Пиноктико
Шрифт:
— Такое может прийти в голову только после кактуса с таблеткой, — прервал я её, чувствуя, что эта маленькая и сама по себе похожая на гриб девочка кружит мне голову — во всех смыслах…
— Таблетка, между прочим, оказалась плацебо, изобретённым автором, — улыбнулась Мони.
— Ясно. А что ты сейчас пишешь?
— Роман, — сказала Мони. — Название как раз придумала, когда стояла на балконе.
— Понятно, — догадался я.
— Хорошее название?
— Неплохое.
— А сейчас мне пришёл в голову и эпиграф… Из Достоевского, если я правильно припоминаю… Там у него было — в «Бесах»: «…пропел о
Мони подняла со стола маленькую формочку, получившуюся после гадания…
— Вот что это, как ты думаешь?
— Оловянный солдатик.
— Этакий Войцек…
— Ну почему Войцек…
— Наверное, потому что я вспомнила текст Хайнера Мюллера: «…структура «Войцека», возникает, как при гадании на расплавленном олове… Когда рука с ложкой дрожит от взгляда в будущее…». И там ещё что-то про отрезанные при рождении веки — такой род обрезания…
— С тобой страшно говорить, — сказал я. — Недаром в «SZ» тебя назвали вундеркиндом…
— Это неправда, я уже взрослая…
У неё в кармане зазвонил телефон, она взяла трубку… Я жестом спросил, не оставить ли её одну, Мони благодарно кивнула…
В комнате я увидел несколько новых лиц… Был юный английский художник, похожий на принца Гарри… Только немного ярче…
То есть его рыжие волосы были намного ярче, чем у принца, если только последнего показывают на снимках в реальном цветовом разрешении…
На художнике было чёрное пальто с золотой нашивкой…
Приехав в Мюнхен поступать в Академию, он в первый же день встретил в баре «Etcetera» скульптора Морица… И после разговора — по всей вероятности, телепатического… Или они рисовали в четыре руки на салфетках… Потому что старик не знает английского… А Джеф — немецкого…
Мориц пригласил его жить на свой чердак…
Примерно год назад к нему приезжала младшая сестра, пыталась забрать его на родину, но он упирался… И тогда она тихонько нашила ему, сидя на высоком стульчике у стойки бара, герб Англии — на чёрное пальто… После чего уехала.
Кивнув Джефу, я перевёл взгляд на девушку в высоких чёрных сапогах, которая танцевала на фоне картины Тобиаса Флейшера…
Она встретилась со мной глазами, пришлось с ней поздороваться, после чего она сказала: «Я — Сильвия!»
— Странное имя, — сказал я… — Особенно в этом месте…
— Ты имеешь в виду Сильвестр? — улыбнулась она, чокаясь…
— Нет, — сказал я. — Место — это место… Я имел в виду картину, которая у тебя за спиной, silva на латыни — лес…
— Ну а тебя как зовут?
— Просто Йенс… А ты не знаешь, Сильвия, почему в Сильвестр стреляют в небо ракетами?
— Знаю, конечно. Чтобы пугать злых духов!
В этот момент снова грянула музыка, и Сильвия стала танцевать, как бы накручивая на руку невидимую пряжу…
Я почувствовал себя клубком, который она сматывала… Нет, она что-то уже упустила — или просто махнула на меня рукой… Я думал было вернуться на кухню, но тут со мной заговорил Кристиан…
Однако описание затянулось…
Поэтому я не буду пересказывать разговор, тем более что вскоре после Нового года мы встретились с Кристианом в кафе «Атлас», что недалеко от Гастайга, и произвели подробную
разборку полётов… Поэтому сократим сейчас, просто перемотаем плёнку или пряжу, если угодно, хотя бы и рукой танцующей Сильвии — раз уж она всё равно это делает…В результате чего я снова оказываюсь на кухне с писательницей… Теперь немного вперёд… И вот уже мы стоим с ней в спальне…
Двуспальная кровать Отто завалена куртками, не поместившимися на вешалке; Мони без труда находит своё розовое пальтишко… Мне сложнее, моя куртка — это очередное общее место… По-моему, я уже несколько раз ошибся и продолжал свои поиски, когда в комнату залетел…
Я ничего не придумываю, не тот настрой души у меня сейчас, чтобы думать… Я механически записываю, что со мной было в последний Сильвестр…
Честное слово, я собирался встретить его дома, один, в добротном шерстяном сне, этот Сильвестр… Но проявил малодушие и пошёл на парти к незнакомым людям… Приглашение ведь пришло через вторые руки… И вот я рылся теперь в куче какой-то чужой одежды, неряшливо набросанной на кровати Отто, а рядом со мной стояла надежда немецкой литературы, которую я взялся проводить…
И в этот момент в комнату влетел один из гостей…
И вместе с ней повалился на кровать…
Вот уже он лежал на Мони, и куртки, пальто, шубы сразу стали оживать — казалось, я склонился над клубком шевелящихся тел…
При этом было ещё одно, совсем странное чувство… Как бы раздвоения… В голове снова вспыхнуло: «Я — это другой…». Я вспомнил, что начала она мелькать у меня в голове в этот вечер — эта фраза, в другом роде… Но если учесть, что гостями Отто были однополые… и в то же время, наверное, всё-таки разнополые… по крайней мере, в ролевом смысле, существа…
С одной стороны, для этого я и пишу — чтобы в чём-то разобраться, хотя бы и задним числом…
С другой — у меня сейчас такое ощущение, что я только больше запутываюсь, вспоминая пургу… Ворвавшуюся тогда на мгновение в мою бедную голову…
Закрывая глаза, я как бы вижу теперь такую сцену… К гостям Отто Лунсберга прикреплены концы канатов, уходящих под купол церкви или цирка… И они все совершают гигантские шаги… Как-будто кто-то играет ими в «йо-йо»… И они как бы летают — как в цирке или на рок-концерте…
По-моему, это я и почувствовал в тот момент — натянутый канат у себя между лопаток, когда один из гостей перелетел от двери спальни к кровати — по воздуху, когда он повалил Мони и стал изображать изнасилование… Или даже свальный грех, потому что вся одежда при этом зашевелилась… Мне показалось, что та же сила отрывает меня от земли и сам я сейчас, наоборот, вылечу за дверь…
А потом уже, когда это не произошло, когда меня не выдернуло в коридор и я остался стоять у кровати… Мне показалось, что это лежу я сам…
И в то же время стою над собой…
И над грудой шевелящейся одежды…
И никак не могу — ни так, ни этак… Найти там свою куртку…
Моя куртка — это другие…
Лёжа на Мони, он — не я — двигал её руками — как будто это была маленькая балерина…
То есть ручки Мони вынужденно ёрзали по кровати, по чужим пальто…
Кажется, я вышел из оцепенения, когда этот балет на плоскости вдруг оказался оперой… Когда этот залётный швуль запел тенорком… Или всё же закричал, а не запел? Скажем, это было проландо…