Писатель: Назад в СССР

— Надо как-то предупредить Марианну Максимовну, — пробормотал сосед. — До сих пор она хозяйничала на нашей кухне безраздельно.

Чувствовалось, что это вторжение в святую святых нашей домашней гастрономии он и вправду переносит с некоторым шоком.

— Буду держать дверь в комнату открытой, — пообещал я. — Услышу, как она входит, и успею ее предупредить.

— Правильно! — одобрил Савелий Викторович и поспешил укрыться в своем обиталище.

Столь стремительное появление Нади Федоровой, о которой я прежде и не слыхал, немного спутало мои мысли. Нет, никаких планов менять я не собирался. Еще чего! Сейчас вот посидим с соседями, поедим, выпьем шампанского, поболтаем, и отправлю гостью в общагу. У себя мне ей постелить негде, а в комнату родителей я ее не пущу — и сам там не лягу. И вообще — мне нужна полная свобода. Зря я, что ли, с завода увольнялся?.. Ну, может, пару раз погуляем с кузиною, сходим в театр, в кино, в галерею какую-нибудь, покажу ей город. Все-таки я его хорошо знаю, за столько-то лет.

Чтобы не терять времени даром, я уселся за стол и принялся записывать следующую «откровенную сказку». Я взял листок бумаги и вывел заглавие «ЛЕДЯНОЙ ДОМ ПЕНСИОНЕРА МИТЬКИНА». Всякий, кто читал роман Ивана Лажечникова «Ледяной дом», помнит эту страшноватую историю о потешном дворце, который построили в Петербурге для развлечения императрицы Анны Иоанновны. В моем рассказе никаких императриц не было, зато был предприимчивый пенсионер Митькин, который решил построить домик изо льда.

Митькин считал, что соседские детишки уж слишком увлекаются наукой и техникой и не верят в чудеса. Близился Новый год, и Митькин торопился совершить задуманное, но ему начали вставлять палки в колеса представители дворовой общественности, которые на поверку оказались лешими и кикиморами, принявшими человеческий облик. Тогда пенсионер привлек к воздвижению сказочного сооружения местных детишек и неравнодушных взрослых. Дом был построен, и в Новогоднюю ночь в него вселились Дед Мороз со Снегурочкой. Самые настоящие, из сказки!

Я так увлекся работой, что пропустил всё-таки приход соседки. А когда спохватился, было уже поздно. Видимо, услыхав возню на кухне, Юрьева решила полюбопытствовать, кто же это там орудует, в её царстве? Нет, скандала, достойного «вороньей слободки» не возникло. Марианна Максимовна слишком воспитанная женщина для того, чтобы поднимать шум, обнаружив незнакомую бесцеремонную девицу. Уж не знаю, что она подумала, но как истинная леди принялась помогать незнакомке. А потом, пусть и с опозданием, на кухне появился я.

— Марианна Максимовна, познакомьтесь, это Надя — моя родственница! — выдал я.

Соседка взглянула на меня с благодарностью. У нее явно отлегло от сердца. Видимо, поначалу она решила, что эта бойкая девица — пассия Телепнева. Хотя вроде и не по возрасту, но мысли у нее такие явно успели проскочить.

И словно в подтверждение того, что все сегодня пройдет на высшем уровне, мне было объявлено, что мужчины приглашаются за стол. Я отправился за Савелием Викторовичем. Оказалось, что тот давно готов выйти к столу, ибо когда я постучал в его дверь, на нем уже был светло-серый костюм и синий с алой искрой галстук.

Пришлось и мне переодеться. Правда, надевать пиджак я не стал. Ограничился выходными брюками, рубашкой и галстуком. А когда я опять появился на кухне, стол поражал красотой сервировки и обилием яств. Уж не знаю, сама ли Юрьева поделилась своими запасами или моя внезапная кузина вытащила их из ее холодильника без спросу, но к купленным мною в гастрономе докторской колбасе, сыру и селедке добавилась жареная курятина, салат оливье, отварная картошечка и маринованные грузди в только что порезанных кольцах лука.

Телепнев от себя добавил свою изысканную наливочку и баночку красной икры. В общем, пир вышел на славу. Я вкратце рассказал своим сотрапезникам об изменениях, произошедших в моей жизни, и своих планах. Они меня искренне поздравили. Марианна Максимовна поделилась впечатлениями о моих стихах, которые уже успела прочесть в сборничке, а Наденька, не желая отставать от нее в литературных познаниях, поведала, что, ожидая Тёму, прочитала не только его — мои, то есть — стихи, но и очень смешной и в то же время грустный рассказ.

По своему немалому писательскому и жизненному опыту я хорошо знал, что похвала близких немногого стоит, когда речь идет литературных произведениях, ведь они — самые предвзятые читатели. Но мне все равно было приятно. Давненько я не слышал теплых слов о своем творчестве. Давненько отгремела моя слава. В конце концов, и соседка, и моя кузина — те самые простые читатели, ради которых только и стоит браться за перо.

Сколько же я сил потратил, во времена моей первой жизни, на то, чтобы угодить высоколобым критикам, снобам-литераторам! А они на меня все равно свысока смотрели по первости. Да ладно бы только — критикам, но интеллигенции, которая искала в моих книжках фигу в кармане и впадала в ярость, если не находила. А если находила, начинала превозносить до небес, тем самым портя мои отношения с идеологическими органами. Но это путь в никуда — теперь я понимал, что настоящий ценитель литературы — это обычный читатель, а не «комитет по выдаче литературных премий» и прочие «нобелевские» сборища.

Ладно, зачем об этом думать сейчас? А Наденька-то оказалась милой девушкой… И рассказик мой ей понравился… Может, сказать кузине, пусть остается?.. Ну чего ей в общагу тащиться через весь промороженный февральской стужей город?.. Переночует, а утречком в свою академию и поедет… Только переночует, на диванчике, а себе я на кухне раскладушку поставлю. И ни-ни… Мы все ж таки родственники, пусть и не кровные.

А вечер между тем продолжался. Савелий Викторович принес гитару, что делал нечасто, и, пока дамы резали торт и разливали чай, спел «Было так, я любил и страдал…» и «В далеком созвездии Тау Кита…» Владимира Высоцкого.

И я вспомнил, что видеть на сцене и в кино Владимира Семеновича мне приходилось, а вот в жизни — не довелось, но ведь сейчас, в 1975 году, он еще жив, а значит, у меня есть шанс… Эх, было бы здорово… Признаться, я никогда особенно не лез к знаменитостям, даже когда сам был знаменит, а ведь зря!

Не тщеславия ради, а для того, чтобы приобщиться к чему-то такому, что возвышается над будничной суетой, как горы над равнинами. Мне всегда претило хвастовство некоторых моих знакомых, которые любили рассказывать, как они пили с тем-то и с тем-то, а у того вот бабу увели, а у энтого — выгодный заказ… Дурачье!.. Бездарь — он все равно останется бездарью, даже если ему удалось раздавить пузырек с великим поэтом или попользоваться женскими прелестями после великого актера, и уж тем более — разок лишить великого художника возможности заработать на очередной халтуре…

Я по-прежнему не собираюсь набиваться в друзья к знаменитостям, но если повезет пообщаться, попробую понять, что именно делает их великими?

К счастью, у меня есть уникальное знание будущего, а это величайшее сокровище, если пользоваться им рачительно. Вмешиваться в чьи-то жизни или вообще в ход событий я не собираюсь. Как знать, что из-за вмешательства в исторический процесс не станет еще хуже?

Где-то я прочел мудрую мысль — у отдельных людей судьбы могут складываться по-разному, но человечество всегда идет по некому среднему пути, между самым хорошим вариантом развития и самым плохим. Идеальное общество никогда построено не будет, но и абсолютно бесчеловечное — тоже. Как ни странно, и первому и второму, препятствует стремление людей к покою, достатку и личному счастью. Вот так вот. Можно смеяться над мещанством, но выходит, что именно тепло, уют и пресловутый «дом — полная чаша» — это гарант стабильности общества. И в число этих радостей, кстати говоря, входит развлекательная литература, которой в Союзе частенько не хватало. И оный пробел я намерен восполнить. Прибавить стабильности через комфорт.

— Хочу танцевать! — заявила вдруг кузина.

— Хорошая мысль! — неожиданно поддержала ее Юрьева. — Тёма, у вас же есть магнитофон.

Я с охотой поднялся и сходил за своим катушечником. У меня было несколько пленок с танцевальной музыкой, но так как катушки подписаны не были — в первой молодости я, видимо, помнил и так, что на чем — пришлось ставить наугад.

«У моря, у синего моря, со мною ты, рядом со мною, и солнце светит, и для нас с тобой целый день поет прибой…» — донеслось из динамиков. Надя вытащила меня из-за стола, а Марианна Максимовна — Телепнева. И мы принялись дружно отплясывать.