Пиноктико
Шрифт:
Кто-то лежал на диване, задрав ноги, со спущенными штанами, а рядом стоял кто-то другой, тоже со спущенными…
Я закрыл дверь и прошёл в гостиную — где-то там я бросил свой свитер…
Там теперь плясали… Причём на плечах у девиц, которых привели с собой Кристиан и Флориан, вырос какой-то искристый мех… Может быть, они в нём пришли, но я не заметил… Или Отто подкинул им что-то из своего гардероба… И теперь они танцевали вдвоём, по-кошачьи, очень завлекающе…
Я хотел подойти к одной из них: мало ли, кто с кем пришёл… Важно, кто с кем уйдёт, да?
Но я почувствовал какую-то скованность… Я был где-то не здесь, может быть, за окном — в «Царстве кристаллов», а может быть, в силу
Впрочем, я вспомнил, что я и сам — трёхмерный Друкер [95] … И могу поэтому выйти на балкон и, сдавив ладонями снег… Интересно, заброшу ли я его в «Царство кристаллов»?
Чтобы узнать это, я вышел на балкон… И увидел девушку, курившую в гордом одиночестве…
95
Принтер (нем.).
Она была очень маленького роста, в первый момент я даже подумал, что это подросток…
К тому же на голове у неё была какая-то шляпка… Или шапочка…
Нет, скорее, шляпка, чем шапочка…
И какое-то нелепое розовое пальто…
Тем не менее, она казалась довольно милой, а когда заговорила — даже более чем…
Премило так шепелявила… И я вдруг узнал её… Сначала по голосу…
А потом вспомнил и это круглое личико… И эти локоны…
Это была молодая писательница… Её книга, выпущенная, если мне память не изменяет, в издательстве «Дюмонт», называлась «Записки кисейной барышни»…
Сборник странных таких новелл… Некоторые тексты образовывались у вас на глазах из омонимов…
Иногда омоним звучал уже в самом конце, финальной нотой, но ясно было, что в этом случае Мони писала новеллу с конца — как это порой делают авторы детективов…
Конечно, в её книге были не одни омонимы, не только омонимы, просто омонимы были первым, что я вспомнил, когда узнал Мони…
О, Мони… Ну да, ну да… Там — в твоей книге — было и другое… Нельзя сказать, что это были лишь упражнения… Разводы на поверхности кисельной словесности… Нет-нет… Такие внезапные заезды там были… на нераспаханные — или, по крайней мере, казавшиеся мне нераспаханными — территории…
И много неба… Которое, в свою очередь, иногда казалось нераспаханным… Несмотря на подробные белые борозды — следы истребителей… И перистые рентгенснимки Клетки, что-то ещё…
Имена тоже играли большую роль в её книге и, в свою очередь, часто оказывались омонимами в том смысле, что это были говорящие имена, от которых «кисейная барышня» иногда плясала, рассказывая свои истории…
Но один её рассказ, наоборот, родился из синонимов, причём оба были прилагательными и относились к одним и тем же трусикам…
Мони Шнайдер читала этот рассказ в Литературном доме — на своём вечере… Там я и купил её книгу…
Уже светало… Или так казалось — из-за снега…
Два тёмных силуэта снова стояли на крыше «Музея кристаллов»…
И, надо полагать, целовались…
Но это точно были не мы с Мони…
Мы с ней стояли на балконе, в верхней одежде нам не было холодно, шёл снег, оборачиваясь, я видел сквозь шторы, что в комнате продолжают плясать маникини…
Я хотел было признаться Мони Шнайдер…
Нет, не в любви…
Всего лишь в том, что я тоже что-то пишу, и у меня тоже часто всё рождается…
Если не из одного слова, то, во всяком случае, из фразы…
Да-да, из одной какой-то фразы… которая не даёт мне покоя, звучит в голове…
Кроме того, я вдруг вспомнил отрывок, который написала Дженни… От руки,
я читал его на вырванном листке…Начиналось там всё с созерцания собственных ног, «слишком белых и слишком толстых», но потом перо уводило Дженни куда-то в сторону — она вспоминала второй ультиматум, предъявленный ей бывшим возлюбленным…
Первый был довольно естественным — сделать тест на СПИД…
А вот второй…
Я попытался вспомнить дальше текст Дженни, но он уже расплывался, кажется, листок в самом деле промок к тому моменту, когда я его читал… Там были такие слова: «Я подумала, что вполне могла бы ею быть…» Или «запросто могла бы»… Или: «Я подумала, что вполне могла бы быть этой женщиной…».
Имелась в виду женщина, жившая по соседству, я даже примерно представлял, о ком могла идти речь…
А потом уже эту фразу Дженни использовала в качестве названия… Для своего автопортрета… Масло поверх фотографии… Или акрил, я точно не помню… Большого размера, два на полтора — где-то так… А внизу, в уголке: «Я могла бы ею быть…».
Я подумал, что надо бы связаться с её родителями… И сказать, что я не хочу быть единственным выставочным залом для картин Дженни Хольц…
У меня нет в памяти должных условий, я имею в виду сырость, влажность…
А потом я прочёл эту фразу у другой немецкой писательницы: Я подумала, что вполне могла бы ею быть…».
На экранах прошёл недавно фильм с названием «Я — это другая»…
Фраза то есть не просто зазвучала вдруг у меня в голове, но её стали произносить самые разные люди… И при этом как раз самое страшное было, что они могли, таким образом, перестать быть разными…
Я на самом деле ощутил дуновение деперсонализации, этакий сквознячок… И поспешил вернуть свои мысли в литературное русло…
Цепочка тянулась дальше и дальше… Я вспомнил, что эта фраза звучала у Рольфа Бринкмана… Причём у него она звучала так: «Ich IST der Andere…» [96] .
Меж тем мы вернулись в комнату, потом по длинному коридору с тремя или четырьмя картинами Веры Зелигер (на которых были изображены огромные белые эмбрионы, и я подумал, что это уже слишком… Но в то же время в этих постоянных «insideout» что-то есть… Впрочем, тут же я вспомнил, что так называется какой-то «голубой» журнал… Я подумал, что вся квартира Отто представляет собой инсталляцию Веры Зелигер) прошли на кухню, и там я сказал Мони, что есть одна фраза, которая меня не то что преследует…
96
Я есть другой (неправильная грамм. форма).
— Но это же общее место, — улыбнулась Мони, поигрывая словами, как мускулами. — Это же суть открытия Фрейда, in а nutshell [97] …
— Разве?
— Ну конечно: «Ich IST der Andere». Почитай Лакана…
— Лаконичная форма фрейдизма?
— Ну да… А недавно я где-то видела эту же фразу в виде императива… Где же? Ах да, в романе Бенджамина…
— …фон Штукарда-Барре! — торжествующе прервал её я.
— Да нет, — сказала Мони, — Бенджамина Кункеля. «Я хочу, чтобы ты был мной». Фраза была сказана в джунглях Эквадора, после принятия галлюциногенного кактуса «Дон Педро» и таблетки абулиникса… А дальше шли рассуждения о том, что если бы каждый человек на Земле побывал другим человеком, то, может быть, и Земля бы тогда стала другой…
97
В двух словах (англ.).