Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2

— Где мой вещи? Вай-вай, почему ми грабился?

— Женщины! Выходите первыми! — гремел Фуркулица, стараясь перекрыть провокационное улюлюканье шпаны: он торчал у рампы с широко расставленными длинными руками и был похож на дирижера разбушевавшегося оркестра.

Я схватил за руку смуглого подростка с длинным носом и печальными выпуклыми глазами.

— Али-Гуссейн, доведи эту женщину до маленькой женской секции в новом бараке! В больничной зоне, понял? Быстро! Держи её покрепче за руку! Бегите!

Анна Михайловна и её провбжатый кивнули головами и дружно врезались в толпу у выходных дверей.

— Держитесь ближе к вольняшкам! — крикнул я им вслед. Они уже исчезали в общей давке. Там же теснилась к дверям и Грязнулька: её большой чёрный платок был спущен на спину, но из-под него я успел заметить кусок синей шёлковой сорочки. Девушку старательно прикрывал долговязый рябой самоохранник по кличке Кот.

Между тем опер Долинский встал, оправил ремни и кивком головы указал самоохранникам место перед собой. Туда толкнули Азизова.

— Как вы попали за кулисы? — процедил сквозь зубы Долинский обычным спокойным, вежливым и холодным тоном. Это был на редкость выдержанный человек.

— Ми энергически любим концерт. Ми слушали из дамской уборный!

Грянул весёлый смех — это было продолжение постановки.

— Проворный, гад!

— Каждую уборщицу на водокачке ощупает!

Но Долинский повёл бровью, и все стихли.

— Кто из женщин находился в женской уборной?

— Зорина, гражданин начальник.

— Позвать её сюда!

— Уже смылась, начальник! Такая ждать не будет!

Между тем два самоохранника выволокли на сцену из-за задней кулисы рыжего горбуна. Это было странное существо, с длинными руками и кривыми ногами, с маленькой головкой на большом и плечистом туловище. С жёлтого плоского лица, не мигая, смотрели два крупных безжизненных глаза. Это человекоподобное насекомое было известным в Сиблаге законным вором и духарем по кличке Паук.

— За печку сховался и прижух там, начальник! Я думал — швабра! — захлебывался словами самоохранник.

«А не затырена ли за ней мазута», — думаю. Потянул — а это не швабра, а обратно Паук в своей личности! Но вещей под ним не оказалось — уже кому-то успел передать!

Сразу воцарилось молчание: все знали характер Долинского и Паука.

Долинский шагнул вперёд, сунул пальцы за пояс и, расставив ноги, уперся красивыми холодными глазами в мёртвые круглые глаза Паука. Горбатый урка согнулся, его длинные руки почти касались пола.

— Ну? — процедил сквозь зубы опер.

Паук не шелохнулся.

— Что ж ты молчишь? Испугался?

— А я не лошадь, на нуканье хвостом не махаю.

Долинский передёрнулся.

— Это ты снял с Азизова вещи? Где нож, а? Говори!

— Не помню, начальник. У мине обратно некачественная память: всё забываю.

Долинский не спеша закурил английскую сигарету: сладкий аромат повис в воздухе.

— Это не беда. Я твою память исправлю на допросе. Эй, самоохрана! Отвести его на вахту и передать, чтоб сейчас же доставили в Оперчекистский отдел!

— Эх ты, розовое падло! — негромко, с презрением произнёс Паук, глядя куда-то вперёд, — у него нельзя было понять, на кого он смотрит. Да, он был похож на насекомое…

Долинский живо обернулся и посмотрел на урку через плечо, губами играя дымящейся сигаретой. Голова у Паука не поворачивалась на шее и глаза не двигались в глазницах. Медленно, всем телом он повернулся к оперу. Так они уставились друг на друга. Прошла минута.

— Что это ты сказал? Ну-ка, повтори!

— Сказал: ты — падло.

Все замерли. Долинский криво усмехнулся.

— Ах, так… Отсидишь добавочно десять суток. В смирительной рубахе.

На рыжем от веснушек плоском личике Паука мелькнула тень улыбки. Но она не сделала его более похожим на человека. Он облизнул бескровные губы, вздохнул и начал:

— Ты ещё и гад. Значит, двадцать суток? Мусор! Тридцать. Шпана! Сорок. Отброс! Пятьдесят. Подонок! Шестьдесят. Педераст! Семьдесят. Дерьмо! Восемьдесят. Говядина! Девяносто. Фашист! Сто! Ну как, хватит с тебя, паразит? Наелся?

И снова минуту красивые голубые глаза Долинского растерянно смотрели в безжизненные паучьи глаза бандита. Потом не выдержали, дрогнули и опустились. Опер перевёл дух и отвернулся, изо всех сил стараясь сохранить достоинство и самоуверенный вид. Смахнул соринку с рукава. Затянулся и красиво пустил дым над головами безмолвных зрителей.

— Взять! Немедленно ко мне!

Самоохранники потащили Паука к выходу, крича молчаливой толпе: «Разойдись! Дорогу!» За ними зашагал Долинский. Лицо у него было мрачное, губы злобно сжаты, а это по общему нашему опыту предвещало недоброе. Только один Майстрах, совершенно не заметив ничего вокруг, стоял с газетой в руке у карты и с довольным видом расставлял цветные флажки на булавках. Потом свернул газету, стукнул клюшкой и зашагал к выходу, — высокий, прямой, сухой. Зал опустел. Остались одни члены культбригады да человек десять актива из этапников. Все сделали закрутки и с удовольствием затянулись.

— Опять не дали довести концерт до конца. Сволочи! Для такого сброда стараемся! — начал Николай Кузнецов и презрительно оттопырил губу.

— Чёрт с ним, с концертом, — отмахнулась Катя. — Мы тут не при чём. Подготовили и ладно — в отчёте будет одной единицей больше. А Пауку сегодня ночью попадёт. Но слов нет — духарь что надо: душок у него есть!

— Подойдите-ка поближе, товарищи, что я вам сейчас скажу! — прошептал Иосиф Израилевич, суфлёр, старый ростовский нэповец и спекулянт, когда-то бывший очень полным, а сейчас выглядевший как человек, по ошибке одевший чужую кожу, номера на три большую, чем надо. — Один инженер с РМЗ, фамилию я вам таки не назову, мне доверительно рассказал, что этим летом Долинский заказал его другу и одно-дельцу электрический стул, что? Тот сделал проводку на деревянное кресло, всё как следует, и Долинский шуганул его в этап на Колыму. Спрятал концы в воду. Ви мине поняли?

Все сначала сделали большие глаза, потом фыркнули.

— Иосиф Израилевич, — вмешался я, — при прохождении тока тело чернеет: кровь свёртывается в сосудах, от поражённого током идёт пар. Такой труп — улика.

— Пхе, кто здесь сказал про казнь? Долинский себе таки не дурак! Он известный в Сиблаге законник, и Советский Союз — это не проклятая Америка. Электрическое кресло нужно Долинскому для допроса, что? Ток не сильный, и привязанный ремнями человек только дергается, вроде пляшет, а Долинский сидит за столом и особой ручкой регулирует себе своё Удовольствие — то больше пустит тока, то меньше. Это же не казнь, а игра — как мишки с кошкой!