Пионерск
Шрифт:
А я вдруг понимаю, что кандидатура у меня и правда есть.
Вот только…
О, черт.
***
Космические жокеи из того старого фильма, вот кто мы такие. Далекие путешествия, прекрасные и непознаваемые миры, вечное солнце, плюс обязательные гарантии безопасности, конечно. Где еще такое было бы возможно, кроме как в насквозь искусственном парке, доверху набитом легко программируемыми роботами-пионерками?
Я переворачиваюсь на живот; солнце здесь все-таки не такое уж ласковое, жарит, словно ему задачу поставили — выпарить из этих двоих на пляже весь лишний жир и всю воду. Ну, жира, положим у меня никогда и не было, а что до воды…
— Развяжи мне купальник. Не хочу эти белые полосочки на коже потом…
— Конечно.
Тесемочки падают на песок обессиленными ящерками, я зарываю подбородок в песок и тихо улыбаюсь. Подглядывает же, наверняка. Мне хочется взглянуть вбок и убедиться в правильности своей догадки, но я сдерживаюсь. Рано или поздно все равно ведь выдаст себя, зараза.
По песку шуршат шаги, на спину падает холодная капля, я ежусь.
— У тебя лопатки красивые. Так и хочется капать постоянно, чтобы ты ими шевелила. Это гипнотизирует.
— Я вся красивая, — логично замечаю я. — Чем тебе еще пошевелить, для большей гипнотизации?
Смешок.
— Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас — не хочешь? Вода великолепная.
— Попозже, сейчас позагораю еще, — я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.
Вода здесь и в самом деле необычная — прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была — или мне кажется, что была — на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…
Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.
— Как насчет освежиться перед обедом?
Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…
Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…
***
Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку — зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп.
Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…— Оставь ее.
Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.
— В сторону… Дай мне.
Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.
Мне страшно. Страшно до потери сознания, бой сердца в груди оглушает. И как еще его не слышит Человек?
Мне не позволено называть его иначе. Просто Человек. Аморфное застывшее название. И от этого почему-то становится еще страшнее.
Где мы? Комната. Неизвестная черная комната. В открытую форточку затекает ленивый ночной воздух, беззвучно колышутся темные силуэты деревьев. Но внутри нет ничего. Никакого воздуха, никакого движения. Никакой жизни. Только я, только неподвижное тело Лены, только черный глыбистый силуэт этого.
Он темной скалой нависает рядом над безвольной фигуркой в школьной форме. И кажется, улыбается — впрочем, мне этого почти не видно. Темно вокруг.
Совсем темно.
— Живая, — замечает Человек с чем-то вроде сожаления. Его глаза мерцают в темноте отраженным светом, как у кошки. — Еще живая, хоть и славно ты ее, все как я хотел… Ладно.
Резко трещит разрываемая одежда. Человек тяжело дышит, переворачивая Лену на живот.
Я, по-моему, не дышу совсем.
Почему я подчиняюсь ему? Он ведь простой гость, а я все-таки…
Дыхание перехватывает.
Останавливается сердце. Мерные ритмичные движения за спиной.
Я не помню, кто я такая.
Я не знаю, где я, и что происходит. Я забыла всё.
Темнота вокруг. Тьма кромешная, ни огонька, ни голоса.
Если бы не воздух в легких, я могла бы подумать, что мы в космосе.
— Я трахну тебя как сучку, — шипит Человек сзади. Он дышит уже неровно, прерывисто. — Сучка-школьница, чтоб тебя… я знаю, все вы там были шлюхами, в своих коротких платьицах… Юные, развратные, омерзительные шлюхи!
Он быстро кончает, хрипя и чертыхаясь. Я практически слышу, как с оскаленного рта падают клочья пены. Лена стонет, приходя в себя.