Пилюли для феи

Яте пожал худыми плечами и принялся разматывать бинт. Не понравилось ему, как ткань на костяшки легла. Давила слишком.

– Не, ну я всё рублю. Ты крут, как варёные яйца. Но неужто ничто не ворохнётся?

Ворохнулось, ещё как! Мышцы на животе свело, пах набряк тяжестью прилившей крови. Только Мордоворот тут ни при чём был. Курой о своём втором вспомнил. От первого и третьего его охрана оттащила, ничего интересного. Кому какое дело, где и когда они потом загнулись? А вот второй - это да!

Яте мог бы точно сказать, когда у того громилы сердце последний раз в безнадёжной попытке трепыхнулось. И замерло слипшимся опустевшим мешком. Именно в тот момент кулак тега впечатался в морду парня - переносица и, кажется, даже надбровья поддались под костяшками, прогнулись внутрь. А горячая, колкая, будто наждачка, волна прошлась от кисти к плечу, а оттуда к собственному ятевскому сердцу. И разлилась до кончиков пальцев на ногах. Это совсем не было похоже на оргазм - гораздо круче.

Кличку громилы Курой позабыл. А вот как у него пульс биться перестал и этот жар помнил отлично.

– Знаешь, Тег, - продолжал долдонить своё Папаша. Яте, кажется, пропустил добрый кусок его речи. Пришлось даже головой тряхнуть, чтобы сосредоточиться.
– Это всё круто и зритель тебя любит. Но, сам понимаешь, мне такие неприятности не в кассу. Слишком много за тобой подчищать приходиться. Особенно в последнее время. Один труп, ну два. Но ты ж уже кучку навалил. А если так дальше дело пойдёт, то кучка-то поболе станет. И вонять начнёт на всю округ. Мне надо, чтоб полиция за жопу взяла? Не надо. Тем более, сам видишь, дела у нас тут знатные закрутились. Потому...

– Я не понял, это ты так от ворот поворот даёшь?
– мрачно прервал курлыканье дварфа Курой.

– Да нет же!
– всплеснул пухлыми лапками Папаша.
– Говорю, такой талантище, как у тебя, терять никак нельзя. Тока не тут твоё место.

– И где моё место?

Вроде бы, спокойно спросил. Только вот распорядитель, видимо, что-то своё услышал. Потому что отступил и руку, которой хотел тега под локоть взять, опустил.

– Ты это... поспокойнее, - забормотал дварф оглядываясь.

Видимо, охрану искал. По крайней мере, бугай, встречающий зрителей у дверей ангара, вопросительно мотнул подбородком.

– Так, где мне место?
– Яте сам взял Папашу за локоть, разворачивая распорядителя к себе.

– Говорю же, тут дварфы дела нашептали: «Нужны, - мол, - ребята в край отчаянные. Готовые до конца шагать!» - зачастил Папаша, пытаясь деликатно высвободить локоть.
– Я вот и подумал. Тебе ни своей жизни не жалко, да и чужую за медяк сменяешь. Как раз забава по тебе.

– Это ты чужую жизнь за медяк сменяешь, - усмехнулся Яте, выпуская устроителя и даже отходя назад.

– Да всё цену имеет, - попытался вернуть ухмылку Папаша, нервно поправляя галстук.

– Нет, жизнь бесценна, - мотнул головой тег, возвращаясь к своим бинтам.
– В смысле, не стоит она ни хрена.

Папаша покачался с носки на пятку, пытаясь переварить сентенцию. Но видимо, такая философия была чересчур далека от его слишком практичного ума.

– Ну, так что мне передать-то? Согласен или как? Им ведь твёрдый ответ нужен, никаких тебе расшаркиваний.

– Ты же за меня уже ответил, - не спросил, а констатировал факт Курой.
– Куда подходить и к кому обращаться?

– Ответил, - расцвёл вполне искренней улыбкой Папаша, потирая пухлые ладошки.

Он не зря считал себя дварфом дела. И словами попусту не разбрасывался. А сделка намечалась выгодная. За такого бойца хороший куш отвалят. Вот всегда бы так платили за вынутое из задницы шило.

***

Сало вело себя странно - громко шкворчяло, словно материлось как пьяный крысюк, отплёвываясь во все стороны раскалёнными каплями. И семечками. Каро с сомнением глянула на сковородку, посмотрела на кусок сырого мяса и обернулась через плечо. Мастерс был тих и безмятежен, будто июльская ромашка. Сидел себе в уголочке и разве что не насвистывал.

– А как?
– теург указала подбородком на бесящуюся сковородку.

– Руками, ­ - серьёзно посоветовал оборотень.

– Оно же горячее!

– А ты всегда жаришь на холодном? Нет, конечно, можно попробовать. Любой эксперимент имеет право на жизнь. Только скажи, когда мне заглянуть на ужин. Например, в среду я абсолютно свободен.

– Давай, издевайся, - буркнула Курой.
– Кто готовит мясо на сале? Нас вот учили...

– А вас учили?
– изумился оборотень.
– Нет, серьёзно? Только не говори, что ты ещё умеешь варить кашу, штопать носки и вышивать крестиком. Такие откровения разрушат мою картину мироздания!

– Между прочим, домоводство нам в пансионате преподавали. Я даже знаю, как из этой Седьмым проклятой свинины солонину делать. Теоретически. Но первый раз слышу, чтобы готовили вот так. Сам, небось, придумал? Семена ещё эти...

– Кунжут. Ты зубы-то не заговаривай! Сама вызвалась меня ужином кормить, а теперь на попятную?
– надул губы Рон.
– Вечно с вами так. Только обещать и горазды. Ты, такой наивный, уши развесишь. А они, как своё получат, сразу смываются. И поминай как звали!

Сало начало подванивать, а семечки, как бы они ни назывались, почернели, скукожившись в угольки. Пожалуй, положение могла спасти только склока. И спихивание вины на оборотня.

– Это что же я от тебя получила?
– набычилась Каро, решительно отодвигая миску с замаринованным, но так и не пожаренным мясом на середину стола.

– А кто тебя кормил каждый день, женщина? Кто заботился о твоём нежном организме? И, между прочим, напоминаю: идея приготовить ужин принадлежит тебе.

– Ты меня на слабо взял!

– И кто в этом виноват?
– пожал плечами Мастерс, меланхолично объедая листочки с веточки петрушки.
– Давай-давай, не отлынивай. Или признавайся: эта задача для тебя чересчур сложна. Дом вести - не амулетиками размахивать. Тут талант требуется.

– Да ты!.. Знаешь, ты кто?!

Курой, не в состоянии найти достаточно красочного, да ещё и ни разу не использованного в адрес Мастерса эпитета, швырнула в него пучком укропа. Оборотень траву поймал. Зубами. И с прежней меланхолией принялся пучок пережёвывать. По крайней мере, теперь теург могла с уверенностью сказать, на кого Рон похож: на задумавшегося козла. И его сущность тут была абсолютно ни при чём.