Пиночет

– А кому ты фотографию посылала? Откуда вызов? Какой город?

– Я по адресу посылала. Я покажу тебе, крестный.

– Покажи. Я погляжу.

Они уже подошли ко двору.

– Только не давай мамке. А то она все порвет.

Перед домом, за решетчатым штакетным забором, яркий палисадник красовался цветочными грядами, клумбами: анютины глазки, крупные, в ладонь, ромашки, синие васильки, бархотки, кусты алых и кремовых роз. Сразу было видно: здесь невесты живут.

За палисадом - крепкие ворота.

– Не отдавай мамке. Ладно? Пусть у тебя будет.

Ворота распахнулись.

– Крестному еще голову забей! Здорово живешь, кум. С приездом тебя. Проходи, - приветствовала гостя хозяйка и тут же дочерью занялась:- Тебе сказано было: забудь! Голову сверну, как куренку! В погреб посажу, под замок, и не выпущу! Учат дураков, не научат. Артистки нашлись, модельницы! Одна намоделилась, не ныне завтра на кладбище понесут.

– Я вовсе не собираюсь за границу. Я - в наш город, в Ростов. Я буду работать!

– Замолчи! Овечка глупая... Зарабатывальщица... Сиди где сидишь!

– Правильно! Лучше сидеть! И драные чулки да колготки штопаные носить! Да чирики! Чтобы все смеялись...

Девушка заплакала и убежала в дом.

Во дворе сразу сделалось тихо.

Стоял у ворот Корытин, рядом - хозяйка, а две ее младшие дочери испуганно глядели на них.

– Растишь, растишь этих детушек...
– горько проговорила мать.
– На свою голову... Прости, кум, что так встречаем, - со вздохом обратилась она к Корытину.
– А вы чего встали?
– спросила она у дочерей.
– Не знаете дела?..

– Погоди, - с улыбкой остановил ее Корытин.
– Дай хоть поздороваюсь с ними да погляжу.

Девчушки были славные, тоже - в отца: рослые, светловолосые, с разницей в два ли, три года.

– Гостинца вам не привез, - извинился Корытин.
– В машине - жарко, конфеты расплываются. Возьмите, купите чего надо. Поделите на троих, не подеретесь? шутливо спросил он, протягивая полусотку.

– Поделим, крестный!
– радостно ответили девочки.
– Мы купим...

– Покупайте чего хотите...
– отмахнулся Корытин.

– Коз да корову не забудьте перевстренуть, покупальщики...
– напомнила им мать.

– А Степан где?
– спросил Корытин.

– Баню топит...

– Топлю...
– подтвердил Степан.

Он стоял за воротцами база, все видел и все слышал.

– Стоит как столб!
– возмутилась жена.
– Молчит! Вроде он - сторонний. Тут замрачается ум, - пожаловалась она.
– Про Кирееву дочку не слыхал, кум, бригадира нашего? Тоже вот такая, нотная. Я не я - буду зарабатывать. Все мыкалась за тряпками, за границу ездила. Возит, продает, снова едет. А потом ее чуть живую привезли. Да еще, спасибо, братья ездили, вызволяли. Какая девка была... цветок. Ныне - на смертной доске. Мать рядом с ней в дощеку высохла, во слезах...

– Ладно...
– стал успокаивать ее Корытин.
– Не забивай голову прежде поры. Я погляжу на бумаги, позвоню, разузнаю. Ты на нее не шуми, она - взрослая. Тоже про жизнь думает. Поспокойней надо.

– Какой тут покой, куманек. Ночи не сплю, стерегу. Вдруг убежит.

– Не убежит. Только не шуми. Сговоримся.

Крестницу он тоже успокоил, посидев возле нее недолго в доме. А потом ушел в баню, отмывал дневные пыль и пот, а когда вернулся во двор, там было тихо и мирно.

Солнце село. Небо, его высокие облака, догорали алым. Пахло жареной рыбой.

– Степан, - спросил Корытин, - ты когда ловил, где?

– Он наловит...
– хмыкнула хозяйка и добавила горделиво: - Девки у меня на все руки.

– Рыбачат?
– удивился Корытин.

– Еще как... До зари летят. И будить не надо.

Сели за ужин. Хозяева расспросили о старшем Корытине, повздыхали, поохали.

– Не ко времени слег, не ко времени...
– сказал Степан.

– А то бывает болезнь ко времени, - фыркнула жена.
– Доумился. Она тебя спрашивать будет, болезнь.

Так было всегда в этом доме: хозяин - мужик рослый, телом большой, в кабину трактора с трудом умещался, говорун не больно великий; зато хозяйка не помолчит, сыпет и сыпет. Как и ныне:

– Болезнь, она... С ней судиться не будешь. Тоже бегаем до поры, а годы... Там - колет, там - нудит. Некогда по врачам ездить, а то бы...

Корытин в охотку похрумкивал жареными карасиками, девок хвалил:

– Ну и рыбачки... Кормилицы. Чего отцу с матерью не жить!

– Только и надежа на карасиков, - вздохнула хозяйка.
– В январе получили двести тысяч - и все. Как хочешь, так и живи. Лишь ведомости пишут в конторе. А чего там пишут, и когда мы эти деньги увидим...

– Обещают после уборки, - сказал Степан.
– Мол, зерно продадим...

– Брешут! Не будет никакого зерна!
– решительно ответила хозяйка.Разворуют, растянут, на нет сведут. Суслачины... В прошлом году та же песня была: зерно, подсолнушек продадим... А чего увидали?

– Сушь...
– коротко оправдывался хозяин.
– Да еще черепашка напала да жук-кузька.

– Этих кузек да черепашек, им - счету нет. Кузька...
– желчно процедила супруга.
– Как уборка зайдет, эти кузьки да черепашки со всего белого света летят. Машина на машине... Лишь отъезжать успевают. Кузьки... Все подберут. Нам лишь азадки оставят. Дуракам. Вот и живи карасиками.

Хозяйка всегда была говорливой, но нынче в словах ее прорывалась нешуточная боль. Перед гостем она сдержалась, стала потчевать:

– Кушай, кум, кушай. Помажь сметанкой карасиков. Девчата мои со сметанкой любят. Потому и гладкие, как репки.

Девчата лишь посмеивались. У них нынче был свой пир: пластмассовая бутыль фанты, какие-то сладости в ярких обертках. Успели сбегать купить. По возрасту разные, они были похожи статью, светлыми волосами - сразу видно, что одного гнезда.

– Девки что надо...
– похвалил Корытин.
– Тем более рыбачки.

Хозяйка улыбнулась: как матери не гордиться! Но потом, когда отужинали и сидели сумерничая, она сказала:

– Девчат своих не корю. Везде помогают. Но вот как их до ума довести. Ты успел своих выучить, - позавидовала она.

– Учится еще, - сказал Корытин о сыне.

– А наши вовсе лишь оперяются. Одну лишь учим. Ей суем и суем. Ито недовольная, - вспомнила мать слова старшей дочери о драных колготках.
– Ну и что, если подштопано. Это разве позор? А тут еще двое! Вшколу не знаешь как собрать. Мамка, у всех - куртки! Мамка, у всех - костюмы! На какие шиши их брать? К свекрови бежишь на хлеб занимать. Стыду...