Писатель: Назад в СССР

У ворот киностудии мы остановились возле шлагбаума. Вахтер наклонился, заглянул в салон через лобовое стекло, кивнул и пошел поднимать полосатый брус. Похоже, он узнал водительшу и пропуск не стал спрашивать. Скромничала, видать, Настя, утверждая, что она не востребована в киноиндустрии. Как бы то ни было, мы очутились на территории крупнейшей в стране студии, без проблем. Что разбивало еще одну легенду о том, что в СССР без пропуска и шага было не ступить. По крайней мере — заборов было меньше.

Настя подрулила к автостоянке. Мы вышли и направились к огромному зданию, которое к тому же было соединено переходами с другими корпусами, так что советская «фабрика грез» представляла собой целый комплекс сооружений, этакий единый творческий организм. Вслед за своей проводницей я поднялся по широким ступеням главного здания и проник в просторный холл, запруженный народом, как железнодорожный вокзал. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как Настю окликнули:

— Анастасия Павловна, приветствую! — раздался подозрительно знакомый басок. — Кто это с вами?

Глава 11

Я оглянулся. К нам, распахнув объятья, мчался высокий, но толстый мужик, в котором я узнал режиссера Мякина. Он-то меня как раз не узнал. Да и с чего бы! В первой жизни мы в это время еще не были знакомы. Его обжималки, естественно, предназначались не мне, а моей спутнице. Пока они обнимались, целовались, Настя искоса поглядывала в мою сторону. Ну как же! Я же сказал, что знаком, пусть и шапочно, с этим знаменитым режиссером, а тот на меня и не глядит. Выходит, в глазах этой актрисы я выгляжу брехуном? Впрочем — наплевать!

— Ну-с, и кого же ты привела? — спохватился Григорий Фомич, всей тушей поворачиваясь ко мне.

— Да вот, нашла вам исполнителя роли матроса Желтова, — подмигнув мне, сказала Настя.

— Ну какой же он Желтов, — пробурчал режиссер, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Скорее — Краснов!

— Краснов, — сказал я, протягивая ему руку.

— Мякин, — отрекомендовался он, обволакивая мою лапищу свой мягкой пятерней. — Вы что же, и в самом деле Краснов?

— Да, могу показать паспорт.

— Ну зачем, я же не милиционер, — отмахнулся Мякин. — Хотите сниматься в кино?

— Вообще-то не собирался…

— И все-таки давайте вас попробуем, — настойчиво произнес он. Пусть дружелюбно, но этаким тоном человека, который не привык, что ему отказывают.

Я пожал плечами — почему бы и нет? От меня не убудет. И потом, соприкосновение с киношной тусовкой явно лишним не станет.

— Кстати, Анастасия Павловна тоже пробуется на роль в этом фильме, — сообщил Григорий Фомич.

— Возьмете ее, я тоже буду сниматься, — улыбнувшись, заявил я.

— Ого! Он уже шантажирует! — радостно воскликнул режиссер. — Он мне нравится! Краснов в фильме и должен таким быть — напористым молодым человеком… Пойдемте в павильон. Переодеваться, гримироваться, пробоваться!

И он двинулся вперед, словно ледокол, раздвигая толпу, заполонившую холл главного корпуса киностудии. Мы поднимались по лестницам, шли длинными коридорами, спускались, снова поднимались. Время от времени на нашего проводника налетали какие-то люди, что-то ему докладывали, о чем-то спрашивали или просили. Мякин кивал, отмахивался, отвечал, приказывал, обещал — руководил и, казалось, наслаждался своей властью. Даже мне, дилетанту в киноискусстве, было понятно, что уже запущен механизм производства фильма, и все нити управления стянуты к пухлым ручкам этого человека.

Меня разбирало любопытство. Не то чтобы я всерьез собирался сниматься в кино, но как писателю мне было интересно оказаться внутри этого процесса. В прошлой жизни мне доводилось писать сценарии, и на съемках я тоже бывал, но никогда не участвовал в них непосредственно. И вот теперь появился шанс приобрести такой опыт.

Тем временем Григорий Фомич привел нас в павильон, где шла работа над фильмом «Умирает последней», и передал гримерам и костюмерам.

Через полчаса я превратился в революционного матроса — бескозырка, бушлат, пулеметные ленты крест-накрест, маузер в деревянной кобуре. Грим наложили минимальный, сделав мое лицо лишь немного более киногеничным. Сначала меня сфотографировали во всех ракурсах — с гранатой в руке, с винтовкой наперевес, хмурым, улыбающимся, гневно сжимающим кулаки. Я выдавал гримасы, как только мог. Потом сделали несколько кинопроб, в движении и даже толкающим речь, якобы на митинге балтийских матросов.

К обеду, к собственному удивлению, я был выжат, как лимон. Когда я смыл грим и переоделся в свое, меня поблагодарили, записали мой адрес, так как телефона у меня не было, и отпустили.

Можно было отваливать, но я решил дождаться Насти. Она вскоре появилась. Увидев меня, ожидающего в коридоре, улыбнулась и предложила пойти пообедать, мило махнув ручкой в нужном направлении. Ну конечно! На территории гигантской кинофабрики было все, включая различные едальни. Мы остановили свой выбор на кафе «Кадр», где было поменьше народу, чем в столовой и не пришлось бы толпиться или выстаивать в очереди Выбрали столик, уселись за него и стали ждать официантку.

— Ну как, тебе понравилось? — спросила актриса.

— Забавно!

— Это потому, что ты не актер и это у тебя впервые.

— Да, понимаю, — кивнул я. — В любой профессии так… И что дальше?

— Тебе либо сообщат, что ты принят, либо вовсе ничего не сообщат.

— Понятно.

Подошла официантка. Мы заказали две порции пельменей, салаты — я оливье, а Настя — из свежих овощей, и по бокалу шампанского. Моей спутнице не мешало опохмелиться, а я — за компанию пригубил. Так мы отметили встречу. Пока обедали, болтали о разных пустяках, не задевая произошедшего вчера. Когда мы перекусили и выпили, моя неожиданная подруга сказала, что ей пора на радио, на запись — она озвучивает роль Золушки в радиоспектакле по пьесе Евгения Шварца — и готова меня подбросить до центра.

Мы покинули студию и примерно через пятнадцать минут были уже в центре города. Здесь нам пришлось расстаться. Настя записала мне номер своего телефона, поцеловала меня в щеку, и я вылез из машины. Вскоре ее красный «Москвич» затерялся среди других авто. Мне же спешить было некуда. Я медленно побрел вдоль улицы, глазея на витрины и прохожих. Надо было возвращаться домой и работать. Ведь не надеялся же я, в самом деле, на внезапную артистическую карьеру?

И все-таки я позволил себе немного побродить по любимому городу. Он был не настолько помпезен, каким стал в оставленном мною будущем, но в скромности и простоте его нынешнего облика было нечто, что глубоко трогает за душу. Особенно — люди, которые спешили по своим будничным делам. В это время суток на улицах бывает мало школьников и студентов — в учебных заведениях идут занятия, а также — рабочих и служащих, зато — много пенсионеров и молодых мамаш с колясками.

Я понимал, что и в СССР семидесятых годов не все было гладко. Хватало разного отребья, но оно не составляло и одного процента от общего числа законопослушных и сознательных граждан. Тем более редко среди них встречались подобные тем типам, от которых я вчера избавил Анастасию Павловну. Вчерашнее происшествие не выходило у меня из головы. Странно, что сама потерпевшая, похоже, не собирается ничего предпринимать. Боится мести этой шайки? Не хочет доносить на близкого ей человека, даже если он оказался мерзавцем?..