Пилот ракетоносца

Эрик сказал правду. Тот опыт, который он приобрел несколько дней назад на Фронтире, явно не подходил к этой ситуации, а другого — у него вообще не было.

— Ты что никогда не ухаживал за девушками? — кажется он смог ее удивить.

— Ну, почему никогда, — усмехнулся Эрик. — Три раза. С одной устраивал спарринги в академии, с другой поговорил пять минут, но так ничего ей и не сказал… Ну и были еще две девушки, три дня назад на Фронтире…

— Серьезно? — прищурилась Мариса. — Инструктор нужен?

— Сочту за честь.

Все-таки честность — лучшая политика. Она выручила его и на этот раз.

— Ну, тогда, начнем с азов. Это ты провел атаку на "Хадж"?

— "Хадж" — это "носитель"? Да, я.

— Ну, если это был ты, — улыбнулась Мариса, — то ты, Эрик, самый крутой сукин сын из всех, кого я знаю.

— Понимаешь, — криво усмехнулся Эрик, — не чувствую я в себе никакой крутизны.

Он сказал правду. Не чувствует. Растерянность чувствует, а крутизну — нет. Наверное, все это случилось с ним слишком быстро. Не переварил пока.

— А ты почувствуй! — наставительно подняла палец вверх Мариса. — Почувствуй и дай почувствовать мне. Девушка должна знать, с кем имеет дело. Я-то знаю, допустим, но другие-то — нет!

— Я так не умею, — Эрик снова не знал, что говорить и что делать.

Просто наваждение какое-то, честное слово. Сопляк и есть сопляк, будь он хоть трижды герой войны.

— Тяжелый случай… А, скажи, если я тебя приглашу… Не сейчас, конечно, а после третьего или четвертого круга, ты пойдешь со мной? Я к тому спрашиваю, что дурой себя чувствовать не хочется.

"Издевается? Или интересуется на полном серьезе?"

— Если пригласишь, пойду.

Эрик знал, что пойдет. Сейчас, здесь, он вдруг понял, что ужасно хочет близости. И не из-за секса, если что — хотя и секс ему бы точно не помешал, — просто ему нужно было человеческое тепло. Вот еще минуту назад он об этом не знал и не думал, а сейчас вдруг понял. Нельзя все время быть одному. Рано или поздно устаешь даже от одиночества. Замерзаешь. Где-то так.

— Я бы и сам напросился, если бы не боялся получить по морде, — добавил вдогон.

И опять сущая правда, потому что, если не кривить душой, он ее боялся. Хотел и боялся, и одно другому никак не противоречило.

— А я думала, что ты ничего не боишься.

Сейчас он ее наконец вспомнил. Видел среди других офицеров в день, когда Моргенштерн дал ему добро. Красивая девушка. И молодая. Ненамного старше его. Как Анна, наверное. Но Анна к нему так никогда не придет, а он не подойдет к ней.

— Ты ошибалась…

— Давай выпьем чего-нибудь покрепче, — предложила Мариса, — я схожу за виски… Ты ведь пьешь виски? Вернусь, и ты расскажешь, что почувствовал, когда ракеты пошли.

— Облегчение, — ответил он раньше, чем она успела встать из-за стола.

— Что? — не поняла Мариса.

— Я почувствовал облегчение, — вот это и была та самая правда, в которой он боялся признаться даже самому себе. — Я сделал все, что должен был. Выполнил приказ. Не подвел. Не струсил. Не оплошал… Ни одной ошибки… Прошел через пояс… Потом "подпрыжок"… Маневры уклонения… Нас халиф задел лазерами, да и осколков прилетело… Вот это было страшно. Подумал вдруг, что не успею, что все напрасно… А вот после пусков, все… Там уже стало неважно, живой или нет… Перегрузки были очень сильные, просто жить не хотелось… и еще этот говенный "белый шум"… Но пока не произвел пуск, должен был терпеть… Терпеть… Терпеть… Терпеть… А потом выстрелил, и все… Ни долга, ни ответственности, ничего…

Он говорил и говорил. Не задумываясь, не подыскивая слов, не заканчивая предложений. Говорил и понимал, что вот она вся правда про Эрика Минца, человека без имени, без рода и племени. Всю жизнь он только и делал, что выживал. Боролся за место под солнцем. За лучшую долю. За надежду. И вдруг все это пришло. Сразу вдруг. Офицерское звание, уважение, удача… Вот даже девушек встретил на Фронтире, как раз перед самым сражением… И в результате переспал сразу с двумя! Но об этом он, разумеется, Марисе не рассказал. Хватило ума промолчать. Достало выдержки не похвастаться…

* * *

Мариса оказалась замечательной девушкой. Молодая, но понимающая. Хотя кто их знает этих разведчиков, может быть их всех этому учат. Выслушала Эрика от и до. Он, наверное, час говорил без перерыва. Напоила — какие там четыре-пять кругов, а восемь не хотите? — но алкоголь Эрика не брал. Вот она его живучая природа, где ножку подставила! Но Мариса не стала дожимать…

— Пойдем! — встала она из-за стола. — Идти сможешь?

— Я-то смогу, а ты?

— За меня не беспокойся, — улыбнулась улыбкой победителя и пошла вперед. Нормально пошла, даже не покачивалась на ходу, вот что любопытно.

— Если нужна будет помощь, скажи…

Пока шли алкоголь из крови окончательно исчез, то ли испарился, то ли впитался без остатка, но только в каюту Марисы Эрик пришел трезвым, как стеклышко. И, наверное, поэтому, скорее расстроенным, чем воодушевленным. И еще, пожалуй, злым. Все повторялось вплоть до мелочей. Не он "начал" с ней, а она "склеила" его. Сама подошла, сама заговорила, сама обозначила "направление движения". И к себе пригласила тоже она. А когда придут, наверняка будет играться с ним, как те две девки на Фронтире, которые точно знали, чего хотят. И умели это желаемое взять. А что же он? Он что им всем мальчишка сопливый? Возможно, что и так. Не получилось у него как-то научиться обращению с женщинами. Негде, не с кем, недосуг… Но, с другой стороны, это ведь он герой прошедшего сражения, разве нет?

Нетипичные мысли для парня, идущего в гости к девушке, не скрывающей, к слову, своих нескромных намерений. Но что есть, то есть, и, наверное, будь на месте Эрика какой-нибудь другой парень его возраста, все бы случилось именно так, как он предположил, или, напротив, наговорил бы Марисе всяких глупостей, за которые потом стало бы стыдно, и ушел. Но Эрик в большинстве случаев не терял контроль, и думал он тоже быстро. Куда быстрее большинства людей, с которыми сводила его жизнь. И поэтому, едва войдя в каюту Марисы и прикрыв за собой дверь, он справился со своей слабостью, и решил, что сегодня поведет он. И не просто "сыграет настоящего мужчину", а будет мужчиной на самом деле и сделает все, как надо. Как видел в одном древнем фильме, где между мужчиной и женщиной была настоящая любовь, которая предполагает не только страсть, но и нежность. И Эрик был нежен и осторожен. Но при этом не стал ждать, пока Мариса сделает первый шаг. Она этих шагов уже сделала столько, что ему с ней век не расплатиться.

Эрик положил ей руки на бедра, благо стояла близко, и, легко приподняв, — так чтобы смотреть глаза в глаза — осторожно приблизил к себе. Мягко, медленно, позволяя самой решать, хочет она этого или нет. Она хотела, и тогда он поцеловал ее в губы. Прикосновение… Эрик удивился самому себе. Своему любопытству, своей сосредоточенности на том, что сейчас происходит между ним и Марисой. Ее губы оказались одновременно податливы и решительны, и не успел Эрик понять, что происходит, как, проскользнув между зубами, ее язык оказался у него во рту. Что ж, она была опытнее его, решительнее, старше, но он все равно не позволил Марисе "вести в этом танце". Его язык не отступал и не робел, он шел навстречу, ласкал и с благодарностью принимал ласки, но эта игра должна была состояться не на его, а на ее поле. Секунда, другая, и вот уже она уступила, поддавшись его мягкому, но требовательному напору, и отступила, впуская его в себя. И пусть речь шла пока всего лишь о поцелуе, но по ощущениям все обстояло куда сложнее. Он брал, она отдавалась. И как только определились эти роли, Эрик, наконец, преодолел свою нерешительность, и все остальное получилось у него куда лучше, чем он мог ожидать. Но, к сожалению, всему приходит конец, а хорошему — к тому же — слишком быстро.