Письма полковнику

А вот пацанов по–прежнему не было видно. Может, Дылда в курсе? Боковым — даже, скорее, задним — зрением Марисабель заметила, как та шагнула было вперед и даже чуть нагнулась, явно примериваясь пролезть под ограждение, но затем передумала, отступила. Дылда всегда такая. Она не рискнет. Придется самой.

Весело размахивая плеткой, она пересекла съемочную площадку.

— Привет, Дылда.

— Привет.

— Ты здесь что?.. В смысле, в Срезе?

— Мы здесь отдыхаем.

«Мы»… Так–так, любопытненько. Хотя, скорее всего, ничего интересного, просто она тут с предками. Уточнять Марисабель не стала.

— А–а, понятно. Наши пацаны тебе случайно не попадались?

Видимая из–под козырька и очков часть Дылдиного лица скривилась: понимать это можно было по–разному. В зеркальных стеклах отражалось море, парапет и девки, залезающие на дракона; хвостик очереди уже укоротился, как полуденная тень. Скоро Федор освободится. И надо будет срочно закреплять достигнутый сегодня успех: расслаблений и провисов на ранней стадии взаимоотношений допускать ни в коем случае нельзя.

Дылда шевельнула губами: хотела что–то сказать и передумала. Как всегда.

— Если встретишь тут Открывачку или Воробья, передай им… — Марисабель задумалась: что бы такого передать? — Короче, скажешь, что у меня всё о'кей. Снимаюсь в реалити–шоу…

— Они в курсе, — бросила Дылда.

Значит, пацанов она видела. Ну и где их тогда, спрашивается, носит?! Весь город, кажется, успел с утра перетусоваться тут на набережной, а они… Ладно–ладно.

— И вообще, — улыбнулась как можно шире, а потом обернулась через плечо и позвала: — Федор Сергеевич! Федор!..

Риск был колоссальный. Но, кто не рискует… вот Дылда, например, не рискнула, наверное, ни разу в жизни. А вот она, Марисабель, прекрасно понимая, что может сейчас нарваться на маты Крокодилицы, выволочку и даже позорно–показательное изгнание из шоу (на глазах равнодушного Брадая и злорадной Дылды), потерять и все достигнутое, и то, что лишь наклевывается, — все–таки крикнула.

Ведущий посмотрел в ее сторону, поднял раскрытую ладонь. Кивнул на дракона, чью спину еще седлала последняя участница. Глянул на часы.

Марисабель ликующе обернулась к Дылде. Видала?!

Дылдины очки отражали много чего, но только не ее эмоции. Которых на самом деле у этой истерички хватало, даже слишком, уж Марисабель–то знала ее как облупленную. Молчи–молчи. Проникайся.

— А Стару что–нибудь передать?

— Чего?

Губы Дылды расползлись в нехорошей улыбке:

— Сережу я точно увижу раньше, чем тех придурков, — пояснила она. — Ну так что?

Марисабель прикусила губу; зубы наверняка измазались в помаде.

Или она врет?

Солнце лупило отвесно, с немыслимой силой, ноги ерзали внутри сапог в липком поту, под юбкой зудело, непокрытая голова раскалывалась, и хотелось сорвать с Дылды ее идиотский блейзер. С чего это вдруг она увидит Стара?.. «Мы»?! Да нет, не может быть, с какой бы стати он… И по контракту не отойти ни на шаг от съемочной группы, торчишь тут, как в плену, будто в заложниках. А вечером они вдвоем будут смотреть по телику у себя в номере, как она визжит, падая со спины дракона. Смотреть, прикалываться — а потом…

— Ты что–то хотела, Марина?

Бархатный голос телеведущего щекотнул шею, а его лицо почти без искажения отразилось в Дылдиных очках. Марисабель приободрилась, подтянулась. Сам Федор Брадай! — подошел узнать, чего она хотела!!! И пусть эта дурочка расскажет своему…

Или все–таки не своему?

— Это моя подруга, Федор… Сергеевич, — она улыбнулась, разворачиваясь ему навстречу. — Катя. Мы совершенно случайно встретились тут. Интересно, правда?

— Интересно.

Дылда сняла очки. Потом надела опять, и правильно с делала. Ее физиономию вообще можно показывать людям только частями.

— Интересно, — еще раз пробормотал Брадай. — Юля!!!

На громовой зов подбежала, отдуваясь, Крокодилица.

Выражение морды лица у нее было такое, что Марисабель зажмурилась. В темноте довольно четко обрисовались лимонно–желтые силуэты Дылды, какого–то толстого дядечки, фонарного столба и — накладкой, светло–сиреневым — дракона на ажурном парапете. А за кадром звучал бархатный голос:

— Петеэску развернуть. Звукооператоров сюда. Нет, девочкам не проще перейти. Где они, по–вашему, могли случайно встретиться: на огороженной площадке? Что?..

Голоса Крокодилицы, как правило оглушительного, она не расслышала.

— Мне плевать, что там у вас по сценарию. Мы, кажется, снимаем реалити–шоу. Ваши постановочные сцены — это детский лепет и гарантия провала. А у меня имя. Я Федор Брадай! Так что работаем. И поживее!..

Марисабель открыла глаза и увидела, как Дылда нервно вертит в руках блейзер, мучительно решая, надевать ли его обратно.

Вот блин.

* * *

— Ну что, поднимаешься, дочка? Сама просила.

Она разлепила глаза. Увидела ряды параллельных темно–серых и светло–серых полосок… жалюзи?.. Раннее утро. И она просила сама.

Снилась сплошная эротика. Пружинистые волосатые животы в ряд вместо подушек, бритые головы, по–детски прижимающиеся к груди, стриптиз в исполнении жгучего юноши с банданой на пол–лица, непристойные рисунки на классной доске — кто?! Вытереть немедленно!!! — и чьи–то руки в школьном пиджаке, обнимающие со спины, и море, и снова упругий мужской живот, уже в роли надувного матраса… До собственно процесса так и не дошло. Жаль.

Ерунда какая–то. Эва села в кровати, передернула плечами. Снов подобного содержания стыдиться глупо, а вот мыслей, которые возникают уже после пробуждения, но еще под впечатлением… н–да. Почему не получается сразу, в один момент переключиться на реальность?

— А если передумала, спи дальше. Рано еще.

— Нет–нет. Я встаю. Всё как договаривались.

— Ну, тогда я тебя в прихожей подожду. Только поскорее, опоздаем.

— Хорошо, я быстро.

Темная фигура хозяина коттеджа скрылась за дверью. Эва не без короткого колебания отбросила одеяло; холодно. Впрочем, у моря по утрам холодно всегда. Сейчас еще, наверное, и шести нет: первая смена как раз в шесть заступает на разработки. А курортный Срез мало сказать, что еще спит — он только–только отправился спать, позакрывав казино, диско–холлы и ночные клубы. Самое лучшее время.