Пираты с озера Меларен

— Тогда мне придется идти на руках.

— Как это на руках? — нахмурился парень. Было ясно, что он сердит не на шутку, что смеяться над собой он никому не позволит.

— На руках, — повторил Силас и сел.

— На руках ходить невозможно.

— Если ты сам завирала, не значит, что и я вру.

Без лишних слов он поднял ноги вверх и пошел на руках, а деревенский мальчишка шел рядом с ним, прихрамывая.

— Как ты это делаешь? — с восторгом спросил он, совершенно забыв о том, что собирался драться.

— Хочешь не хочешь, а научишься, если жизнь заставит, — ответил Силас, продолжая идти на руках туда, где стояли коровы, передвигался он так довольно долго, потом опустил ноги и сел на траву.

— Можно мне сказать пару слов или ты сразу же разобьешь мне голову?

Пастух смущенно улыбнулся.

— У меня в самом деле болит колено, спасибо этому проклятущему торговцу.

— Я думал, ты дразнишься, — тихо сказал пастух.

— Да? А ты посмотри хорошенько, как меня отделали, — он показал царапины и ссадины на локтях. — Думаешь, это так, шуточки?

— Не-ет, — робко ответил деревенский мальчик.

— Он выкинул меня из повозки, когда лошадь мчалась вовсю.

— Торговец?

— Да, этот дурак. Он думал, что я его обманываю. Да и ты это думал.

— Так ведь меня всегда дразнят из-за этой ноги. Они вечно бегают за мной, скалят зубы и хромают. У меня нога вывернута в другую сторону, да это и не то чтобы настоящая нога. Я такой родился.

В голосе мальчика звучала горькая обида.

Силас покосился на обмотанную ногу пастуха.

— Но ты, по крайней мере, драться здорово умеешь, — утешил его Силас. — А как тебя зовут?

— Годик, — ответил мальчик и, помедлив немного, добавил: — Хромой Годик, у нас в деревне еще два Годика, но хромаю только я один.

— Ну, не полезешь опять драться из-за того, что я не могу ходить как следует? — спросил, поднимаясь на ноги, Силас.

Годик покачал головой.

— Нет, это совсем другое дело, — сказал он и подобрал с земли хлеб и миску, которые Силас уронил, падая.

Тем временем коровы собрались на одном конце пастбища. Хромой Годик оглядел их опытным пастушьим глазом. Одна корова стояла чуть поодаль от остальных, и пастуху явно захотелось показать чужому пареньку, что он тоже кое-что умеет. Он вытащил из кармана какую-то штуку, сделанную из палочек и шнурочка. Приглядевшись, Силас понял, что это рогатка. Из другого кармана Годик выудил маленький круглый камешек.

Бормоча какие-то заклинания, он вложил камешек в рогатку и прицелился в непослушное животное. И тут Силас увидел, как корова вдруг дрыгнула ногами и помчалась бешеным галопом, задрав выгнутый дугой хвост. Хромой Годик снова свистнул, и после короткой пробежки по пастбищу посмевшая было ослушаться корова забилась в середину стада, как ей и было велено.

— Вот этому приходится Научиться, раз не умеешь быстро бегать, — небрежно сказал пастух и сунул рогатку в карман.

Силас кивнул, это он отлично понимал. Он снова бросил украдкой взгляд на ступню Хромого Годика — громоздкий куль на конце тонкой ноги. Потом он ощупал свое больное колено — вроде бы ничего, кроме ссадины. Хромой Годик следил за движениями его пальцев.

— Здорово болит? — спросил он.

— Пожалуй. Однако бывает хуже.

— Что бывает?

— Когда у человека нет глаз.

Хромой Годик вынул хлеб из миски, протянул его Силасу, а сам подошел к корове и, подставив одной рукой миску под вымя, другой надоил в нее из одного соска до половины пенистого теплого молока. Наступило молчание. Над пастбищем пели жаворонки, на другом берегу реки солнце опускалось к горизонту. Силас задумался, ему казалось, что он ужасно давно убежал от шпагоглотателя Филлипа, столько всякого всего успело произойти за это время.

— Ты видел ее? — спросил Годик, вернувшись с молоком.

— Да, — ответил Силас, понимая, что тот говорит о Марии. — Она чуть не отрезала мне голову, — добавил он и рассказал, как, проснувшись, нашел нож рыбака на сене рядом с собой.

— Почему же тогда не отрезала? — спросил Годик и показал Силасу, как нужно макать хлеб в теплое молоко.

— Потому что она тут же вздумала украсть у меня флейту, а я без нее оставаться не захотел.

— А без головы остаться хотел? — засмеялся Хромой Годик.

— Так ведь я нож-то увидел только утром, когда рассвело.

— А что это за флейта, настоящая?

Силас немного помедлил с ответом. Он пошел назад, к навесу, осторожно неся перед собой миску с молоком, в котором черным островом плавал хлеб.

— Флейта как флейта, она у меня давно.

— Ты хочешь стать спеллеманом [92] ?

— Да нет, просто так играю. Тебе оставить? — он указал кивком на молоко.

Годик ожесточенно покачал головой.

92

Спеллеман— деревенский музыкант (дат.).

— Я могу после напиться, — он показал на коров, — а хлеба я могу поесть дома. Бартолин платит за то, что квартирует у нас.

Силас успокоенно и с аппетитом стал снова с бульканьем втягивать в рот молоко, а черный хлеб, к большому его удивлению, оказался гораздо вкуснее, чем он ожидал.

— Где ты будешь ночевать сегодня ночью? — спросил Годик без обиняков.

Силас пожал плечами:

— Нигде. Как стемнеет, пойду в деревню за своей лошадью.

— Фу! — Годик презрительно фыркнул. — Можешь не трудиться зря. До завтрашнего утра она будет заперта, а утром ее продадут. В первый день купец и Эммануель только и знали, что ели и пили, а завтра утром купец откроет свои ящики и будет торговать, так в каждый его приезд. Когда же он уедет, кто-нибудь обязательно хватится, что его надули.

— А что у него в ящиках? — полюбопытствовал Силас, вспомнив, что они окованы толстым железом. — Видно, дорогие вещи.

— Всякая всячина.

— Золото?

— Ты что, рехнулся? Материя и прочее барахло: шали, бисерные бусы, кастрюли…

Силас почувствовал себя несколько разочарованным. А он-то думал, что в этих больших необыкновенных ящиках хранится что-то драгоценное.

— Ас какой стати он станет покупать лошадь, раз он торгует товаром?