Письма человека, сошедшего с ума

— Что теб за мысли приходятъ въ голову! — съ испугомъ сказалъ ты. — Ты окончательно испортишь себ карьеру…

— Карьеру, карьеру! — воскликнулъ я съ негодованіемъ. — Мн свою совсть хочется спасти, а не свою карьеру; съ испорченной карьерой я сумю смотрть людямъ прямо въ глаза, а съ запятнанной совстью я передъ подлецомъ буду краснть, боясь, что онъ мн скажетъ: «э, братъ, да и ты тоже порядочный негодяй…» Ты, вроятно, знаешь, что иногда пробуждается такое чувство, что хочется какъ-нибудь доказать и себ, и другимъ, что поступаешь честно, когда въ глубин души уже сознаешь, что длаешь подлость. — вотъ отъ этого-то гаденькаго чувства я и хочу навсегда застраховать себя…

Я сказалъ послднія слова насмшливымъ тономъ, вспомнивъ твой разговоръ съ управляющимъ. Ты прошелся по комнат.

— Я понимаю, что твои убжденія вполн честны, но нельзя же перешибить плетью обухъ, нельзя же лбомъ пробить стну, — проговорилъ ты. — Мы должны длать то, что намъ по силамъ. Если мы зададимся мыслью истребить везд и всюду зло и неправду, то въ конц концовъ намъ придется отказаться отъ всякой дятельности: намъ закроютъ доступъ на вс пути, и мы издохнемъ какъ собаки.

— Такъ, значитъ, надо смотрть на все сквозь пальцы?

— Не на все, но есть случаи, когда иначе поступить нельзя… Вотъ ты утромъ вспылилъ у управляющаго, а вдь ты былъ не правъ.

И ты началъ опять доказывать мн, что нужно скрыть совершенное мошенничество для пользы самихъ акціонеровъ, что нужно это сдлать для поддержанія кредита общества нашей желзной дороги, что разныя раскапыванья мелкихъ закулисныхъ исторій принесутъ пользу только биржевымъ игрокамъ, спекуляторамъ и т. д.

Все это я уже слышалъ отъ управляющаго, и потому меня не изумляли твои доводы. Но меня изумило одно: ты уже дошелъ до того, что среди своей горячей рчи въ пользу системы укрыванья воровъ вдругъ замтилъ:

— Вдь, дйствуя такъ, какъ предлагаешь ты, можно дойти до того, что общее собраніе смнитъ всхъ директоровъ и управляющаго, а вслдъ за ними полетимъ со своихъ мстъ и мы, такъ какъ новое начаіьство возьметъ и новыхъ подчиненныхъ, особенно, если оно увидитъ, что эти подчиненные склонны выносить соръ изъ избы. Это вдь значить лишить людей куска хлба…

Когда ты договорилъ эту послднюю фразу, я повернулся къ теб спиною и пошелъ къ выходу: намъ дальше нечего было говорить. Ты договорился до того, до чего договаривались взяточники старыхъ временъ, говорившіе въ свое оправданіе: «жена, дти». Да, если кусокъ хлба длается человку дороже всего, то отчего же и не идти воровать, грабить, убивать, подличать…

— Нтъ, голубчикъ, у тебя нервы разстроены, теб нужно отдохнуть, — говорилъ ты, слдуя за мною.

Потомь ты еще что-то говорилъ мн ласковымъ, дружескимъ тономъ, но я спшилъ одться и не обращалъ на тебя вниманія. На улиц ты протянулъ мн руку на прощаньи, но я слъ на дрожки и даже не взглянулъ на тебя. Ты для меня умеръ, какъ старый товарищъ, какъ единомышленникъ, какъ другъ. Передо мною стоялъ другой человкъ, и этого человка я начиналъ презирать…

«Бдняга, какъ онъ сталъ все преувеличивать, какое общественное значеніе придаетъ онъ каждой мелочи, съ какимъ паосомъ онъ говоритъ о всякихъ житейскихъ пустякахъ!»

Эти восклицанія сорвутся у тебя съ языка, когда ты прочтешь все написанное мною выше, въ этомъ случа ты сойдешься во мнніи со всмъ нашимъ обществомъ, такъ какъ эти восклицанія сорвутся съ языка не у одного тебя, а у каждаго, такъ-называемаго порядочнаго человка, которому попадется въ руки это письмо. Дйствительно, изъ-за чего я волнуюсь, изъ-за чего кипячусь? Изъ-за того, что ты начинаешь поступать такъ, какъ поступаютъ вс другіе практическіе порядочные люди, что ты не плывешь съ ними по одному теченію, что ты не вступаешь въ борьбу съ тмъ грязнымъ потокомъ, который уже затянулъ въ омутъ биржевыхъ продлокъ, желзнодорожныхъ мошенничествъ, банковыхъ кражъ тысячи и тысячи молодыхъ жертвъ!

Стоитъ ли изъ-за этого волноваться? Вдь это такое будничное явленіе, вдь это все повторяется ежедневно, вдь теперь и счетъ потерянъ всмъ этимъ практикамъ наживы, Ковнерамъ, Струсбергамъ, Гулакъ-Артемовскимъ, Сдковымъ, Варшавскимъ. Коганамъ, Горвицамъ, Грегорамъ, Овсянниковымъ, Юханцевымъ. Кажется, нужно бы привыкнуть къ тому, что ихъ полчище все растетъ и растетъ, что и твой честный другъ дтства, и твой безупречный меньшой брать, и твой бывшій благородный учитель, и твой нравственно неиспорченный ученикъ идутъ на ту же торную дорогу, приводящую, въ конц концовъ, къ милліонному состоянію или къ ссылк въ Сибирь. И общество привыкаетъ къ этому, оно почти привыкло къ этому, и только иногда какіе-нибудь сошедшіе съ ума люди, подобные мн, бьютъ тревогу, волнуются, видя, какъ человкъ, еще вчера бывшій честнымъ, сегодня подаетъ руку помощи и содйствія мошенникамъ. Это, конечно, глупо и смшно въ глазахъ серьезныхъ людей, и намъ, безумцамъ, остается утшаться только тмъ, что у насъ еще осталось право давать нравственныя пощечины этимъ людямъ каждый разъ, когда они своею воровскою поступью подкрадываются къ общественнымъ богатствамъ, когда они, изгибая свою низкопоклонную спину, пробираются по скользкому пути къ карьер, когда они еще съ краской стыда на лиц и чувствомъ страха въ душ стараются оправдать себя въ глазахъ честныхъ безумцевъ, боясь, что эти безумцы въ порыв сумасшествія могутъ подставить имъ ножку при первомъ ихъ шаг на пути подлости, низкопоклонства, мошенничества и наживы.

Ты спросишь, можетъ-быть, меня: въ чемъ я вижу главный недостатокъ въ теб и въ подобныхъ теб людяхъ?

Я теб отвчу вотъ что:

Кто-то — кажется, Бёрне — сказалъ, что онъ потерялъ долю своего гражданскаго мужества и долю своей честной смлости, пріобртя фарфоровый сервизъ. Вы, порядочные люди нашего времени, не только пріобрли эти фарфоровые сервизы, но и сознали необходимость имть эти сервизы, пришли къ убжденію, что безъ этихъ фарфоровыхъ сервизовъ вы не можете существовать. Вслдствіе этого, каждый вашъ поступокъ, каждый вашъ шагъ, каждое ваше стремленіе сопровождается роковымъ вопросомъ: «а что будетъ съ нашими фарфоровыми сервизами, если мы сдлаемъ то-то и то-то?» Отвтъ является всегда одинъ и тотъ же: «если ты хочешь сохранить свой фарфоровый сервизъ, то ты долженъ быть осторожнымъ, ты долженъ подчиняться сред, ты долженъ плясать подъ дудку большинства, ты не долженъ идти навстрчу опасностямъ». И вы подавляете въ себ вс честные порывы, вс благія намренія, вс гражданскія чувства, лишь бы спасти въ цлости свои фарфоровые сервизы. Но дйствительно ли вамъ удастся сохранить свои фарфоровые сервизы навсегда или даже надолго? Нтъ ли такой силы, которая при всей вашей осторожности разобьетъ эти фарфоровые сервизы въ дребезги? Вспомни, что Овсянниковъ много гршилъ ради сохраненія своихъ фарфоровыхъ сервизовъ, — а гд онъ теперь? Взгляни на этого блестящаго петербургскаго льва Юханцева; онъ ли не юлилъ, чтобы пріобрсти фарфоровые сервизы, — а каково ему теперь будетъ сидть на скамь подсудимыхъ? Каково будетъ всю жизнь притворявшейся изъ-за фарфоровыхъ сервизовъ Гулакъ-Артемовской провести нсколько дней въ суд, пригвожденною въ скамь подсудимыхъ и не могущею удержать на своемъ лиц, маску, которую сорвутъ съ ея лица, чтобъ показать его публик во всей его неприглядности? Или ты скажешь, что попадаются впросакъ единицы: а десятки и сотни торжественно остаются побдителями со своими фарфоровыми сервизами? Но, врь мн, что можетъ наступить день, когда будутъ спасаться изъ вашей братьи только единицы, а десятки и сотни будутъ платиться за свои продлки, и тогда они будутъ не только людьми, не имющими, подобно намъ, фарфоровыхъ сервизовъ, но и людьми, оплеванными, забросанными грязью, опозоренными. Если не врить въ это, то стоитъ ли и жить?.. Вы думаете, что спокоенъ можетъ быть человкъ только тогда, когда у него уже припасены какими бы то ни было средствами фарфоровые сервизы, — а я вамъ скажу, что безстрашно и спокойно можетъ смотрть на будущее только тотъ, кто не запасался и не дорожилъ никакими фарфоровыми сервизами. Nihil habeo — nihil timeo, — это изреченіе древности было и останется великой истиной. Недаромъ же старикъ Гете говорилъ:

Ich hab' mein Sach auf Nichts gestellt, Iuchh'e. Drum ist's so wohl mir in der Welt, Iuchh'e.

Недаромъ онъ говорилъ, что весь міръ принадлежитъ только тому, кто не гонится ни за чмъ.

Я, можетъ-быть, не написалъ бы теб этого письма, потому что самъ по себ ты не имешь теперь для меня значенія, но, обращаясь къ теб, я въ сущности обращаюсь къ масс нашей выступающей на практическій путь молодежи, потому что ты представитель извстнаго типа и имя ему — легіонъ.

III Письмо къ доктору

Любезный мой докторъ!

Я, право, не знаю, какъ благодарить васъ за ту заботливость обо мн, которую выказали вы. Вы вчера выслушивали меня, вы уложили меня въ постель и пробовали сгибать мои ноги и руки, вы длали мн циркулемъ уколы на оборот руки, спрашивая меня, сколько уколовъ я чувствую, два или одинъ; вы пристально всматривались въ мои глаза, вы ощупывали меня, нтъ ли у меня железокъ, говорящихъ, что моя болзнь является слдствіемъ «старыхъ гршковъ»; вы разспрашивали подробно о моемъ аппетит, о моихъ идеяхъ, о моихъ занятіяхъ, о моемъ прошломъ и о моемъ настоящемъ, о томъ, чмъ умерли мои ддъ и бабка, мои дяди и тетки, — однимъ словомъ, вы сдлали все, чтобы узнать, сумасшедшій я или нтъ, отзываются ли на моей умственной дятельности «старые гршки» или просто малокровіе мозга доводитъ меня до состоянія невмняемости. За все это я благодарю васъ, но мн кажется, что вс ваши заботы напрасны: лкарства мн не помогутъ, ни cali jodati, ни cali bromati, ни ртутныя втиранья съ теплыми ваннами черезъ каждые пять дней, ни отдыхъ отъ работы, ни усиленное занятіе серьезнымъ трудомъ, ни воздержаніе отъ горячительныхъ напитковъ, ни мясная пища, ни мушки, приставленныя къ затылку, не спасутъ меня. Моя меланхолія растетъ и растетъ, и если бы не упадокъ воли, за который вы упрекаете меня, объ устраненіи котораго вы хлопочете, то я уже давно отправилъ бы себя къ праотцамъ. Но, къ несчастію, моя болзнь именно такого свойства, что я ненавижу жизнь и страстно хочу жить, что я сознаю до болзненности свою неизлчимость и мучительно хочу вылчиться.

— Это не сумасшествіе, это меланхолія, — говорили вы на-дняхъ одному изъ близкихъ мн лицъ, думая, что я не слышу васъ.

И это близкое мн лицо утшилось, успокоилось. Было бы лучше, если бы вы сказали ему:

— Это не сумасшествіе, это хуже сумасшествія, — это меланхолія, отъ которой можно вылчить больного, перевернувъ предварительно вверхъ дномъ весь свтъ.

Свта вверхъ дномъ вы не перевернете и, значитъ, я такъ и останусь больнымъ до той минуты, когда настанетъ для меня минутный, вполн свтлый промежутокъ: въ этотъ промежутокъ, сознавъ вполн трезво неизлчимость своей болзни, я пристрлю себя…