Письма 1886-1917

Целая отдельная сцена (большая) — лизание шеи:

он это делает не для того, чтобы целовать и кокетничать с нею, а для того, чтобы действительно спасти лишнюю каплю ¹.

Все это проделывается очень деловито и серьезно, точно операция.

274*. Айседоре Дункан

Январь (начало) 1908

Москва

Дорогой друг!

Как я счастлив!!!

Как я горд!!!

Я помог великой артистке обрести необходимую ей атмосферу!!! ¹ И все это произошло во время прелестной прогулки, в кабаре, где царит порок.

Как странна жизнь! Как она порой прекрасна. Нет! Вы добрая, Вы чистая, Вы благородная, и в том большом восторженном чувстве и артистическом восхищении, которые я испытывал к Вам до сих пор, я ощутил рождение глубокой и настоящей дружеской любви.

Знаете ли, что Вы для меня сделали, — я еще не сказал Вам об этом.

Несмотря на большой успех нашего театра и на многочисленных поклонников, которые его окружают, я всегда был одинок (лишь моя жена всегда поддерживала меня в минуты сомнений и разочарований). Вы первая несколькими простыми и убедительными фразами сказали мне главное и основное об искусстве, которое я хотел создать. Это пробудило во мне энергию в тот момент, когда я собирался отказаться от артистической карьеры.

Спасибо Вам, искреннее спасибо от всего сердца.

О! Я с нетерпением ждал Вашего письма и плясал, прочитав его. Я боялся, что Вы неправильно истолкуете мою сдержанность и примете чистое чувство за равнодушие. Я боялся, что Ваше ощущение счастья, энергии и силы, с которым Вы уехали, чтобы создавать новые танцы, покинет Вас, прежде чем Вы доедете до Санкт-Петербурга.

Теперь Вы танцуете Лунный танец, я же танцую свой собственный танец, еще не имеющий названия.

Я доволен, я вознагражден.

Позвольте мне в следующем письме описать впечатление, которое Вы произвели на всех Ваших поклонников и чары которого не развеялись до сих пор.

Каждую свободную минуту, среди дел, мы говорим о божественной нимфе, спустившейся с Олимпа, чтобы сделать нас счастливыми. Целуем Ваши прекрасные руки и никогда Вас не забываем. Я счастлив, если новое творение вдохновляется моей к Вам любовью. Я хотел бы видеть этот танец… Когда же я его увижу? Увы. Я даже не знаю Вашего маршрута?!

275*. Айседоре Дункан

Январь (до 14-го) 1908

Москва

Дорогой друг и коллега!

На этот раз докучаю Вам по делу. Речь идет о Вашей школе. Директор всех императорских театров господин Теляковский (превосходительство) находится в Москве. Директор Московского театра господин Нелидов (тот самый, который должен был тогда быть у нас, но не пришел из-за болезни) говорил с ним о Вас сегодня.

Предложение заинтересовало господина Теляковского, он хочет с Вами познакомиться и поговорить о Вашей школе ¹.

Завтра Теляковский будет у нас в театре, и я постараюсь еще больше его заинтересовать. Послезавтра, т. е. во вторник вечером, господин Теляковский уезжает в Санкт-Петербург. Постарайтесь повидать его в среду. Я просил господина Нелидова набросать для меня черновик письма, которое я должен был Вам послать. К несчастью, мне некогда его переписать, и я посылаю его таким, как он есть, так как очень спешу отослать это письмо. Простите.

Посылаю Вам этот черновик для того, чтобы Вам было известно мнение господина Нелидова, который хорошо знает Теляковского. Не мне Вас учить, как говорить с людьми. Ваш талант подскажет Вам это лучше, чем я.

Все же позволю себе Вам посоветовать:

1. Просите для начала 15 тысяч рублей в год. Запросив больше, рискуете испугать Теляковского.

2. Попросите какую-то сумму на переезд школы, но лишь в конце встречи или при следующем разговоре.

3. Скажите Теляковскому, что сможете вернуть ему часть суммы, если он предоставит Вам сцену императорского театра для нескольких концертов учащихся школы.

4. Прежде всего постарайтесь рассказать ему с присущим Вашему артистическому дарованию талантом, умом и обаянием о принципах Вашего искусства. (Не слишком браните старый балет.) Да помогут Вам боги…

276*. Айседоре Дункан

29 января 1908

Москва

Дорогой друг!

Я весел и рад. Во-первых, потому что Вы не забыли меня, что Вы не сердитесь. Во-вторых, потому, что получил известие от Вас. Мне пишут, что Вы много работаете, какая радость! Правда ли это?

Я должен посмотреть Ваши новые творения!!

Здесь говорят, что Ваши прелестные дети приедут в Санкт-Петербург. Правда ли это?

Так значит… дело со школой устраивается? Мечта моя сбывается, и Ваше великое искусство не исчезнет вместе с Вами! Знаете ли Вы, что я восторгаюсь Вами гораздо больше, чем прекрасной Дузе. Ваши танцы сказали мне больше, чем обычный спектакль, который я смотрел сегодня вечером.

Вы потрясли мои принципы. После Вашего отъезда я ищу в своем искусстве то, что Вы создали в Вашем. Это красота, простая, как природа. Сегодня прекрасная Дузе повторила передо мною то, что я знаю, то, что я видел сотни раз. Дузе не заставит меня забыть Дункан!

Умоляю Вас: трудитесь ради искусства и поверьте мне, что Ваш труд принесет Вам радость, лучшую радость нашей жизни.

Люблю Вас, восторгаюсь Вами и уважаю Вас (простите!) — великая и восхитительная артистка. Напишите мне хотя бы коротенькую записку, только чтобы я знал о Ваших планах.

Может быть, мне удастся приехать восторгаться Вами.

Умоляю сообщить мне заранее о дне, когда Вы дадите концерт с Вашей школой. Ни за что на свете не хочу я пропустить это несравненное зрелище и должен сделать так, чтобы быть свободным.

Тысячу раз целую Ваши классические руки, и до свидания.

Ваш преданный друг

К. Станиславский

29. I-908. Моск.

277*. М. Метерлинку

Февраль (до 12-го) 1908

Москва

Дорогой мэтр!

Хочу поблагодарить Вас за два Ваши письма. Одно из них принесло нам радостное известие о Вашем скором приезде в Москву. Надеюсь, что наш климат присоединится к нашему гостеприимному и горячему (в прямом смысле этого слова) приему. Нередко в конце марта бывает жарко, как летом. Но может, увы, оказаться, что мартовские заморозки напомнят Вам нашу зиму. Ваше второе письмо подтвердило мне, что работа наша пошла в правильном, желательном для автора направлении. Подобная уверенность для нас более чем приятна. Знайте, дорогой друг, что мы высоко ценим изящество, легкость, «юмор» пьесы и стремимся подчеркнуть ее детскую чистоту. Мы делаем все возможное, чтобы избежать какой-либо театральной «механики», способной лишь отяжелить произведение и снизить его ценность.