Письма

297

Надеюсь, ты подробно напишешь мне о "Ста шедеврах"? Посмотреть такую выставку, наверно, просто замечательно.

Подумать только, в свое время было несколько человек - Милле, Коро, Добиньи и др., характер, взгляды и дарование которых общественное мнение находило весьма подозрительными, о которых ходили самые нелепые слухи, на которых смотрели примерно так, как деревенский жандарм смотрит на бездомного пса или беспаспортного бродягу! Но прошли годы, и вот тебе "Сто шедевров", а если ста недостаточно, то и вообще сколько угодно. А что стало с жандармом? От него ничего не осталось, если не считать нескольких хранимых для курьеза судебных повесток.

И все же я считаю историю великих людей трагичной, даже если им в жизни приходилось иметь дело не только с деревенскими жандармами. Ведь произведения их обычно получают признание, когда авторов уже нет в живых; при жизни же им приходится нести бремя многочисленных трудностей и враждебности со стороны окружающих. Когда я слышу разговоры о всеобщем признании заслуг того-то и того-то, в моей памяти неизменно оживают простые, спокойные, слегка угрюмые образы тех, у кого почти не было друзей, и в своей простоте они кажутся еще более великими и трагичными.

Есть одна гравюра Легро - "Карлейль в своем кабинете", которую я часто вспоминаю, когда хочу представить себе, например, Милле таким, каким он был в действительности. Когда я слышу о выставке чьих-нибудь работ, мне всегда приходит на ум то, что сказал Гюго об Эсхиле: "Сначала они убили Эсхила, а потом сказали: "Воздвигнем ему бронзовую статую". Бронзовая статуя трогает меня очень мало - не потому, что я не ценю всеобщего признания, а потому, что при взгляде на нее я не могу отделаться от мысли: "А ведь человека-то убили". Эсхил, правда, был только изгнан, но в данном случае изгнание, как это часто бывает, равнялось смертному приговору...

Надеюсь, приехав сюда, ты побудешь у меня в мастерской достаточно долго?

Со времени последнего письма к тебе я непрерывно работаю над "Копкой картофеля". Начал я и второй этюд на ту же тему с одной фигурой старика. Кроме того, я рисую сеятеля на большом вспаханном поле; по-моему, он лучше тех сеятелей, которых я уже пробовал делать...

Затем у меня готов этюд, изображающий сжигание сорняков и ботвы, а также два других - человек, несущий мешок картофеля, и человек с тачкой...

Я все думаю о Терстехе, по мнению которого мне следует заниматься акварелями. Допускаю, что я не прав, и готов добровольно отказаться от своей точки зрения, но все же не возьму в толк, как сохранили бы свою индивидуальность все эти фигуры - человек с мешком, сеятель, старик, копающий картофель, человек с тачкой, человек, сжигающий сорняки, сделай я их акварелью? В результате наверняка получилось бы что-то очень посредственное, посредственность такого сорта, в которой я не хочу погрязнуть. А теперь в рисунке по крайней мере чувствуется характер качество, которое - хотя бы отдаленно - соответствует тому, чего ищет, например, Лермит.

Акварель - не самое лучшее средство для того, кто стремится прежде всего передать размах, смелость, силу фигур. Если же гонишься исключительно за тоном или цветом - другое дело. Тут акварель превосходна. Готов признать, что этюды тех же самых фигур можно сделать также с совершенно иной целью и с совершенно иной точки зрения (в смысле тона и цвета). Но спрашивается: можно ли винить меня, если, повинуясь своему темпераменту и личному восприятию, которые влекут меня прежде всего в сторону характера, структуры, действия фигур, я не выражаю свои чувства акварелью, а делаю рисунки только черным или коричневым?..

В последнее время я подумываю о том, что мне не худо бы переехать куда-нибудь в деревню, к морю, словом, в типично сельскую местность, потому что в деревне наверняка можно прожить дешевле.

Здесь я тоже мог бы делать то, что хочу, если бы мне удавалось хоть немного зарабатывать и ездить в разные места на этюды. Здесь у меня хорошая мастерская, а это немалое преимущество, и здесь, наконец, я не совсем отрезан от мира искусства: обойтись без обмена мнениями, жить, ничего не слыша и не видя, очень трудно.

Иногда меня тянет поехать в Англию. В Лондоне начал выходить "Pictorial News" - новый журнал, равный по значению "London News" и "Graphic". He исключено, что я получил бы в нем работу и жалованье, но кто может дать гарантию?

Я не расспрашивал подробно о твоей знакомой, так как вполне уверен, что вы любите друг друга, а это главное, и раз ты об этом знаешь, нет нужды входить в подробности. Надеюсь на одно - на твой скорый приезд: не видеть друг друга год, при этом постоянно думая друг о друге, - слишком долго.

298

Когда живешь так, как я, тебя по временам охватывает внезапное желание снова встретиться с тем или иным человеком, с которым ты давно не общался. Так получилось у меня с де Боком, и, поскольку ты знаешь его еще ближе, чем я, расскажу тебе, что видел у него в мастерской.

Первое, что я заметил у него в прихожей, был большой набросок огромная занесенная снегом ветряная мельница у какого-то рва или канала. Набросок наполовину романтический, наполовину реалистический - комбинация стилей, которая мне, скорее, приятна, - но далеко не законченный, хотя сделан он энергично и с хорошим, тонким эффектом. Короче говоря, это вещь, которая всегда будет смотреться с удовольствием; то, что она не закончена, мне не мешает: у себя в мастерской я охотно повесил бы ее и в теперешнем виде, настолько сильное производит она впечатление. Другой набросок де Бока к его картине для Салона тоже показался мне красивым, но он еще более романтичен.

304

Главное, постарайся поскорее приехать, брат: я не знаю, долго ли еще выдержу. Все это чересчур для меня, и я чувствую, что скоро вконец обессилю.

Говорю прямо: постепенно меня охватывает страх, что так я никогда не приду к цели. Здоровья у меня хватило бы, если бы мне не пришлось так долго голодать: всякий раз, когда вставал вопрос - голодать или меньше работать, я по возможности выбирал первое, пока окончательно не ослаб. Как выдержать? Я так ясно и бесспорно вижу, насколько мое состояние отражается на моей работе, что просто не знаю, как быть дальше.

Не рассказывай никому про меня, брат: ведь если обо всем этом узнают определенные люди, они объявят: "Ну вот, мы это давно предвидели и предсказывали".

И они не только не помогут мне, но еще отнимут у меня всякую возможность постепенно восстановить свои силы и преодолеть слабость. При данных обстоятельствах мои работы не могут быть иными, чем сейчас. Если справлюсь со своим недомоганием, постараюсь опять двинуться вперед. Я все тянул и никак не успевал сделать что-нибудь для укрепления своего здоровья: я ведь должен был беспокоиться о других и о своей работе. Но теперь я знаю одно: успехов в работе нечего ждать, пока я опять хоть немного не окрепну. За последнее время я слишком ясно убедился, что мое физическое состояние отражается на работе. Уверяю тебя, что моя слабость - всего лишь следствие перенапряжения и плохого питания. Кое-кто болтал про меня, будто я страдаю какой-то болезнью; теперь эти люди опять примутся за свое, хотя это клевета самого худшего сорта; поэтому храни все в секрете и никому ничего не говори, когда приедешь сюда. Помни только, что сухость в моих работах появилась, так сказать, не по моей вине, и, когда я немного соберусь с силами, все опять изменится.