Письма человека, сошедшего с ума

Я упалъ съ неба на землю, я очнулся отъ радужнаго сна въ мір грязныхъ и пошлыхъ расчетовъ…

Докторъ, мн иногда кажется, что и это могло отозваться на моемъ психическомъ состояніи…

Можетъ-быть, вы скажете, что я, какъ человкъ, страдающій меланхоліей, вижу все въ мрачномъ свт и изображаю себя какимъ-то бднымъ Макаромъ подъ валящимися на него шишками. Нтъ, тысячу разъ нтъ! Я не мученикъ, не страдалецъ, моя жизнь была полна и веселыхъ, и свтлыхъ минутъ. Кутежи съ товарищами, когда въ накуренной комнат лилась водка, лилось пиво, лилось вино; загулъ съ падшими женщинами, когда въ тяжелой атмосфер ихъ домовъ слышались хмельныя псни, шелъ хмельной плясъ, раздавались хмельные поцлуи; наслажденія театромъ въ тридцатиградусной температур райка, откуда съ кучкой пріятелей мы шли обсуждать пьесу за кружками пива, шумя и споря до благо дня, все это испыталъ и я, какъ испытываютъ вс городскіе юноши-бдняки, не имющіе около себя ни честной семьи, ни серьезнаго кружка, связаннаго серьезнымъ дломъ…

Но, докторъ, я сильно боюсь, что и эти радости влили капельки яда въ мой разстроенный мозгъ.

Взвсьте все сказанное мною, призадумайтесь надъ жизнью бдной городской молодежи, чтобы дополнить недосказанное мною, и найдите лкарство, которое могло бы смыть въ моемъ организм слды всего этого прошлаго, — и я буду здоровъ…

Примите увреніе въ моемъ уваженіи къ вамъ.

IV Письмо безъ заголовка

… За мной слдятъ, меня развлекаютъ, меня уговариваютъ, и все это длается ради того, чтобы я не прикончилъ съ собою. Они воображаютъ, что они этимъ выказываютъ свою любовь ко мн. Но если бы они знали, какую пытку я выдерживаю въ каждый лишній день жизни, — они сами дали бы мн бритву, револьверъ или веревку и сказали бы:, «успокойся!» Я долженъ, наконецъ, откровенно сознаться, что меня сводитъ съ ума.

Наше время — время погони за наживой, мошенническихъ поставокъ, злостныхъ банкротствъ, громадныхъ кражъ, безумныхъ аферъ, биржевой игры, Варшавскихъ, Гулакъ-Артемовскихъ, Овсянниковыхъ, Юханцевыхъ. Нужно быть крайне осторожнымъ, крайне недоврчивымъ, крайне осмотрительнымъ человкомъ, чтобы не попасть какъ-нибудь случайно въ кашу, завариваемую разными червонными валетами, дамами и тузами, и не разыграть крайне непривлекательную роль дурачка или негодяя на суд, въ качеств свидтеля или подсудимаго по дламъ этихъ господъ. Человку честному и самолюбивому, случайно запутанному въ подобное дла, остается нердко одинъ исходъ — смерть, и, я думаю, не одно самоубійство совершилось именно потому, что подобные люди нердко попадали въ эту грязь, завязали въ ней по уши и, боясь позора, спшили сойти со сцены жизни. Я, по крайней мр, именно потому не могу доле жить. Я разскажу теперь подробно, свою поучительную исторію.

Лтъ шесть тому назадъ, я встртился съ человкомъ, про котораго ходили слухи, что это честный человкъ, что это человкъ съ широкими планами, что это чуть не будущій спаситель отечества. Въ первое же время знакомства съ нимъ я узналъ, что онъ устраиваетъ какія-то артели, что онъ хочетъ удешевить народныя книги, что онъ хочетъ устранить издательскую эксплоатацію, что онъ хочетъ поставить на новыя начала наше банковое дло. Когда онъ говорилъ — голова кружилась отъ его замысловъ. Ворочая большими длами, онъ самъ жилъ до послдней степени просто, онъ помогалъ, кому могъ, онъ выглядлъ какимъ-то безсребренникомъ. Со мной онъ сошелся сразу, откровенно, дружески, какъ онъ сходился со всми въ качеств простой широкой русской натуры. Я сталъ ему помогать въ его предпріятіяхъ, видя ихъ полезную сторону.

— Эхъ, голубчикъ, все это идетъ отлично и все это должно рухнуть завтра изъ-за какихъ-нибудь пустяковъ, — сказалъ онъ мн однажды.

Онъ былъ взволнованъ и блденъ.

— Что случилось? — спросилъ я.

— Да то, что нужны деньги, а денегъ нтъ, — сказалъ онъ. — Впрочемъ, это участь всхъ великихъ предпріятій, когда думаешь не о нажив, а объ общественной польз. Будь-ка деньги у Песталоцци, у Ланкастера, у Оуэна, у Фурье, разв то бы осталось отъ нихъ, что мы видимъ теперь.

Онъ тревожно ходилъ по комнат, и потиралъ себ лобъ.

— Да неужели же нельзя нигд достать денегъ? — спросилъ я.

— Я и то придумываю, какъ бы извернуться на время, — сказалъ онъ. — Видите ли что: можно застраховать чью-нибудь жизнь и потомъ подъ эту страховку занять деньги въ одномъ изъ банковъ…

— Но кто же дастъ деньги подъ такую страховку? — замтилъ я.

— Дадутъ!

Онъ назвалъ мн банкъ, гд у него были знакомые директора и гд охотно дали бы деньги подъ такое обезпеченіе. Кром того, онъ сказалъ мн, что если бы нсколько человкъ изъ нашего кружка сдлались членами этого банка, то намъ открылся бы въ банк кредитъ въ десять разъ боле внесенной нами суммы. При этомъ у насъ въ рукахъ очутились бы большія суммы и мы могли бы начать свои предпріятія въ громадныхъ размрахъ. Широкіе планы развернулись передо мною во всей своей привлекательности, и прожектеръ доказалъ мн, какъ дважды два четыре, что я могу принести неисчерпаемую пользу обществу.

— У насъ только смлости, предпріимчивости нтъ. Мы сидимъ, сложа руки, и высиживаемъ скуку, когда нужно работать и дйствовать, — говорятъ онъ съ жаромъ. — Вотъ почему мошенники и люди наживы и захватываютъ дло въ свои руки. Право, иногда, смотря на апатію и на трусость окружающихъ, бросилъ бы все и ухалъ бы въ Америку… Вдь вы подумайте, сколько пользы мы могли бы принести, если бы у насъ было побольше энергіи…

Онъ говорилъ горячо и много: черезъ недлю я уже застраховалъ свою жизнь, заложилъ страховку, вступилъ членомъ въ банкъ, занялъ деньги. Это все совершилось, какъ волшебный сонъ, по щучьему велнью энергичнаго фантазера. Началась дятельность составителя широкихъ плановъ. Я усердно помогалъ ему, видя честность его намреній…

Черезъ два года Петербургъ былъ изумленъ однимъ изъ тхъ грандіозныхъ банкротствъ, при которыхъ люди спрашиваютъ другъ друга: «Да что же мы пьяны были, что ли, когда давали этому человку деньги, или ужъ мы такіе дураки, что насъ каждый надуть можетъ». Достаточно сказать, что составитель широкихъ плановъ усплъ надлать долговъ на семьсотъ тысячъ, пустить по-міру десятокъ людей, разорить двухъ богачей, поставить въ неловкое положеніе два акціонерныя общества. Я въ это время уже служилъ въ правленіи желзной дороги и былъ внезапно пораженъ повсткою изъ банка о томъ, что я состою поручителемъ по векселямъ на три тысячи и, кром того, долженъ банку по заложенной страховк дв тысячи. Я въ первую минуту потерялъ голову: отказаться платить, значило попасть въ скверную исторію, потерять мсто, поплатиться, можетъ-быть, свободой, скомпрометировать фамилію отца; заплатить долгъ — на это у меня не было средствъ, и я могъ предложить банку только одно — вычетъ изъ моего жалованья денегъ на уплату долга. Директора банка, скомпрометировавшіе себя допущеніемъ подобныхъ сдлокъ, обрадовались моему предложенію и написали мн, чтобы я попросилъ кого-нибудь написать новые векселя на пять тысячъ, на которыхъ я поставлю свою поручительскую подпись; затмъ они пришлютъ мн обратно мой вексель въ три тысячи и уничтожатъ залогъ страхованія въ дв тысячи, дале я буду уплачивать по частямъ деньги по векселю. Вексель нужно было выдать не боле какъ на полугодовой срокъ, а черезъ полгода нужно было обмнить его на новый вексель въ ту сумму, какую я буду долженъ посл сдланныхъ мною въ теченіе полу года взносовъ. Я согласился на все, лишь бы избжать огласки, суда, лишенія мста. Но, давъ свое согласіе на эту сдлку, я остановился на мысли: кто ршится написать вексель? Мои знакомые вс бдняки; мой отецъ никогда не напишетъ такого векселя; просить кого-нибудь изъ начальства было неловко и неудобно, такъ какъ тогда я попалъ бы въ руки этого начальства, какъ крпостной, да, можетъ-быть, никто изъ нихъ и не согласился бы на эту услугу; наконецъ, кто бы ни написалъ этотъ вексель, я буду мучиться и бояться, что я умру и подведу другое лицо подъ отвтственность, заставлю его уплатить пять тысячъ. Не мало безсонныхъ ночей провелъ я въ эту пору: мой умъ мутился, меня била лихорадка. Наконецъ, я ршился: я слъ за письменный столъ и написалъ вексель не своею рукою, измненнымъ почеркомъ отъ имени Ивана Петровича Федорова: на оборот я написалъ своимъ почеркомъ свою фамилію. Если бы кто-нибудь зналъ, что за страшные дни пережилъ я, ожидая отвта изъ банка, куда посланъ былъ этотъ вексель. Черезъ пять дней отвтъ получился: мой новый вексель приняли. У меня отлегло на душ. Черезъ шесть мсяцевъ я получилъ изъ банка снова письмо, въ которомъ просили меня выслать новый вексель въ пять тысячъ и получить обратно старый. Въ пять тысячъ? Но, вдь, я же уплачивалъ деньги въ теченіе шести мсяцевъ? Это врно ошибка. Я написалъ объ этомъ въ банкъ. Мн отвтили, что я длалъ взносы, равняющіеся какъ разъ только процентамъ по векселю… Меня бросило въ жаръ. Значитъ, я или долженъ отдавать чуть не все жалованье, или я вчно буду долженъ пять тысячъ. Но, кром этого, меня мучило еще одно обстоятельство: въ банк перемнились директора, и они могли попристальне вглядться въ мой новый вексель, значитъ, нужно было потщательне измнить руку и написать вексель отъ имени какого-нибудь боле или мене значительнаго по чину лица, а не просто отъ имени какого-нибудь купца Ивана Ивановича… Долго я старался надъ написаніемъ этого векселя отъ имени какого-то дйствительнаго статскаго совтника Петра Васильевича Челищева. Еще боле трусилъ я, пославъ этотъ вексель въ банкъ. Его приняли опять. Но во мн уже начинали появляться какія-то странности: мн хотлось забыться, я то здилъ почти ежедневно въ театры, то пилъ; то накупалъ книгъ и зачитывался до одурнія. Мн словно хотлось уйти отъ самого себя, отъ мысли о будущемъ. Прошло и еще полгода. Я получилъ опять извщеніе о перемн векселя и нашелъ въ письм приписку о томъ, что, присылая векселя неизвстныхъ банку лицъ, я долженъ помчать адресъ ихъ мстожительства, чтобы, въ случа моей смерти или чего-нибудь подобнаго, банкъ зналъ, куда обратиться къ векселедателю… Да вдь это же пытка, невыносимая пытка! Мои нервы не выдержали, и я расплакался, какъ ребенокъ, какъ женщина… Среди этихъ сценъ засталъ меня одинъ изъ моихъ друзей, и я признался ему во всемъ.

— Давай, я напишу вексель, — сказалъ онъ.

Это было сказано просто, честно, и я ожилъ на минуту. Онъ сказалъ мн, что, по его мннію, это пустяки, что не умру же я въ эти полгода, что не откажусь же я въ это время платить, что онъ не рискуетъ ничмъ. Онъ быль правъ, и я согласился. Но когда я послалъ вексель, я началъ мучиться еще боле: я боялся самой легкой простуды, мн все казалось, что я не выживу эти полгода, что я подведу моего друга. Кром того, въ конц полугодія явился вопросъ: «А кого же я стану просить теперь подписать вексель? Много ли у меня такихъ друзей, какъ этотъ другъ? Я пришелъ къ заключенію, что нужно опять поддлывать векселя. А что, если банкъ сдлаетъ справку по адресу векселедателя и узнаетъ обманъ? Не привлекутъ ли меня къ суду? Новымъ директорамъ это будетъ выгодно, такъ какъ, обличивъ меня, они могутъ разомъ получить мой долгъ съ прежнихъ директоровъ, которыхъ обвинятъ за дурное веденіе длъ банка. Въ эти дни въ моей голов мелькнула впервые мысль о самоубійств, не оставляющая меня теперь ни на минуту…

* * *

На этомъ мст обрывается это недоконченное письмо, писанное неизвстно къ кому. Я могу только добавить къ этому, отрывку отъ себя одно: въ одномъ изъ іюльскихъ нумеровъ петербургскихъ газетъ было сообщено, что Иванъ Протопоповъ, такъ звали автора этихъ писемъ, въ припадк меланхоліи бросился въ Неву и, несмотря на подоспвшую къ нему на спасеніе помощь, утонулъ…

Трупъ не былъ разысканъ. Впрочемъ, и на что?..

1886