Письма из Терра Арссе

Прежний Рус успокоил бы меня, но этот, видимо, что-то телепатически спросил у Люциуса, потому что фамильяр произнес:

— Дэймос отпрравился в Сарн-Атррад.

Тон у ворона был слегка виноватым, поскольку теоретически он должен был подчиняться только мне, но я-то знала, что Руса он опасался, поэтому и отвечал.

— Собррался спасать Пятую Следующую, — продолжил свой отчет мой неверный фамильяр.

Я прислушивалась, все еще пытаясь успокоиться. Эмоции кипели внутри, а в голове клубились мысли, одна другой мрачнее.

— Она пррыгнет из окна башни корролевского дворрца на закате, — снова ответил Русу ворон.

«И за кого из них ты так переживаешь?» — холодно и сухо спросил тигр, на этот раз, у меня. И я, почти не раздумывая, ответила:

— За Дэя.

«А зря. Он все равно угробит себя рано или поздно, и никакой артефакт его не спасет».

Прозвучало внушительно, прямо как пророчество.

— Хорошо, что из нас двоих видящая именно я, — отозвалась я хмуро, подняв голову и обиженно уставившись на Руса.

Он вообще не воспринимал меня всерьез и относился снисходительно, как к капризной девчонке. Так было всегда, с нашей самой первой встречи в Лимерии, и не менялось ни разу. И меня всегда это устраивало, но не теперь.

«Не нужно быть видящим, чтобы это понять. Ты опекаешь его из чувства вины перед Тайрой, которое сама себе выдумала. Если он погибнет, он спасет Пятую Следующую, которая может оказаться твоей долгожданной «мощью огня».

— А может и не оказаться, — огрызнулась я. — Пока она вообще не маг.

«Даже если и так. Она та, кто дольше всех следовал твоим запретам и правилам. Внутри нее огромный резерв, который, в случае ее гибели, даже не перейдет в ближайший схожий источник, а просто исчезнет, потому что сила все еще спит».

Его рассуждения, как всегда, были логичны и правильны. И от этого нервировали почему-то еще больше. И, вопреки всему, я произнесла:

— Дэй не должен погибнуть. Он нужен. Я это чувствую.

«Чувствуешь? Это то самое чувство вины, о котором я тебе говорил» — гнул свое упрямый тигр. «Ты сама взвалила на себя ответственность за него, которая в тягость не только тебе, но и ему самому»

— Я просто хочу помочь ему. И тебе.

«Я. Этого. Не просил», — оскалился он. «И со всем справлюсь сам».

— Вижу, как ты справляешься. Ведешь себя как упрямый осел, ничем не лучше Астарота!

Замкнутый круг какой-то. Мы словно говорили на разных языках и, хоть и слушали друг друга, но не слышали и не понимали. Или не хотели понимать.

В теле зверя был он, а зарычать хотелось мне. Не нужно было сравнивать его с Астаротом. Любые упоминания о брате Руса много лет были негласным табу. Но сейчас мне хотелось ранить его так же, как он ранил меня.

«А с чего ты взяла, что я должен быть лучше Астарота? Я такой, какой я есть», — прозвучал его голос в моей голове, а сам он, мягко ступая тяжелыми лапами по камням, медленно пятился назад.

— Куда ты? Стой! Не уходи! Не надо!

Он ничего не ответил, но замер, а я снова вскочила на ноги. Мы просто смотрели друг на друга. Наши взгляды словно были соединены невидимой, натянувшейся от напряжения между нами, струной.

Нужно было что-то сказать, не позволить ему снова покинуть меня, но, как назло, все правильные и нужные слова в этот момент вылетели из моей головы. Рус же, словно ждал от меня чего-то. Будто я могла парой слов исправить сложившееся положение. Но я не знала, что сказать, просто смотрела на него отчаявшимся, затравленным, полным боли и обреченности взглядом.

«Иногда мне кажется, что быть зверем гораздо душе, и уж точно проще, чем человеком».

И после этих слов, натянутая струна между нами разорвалась. Я почти услышала звон, когда это произошло. Рус развернулся и, резко раздраженно дернув длинным пушистым хвостом, в пару огромных прыжков исчез в сером осеннем лесу.

Когда он вернется? И вернется ли теперь вообще? Я не могла так просто его отпустить.

— Люциус, ко мне!

Фамильяр не мог ослушаться столь четких приказов, однако он легко угадал ход моих мыслей.

— Эмиррата, не надо, пусть себе идет!

Я услышала панику в его голосе, но не собиралась менять своего решения.

— Надо, — ответила уверенно, поймав ворона обеими руками.

Стиснула хрупкое тельце птицы, почти причиняя боль. Закрыла глаза. Призвала магию. И через секунду Люциус уже летел вслед за Русом, острым птичьим взором легко определив его местонахождение. Только сейчас глаза ворона не были черными, а отливали серебром. А видела ими я.

Надо сказать, что подобная процедура была одинаково неприятна нам обоим, поскольку обессиливала и меня и фамильяра, поэтому он ее терпеть не мог. Но у меня не было выбора.

В теле ворона я летела следом за быстро удаляющимся от нашего дома, силуэтом огромного серого тигра. Даже в своем стремительном беге между деревьев, он почти не создавал шума и был настолько грациозен, насколько вообще может быть грациозен зверь подобных размеров.

Старалась не думать о том, что, пусть и в птичьем теле, я впервые покидаю свое убежище за почти четверть века добровольного заточения. Лес я знала очень плохо и умела ориентироваться в нем лишь благодаря собственной магической силе, использовать которую в птичьем теле не могла. Поэтому старалась не упустить Руса из вида.

Судя по его уверенным движениям, у него был конкретный ориентир, и я во что бы то ни стало хотела его узнать.

Вскоре он добрался до огромного каменного утеса над глубоким ущельем. С высоты птичьего полета внизу открывался удивительный по красоте пейзаж, но у меня не было времени и желания им любоваться.

Все мое внимание захватил лишь Рус, который, наконец, остановился на самом краю утеса и замер, а я зависла в воздухе неподалеку, и он заметил меня. Зверь понял, что за ним наблюдает не Люциус. Наши взгляды снова встретились на какое-то время, а потом он резко отвернулся.

Через секунду все пространство вокруг содрогнулось от раскатистого и оглушительного рева. Протяжного и яростного. Похожего на грохот грома. Отразившегося гулким эхом от стен ущелья внизу. Закончившегося низким утробным рычанием. Мне даже показалось, что легкое птичье тельце отбросило назад от этого рева потоком воздуха.

Вокруг снова воцарилась тишина, а Рус так и стоял неподвижным изваянием на краю утеса. Словно чего-то ждал. Он больше на меня не смотрел, но знал, что я сама не свожу с него напряженного взгляда. Птичье зрение позволяло мне рассмотреть каждую мелкую серебряную шерстинку, колышущуюся на легком ветру.