Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945
Шрифт:
– Этот идиот не может справиться со своими нервами, – замечает Фикель по радио.
Я больше не могу отвлекаться на подбитый самолет, поскольку мне нужно собирать рассыпавшийся строй и двигаться назад. Через четверть часа красные истребители вынуждены несолоно хлебавши повернуть назад, а мы в обычном строю возвращаемся на нашу базу. Я приказываю штурману 7-го звена вести самолеты домой. Вместе с лейтенантом Фишером, летящим на другой штабной машине, я поворачиваю и на низкой высоте лечу назад, обыскивая поверхность Днестра и ровные берега на другой стороне. На небольшом расстоянии впереди в направлении моста я вижу русские истребители на высоте 1–3 километров. Но здесь, над самой поверхностью воды, меня трудно заметить, и вряд ли они меня обнаружат. Поднявшись над берегом, я внезапно замечаю наш самолет в 3–4 километрах направо.
– Если бы вы столько же внимания уделяли мне раньше, эта трудная операция бы не понадобилась, – бормочу я себе, разворачиваясь, чтобы осмотреть поле и выбрать место для посадки самолета. Вот здесь. Я подбадриваю себя, выдыхая: – Все в порядке пока… продолжай. Сегодня я спасу седьмой по счету экипаж, который подберу под носом у русских.
Я прошу лейтенанта Фишера оставаться в воздухе, чтобы мешать истребителям, если они перейдут в атаку, стрельбой по танкам и налетами на артиллерию и «катюши». Благодаря результатам бомбежки моста я знаю направление ветра.
– Выпусти закрылки, уменьши газ, через мгновение ты будешь на земле.
Но что это? Я проскакиваю место посадки и теперь должен подниматься в воздух снова. Такого в подобные моменты со мной никогда не случалось. Может, это знак не сажать самолет?
– Ты очень близок к цели, которая только что была атакована. Неужели ты трусишь?
Закрылки снова выпущены, газ уменьшен, я приземляюсь – и тут же замечаю, что земля очень мягкая; мне даже не нужно пользоваться тормозом. Мой самолет останавливается перед двумя моими коллегами. Это новый экипаж, капрал и ефрейтор. Хеншель поднимает фонарь, и я даю им сигнал побыстрее забираться в самолет. Двигатель продолжает работать, они забираются позади Хеншеля. «Красные соколы» кружат над головой; они еще не обнаружили нас.
– Готов, Хеншель?
– Да.
Я даю газ и освобождаю тормоз, намереваясь влететь тем же путем, которым делал посадку, но мое правое колесо глубоко увязает в земле. Чем больше я даю газ, тем больше колесо погружается в землю. Самолет отказывается взлетать с места. Похоже, между колесом и обтекателем забилось много грязи.
– Хеншель, выбирайся и убери обтекатель. Возможно, мы тогда сможем взлететь.
Держащие обтекатель штифты разбиваются, но мы все равно не можем взлететь – колесо застряло в грязи. Я прижимаю ручку к животу, отпускаю ее и даю реверс. Ничего не помогает. Лейтенант Фишер, пролетая на максимально низкой высоте, кричит, спрашивая нас:
– Мне нужно приземлиться?
После секундного размышления я прихожу к выводу, что если он приземлится, то взлететь уже не сможет, и потому отвечаю:
– Нет, вам не надо приземляться. Вы должны лететь домой.
Я оглядываюсь вокруг. Сюда бегут иваны, целыми толпами, уже в 400 метрах. Нам нужно срочно убираться.
– Следуйте за мной! – кричу я, и мы несемся на юг так быстро, как только способны наши ноги. Еще в полете я заметил, что место аварии в шести километрах от Днестра. Мы должны переправиться через реку – в противном случае станем легкой добычей приближающихся красных. Бежать нелегко, поскольку у меня высокие меховые ботинки и меховой костюм. С меня градом льет пот. Никого из нас не надо подгонять – мы не хотим оказаться в советской тюрьме, поскольку это означает немедленную смерть для многих пилотов пикирующих бомбардировщиков.
Наверное, мы представляем живописное зрелище вместе с иванами, которые уже в километре от нас. Мы бежим полчаса и неожиданно оказываемся на берегу резко, почти перпендикулярно спускающегося к реке утеса. Какое-то время ищем более пологий спуск, но… его нет! Иваны уже совсем близко. Тут я внезапно вспоминаю свое детство: мы часто спускались с елей, цепляясь за ветки, чтобы замедлить спуск, и добирались до земли в целости и сохранности. На поверхности утеса много колючих кустарников, похожих на наш шиповник. Один за другим мы спускаемся вниз и приземляемся на берегу реки. Руки и ноги исцарапаны, одежда порвана. Хеншель сильно испуган. Он кричит:
– Сразу прыгайте! Лучше утонуть, чем быть захваченным русскими.
Я, однако, привлекаю здравый смысл. Сразу мы плыть не можем, поскольку задыхаемся от бега. Немного отдышавшись, сбрасываем с себя одежду. Иваны тем временем подбегают к обрыву. Нас они не видят, поскольку мы в мертвой
зоне. Они бегают вдоль берега вперед и назад, не в силах сообразить, куда мы исчезли. Наверняка они думают, что с утеса спуститься вниз невозможно. Днестр разлился – снег тает, мимо нас плывут льдины. Мы прикидываем, что ширина реки составляет около полукилометра, температура – 3–4 градуса. Трое моих спутников уже прыгнули в воду, я задержался, освобождаясь от меховых ботинок и меховой куртки. Теперь следую за ними, облаченный только в рубашку и брюки; под рубашкой карта, в карманах брюк медали и компас. Дотрагиваясь до воды, я говорю себе: «Сюда войти невозможно», но выхода нет, и вот я уже прыгаю вперед.Проходит совсем немного времени, и холод начинает оказывать свое парализующее действие. Я хватаю ртом воздух и уже, похоже, не плыву вперед. «Сконцентрируйся как следует! – говорю я себе. – Думай только о гребках и продолжай движение!»
Совсем не заметно, что противоположный берег сколько-нибудь приближается. Остальные плывут впереди. Я думаю о Хеншеле. Он проходил экзамены по плаванию со мной, когда мы были еще в резервном звене в Граце; если он сегодня преодолеет эту дистанцию в столь трудных условиях, он будет способен повторить рекордное время – или, возможно, приблизится максимально к нему. На половине реки я догоняю Хеншеля, но все еще отстаю от бортстрелка другого экипажа; капрал же порядком вырвался вперед. Похоже, что он отличный пловец. Постепенно все чувства исчезают, кроме инстинкта самосохранения, который придает мне силы. Меня удивляет выносливость капрала, поскольку я сам бывший спортсмен и привык к перегрузкам.
Я вспоминаю былое. Мне всегда удавалось приходить первым на дистанции 1500 метров, и часто я просто сгорал, когда пытался показать наилучшие результаты в девяти других спортивных дисциплинах. Эта тяжелая подготовка сейчас мне пригодилась. В спортивной терминологии мое истощение сейчас не превышает 90 процентов моих возможностей. Капрал выбирается из воды и падает на берег. Немного позже и я достигаю спасительного берега; ефрейтор выплывает почти сразу за мной. Они оба лежат неподвижно, промерзшие до костей, бортстрелок что-то бормочет. Бедняга! Сидя на берегу, я вижу, как Хеншель борется с волнами. Ему осталось всего 70 метров. Внезапно он вскидывает руки и кричит: «Я не могу, не могу больше!» – и погружается под воду. Ему удается всплыть, но он снова тонет. Я прыгаю в воду, используя те 10 процентов энергии, что, надеюсь, у меня осталось. Наконец добираюсь до места, где видел Хеншеля в последний раз. Но нырнуть не способен, поскольку для этого мне нужно набрать в легкие воздух, а холод мешает мне сделать это. После нескольких безуспешных попыток я могу лишь вернуться к берегу. Если бы мне даже удалось зацепить Хеншеля, то я остался бы с ним в Днестре. Он очень тяжел, и такой груз был бы для меня слишком большим. Теперь я лежу в изнеможении на берегу, без сил и с глубокой печалью о моем друге Хеншеле. Немного позже мы произносим молитвы по нашему товарищу.
Карта испорчена водой, но я многое помню. Но как далеко мы находимся за русским фронтом? Есть у нас шанс, что рано или поздно мы выйдем к румынам? Я проверяю оружие – у меня револьвер калибра 6,35 мм с шестью патронами, у капрала – калибра 7,65 мм с полным магазином. Ефрейтор потерял свой револьвер в воде, у него только сломанный нож Хеншеля. Мы отправляемся в путь на юг с этим оружием в руках. Расстилающаяся перед нами равнина знакома нам по полетам в воздухе. Деревень здесь мало, в 50 километрах на юг находится дорога, идущая с запада на восток. Я знаю на ней две станции – Балта и Флорешти. Даже если русские сделали глубокий прорыв, можно считать, что здесь нет противника.
Время примерно три часа дня, солнце стоит высоко на юго-западе и слабо освещает наши лица с правой стороны. Сначала мы направляемся в долину с относительно высокими холмами по сторонам. Я призываю к осторожности. Нам следует избегать населенных мест. Каждому поручается сектор для наблюдения.
Внезапно дает знать о себе голод. До меня доходит, что я весь день не ел. Это был восьмой вылет, и для еды между вылетами времени не хватило. Мне требовалось написать и отправить рапорт после каждого вылета, а также получить по телефону инструкции для следующего задания. В это время самолеты заправлялись горючим и пополнялись бомбами. Экипажи получали возможность немного отдохнуть и даже перекусить, но я не мог к ним присоединиться.