Питерский Шерлок. Знакомство

– Вы поезжайте домой, отдохните, а я схожу на вскрытие, – великодушно предложил заведующий.

– Нет, – возразил я. – Я сам схожу.

– Ну как знаете, – пожал он плечами.

В проеме открытой двери возникла старшая сестра, держа в руке шприц, словно олимпийский огонь.

– Значит, так! Мне все равно, что тут у вас было ночью, хоть десять реанимаций! Если еще раз кто-нибудь швырнет шприц в мусорку… Воткну его вам в одно место! Все понятно?

И, не дожидаясь ответа, пошла дальше.

Шеф собрался уходить на утреннюю больничную конференцию. Пожалев меня, он пообещал, что сам доложит про мое дежурство.

– С меня причитается, – откликнулся я на его доброту. – Спасибо!

– Благодарность – признак благородства души. Так вы говорите? – усмехнувшись, ответил он на прощанье.

– Это Эзоп. Вроде.

Я прилег на диван.

Около девяти пришли на смену сразу два доктора. Кто из них дежурил, а кто пришел по ошибке, они не знали. Оба были в хорошем настроении, возможно, по случаю аванса. И никто не собирался возвращаться домой.

– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу! Кто из нас сегодня дежурит? – обратились они ко мне.

Я пальцами помассировал глаза.

– График дежурств я составляю, но не учу наизусть. Кто-то из вас, это точно. Монетку киньте, – предложил я.

– Я два часа из Вишеры ехал, тащил на себе яблоки. Зря, что ли? – доктор Киселев поправил очки указательным пальцем, затем, скинув здоровенный рюкзак, стал доставать из него мешок с яблоками. – Коллега, угощайся, – обратился он ко мне, – а то что-то выглядишь не очень, витаминов, наверное, не хватает.

Второй доктор взял яблоко, помыл его, после чего сообщил:

– Я ночью дежурил на «скорой», а сегодня вроде бы здесь, в реанимации. Владимир Станиславович, а фруктики-то у вас червивые! – Доктор Быков с хрустом кусал сочное яблоко. Он был моложе своего коллеги, на голову выше, шире в плечах и отличался неиссякаемой энергией и оптимизмом.

– Экий ты, Павел Васильевич, привередливый. Червяки ему не нравятся!

За яблоками из рюкзака появилась литровая банка с супом, двухлитровая бутылка колы, две пачки сигарет и толстенная книжка – Карамзин, том первый.

– Ну вы даете! Видя такие запасы, я готов уступить вам дежурство!

– Благородный поступок, – кивнул Владимир Станиславович. – Пошли покурим по этому поводу. А поскольку наш бледнолицый друг не курит… – он махнул в мою сторону рукой. – И с нами не вступает в беседу…

– Мне на вскрытие идти, – хмуро ответил я, не вслушиваясь в их разговор. Настроение у меня было настолько подавленным, что веселье окружающих вызывало раздражение. Я закрыл глаза. Мои коллеги продолжали трепаться, не обращая на меня внимания.

– Видишь, Павел Васильевич, – говорил Киселев, – это мы с тобой, обычные доктора, на работу стремимся. А писателю вдохновение требуется, он для этого на вскрытия ходит!

– Видал я в гробу такое вдохновение, – отвечал Быков. – А может, вам тоже попробовать, Владимир Станиславович?

– В смысле, в морг сходить?

– Нет, книжки начать писать!

Раздался смех…

Я открыл глаза, вспомнил про кока-колу, которую забрал у медсестры, плеснул себе в стакан и, несмотря на то что напиток был тепловатым, с удовольствием выпил…

***

Я вернулся в реанимационный зал. Какая тут духота, надо открыть окно. Перегретые аппараты ИВЛ гудят настолько громко, что хочется заткнуть уши. Надо посмотреть больного – меня тревожит его состояние, я боюсь упустить что-то важное, но что именно, не могу понять. Дохожу до его кровати… У меня темнеет в глазах. Место, где должен лежать пациент, пусто! Его нет! У меня подкашиваются ноги, и я, чтобы не упасть, хватаюсь за спинку кровати. Я кричу, зову Пашу и Анжелу… А они, оказывается, стоят рядом.

– Почему меня не позвали? Когда он умер? – я указываю на пустую кровать, моя рука дрожит.

– Его на исследование увезли, – отвечает медбрат.

Я хватаюсь за сердце:

– Слава богу, а то я уж подумал, что он… А что за исследование? Неврологи назначили?

– Вы сами и назначили, – тихо говорит Анжела. – Он на вскрытии!

***

– …вы на вскрытие пойдете? Из морга уже звонили. Или, может, все же мне сходить? – заведующий тихонько тряс меня за плечо.

Я вскочил на ноги и попытался осознать, где была реальность, а что оказалось сном.

– Как-то вы странно выглядите, – покачал шеф головой, внимательно меня разглядывая. Затем взял стоявший на столике у дивана стакан с остатками напитка и принюхался.

– Там просто кока-кола, – как можно убедительнее сказал я и протер глаза. – Вот, черт, ну и сон мне приснился.

– Так, может, домой? И выспаться? – предложил шеф.

– Спасибо, но вначале в морг, – покачал я головой и стал переодевать обувь. Пол в морге был не самый чистый.

***

Сквозь осеннюю листву больничных каштанов, сквозь несущиеся по небу рваные облака светило утреннее солнце. Я остановился и, задрав голову вверх, прищурился – после дежурства дневной свет всегда кажется ярче. Разглядывая кусочек высокого голубого неба, я подумал, что, наверное, есть в мире другая работа и другая жизнь, без болезней, без умерших, без утренних телефонных звонков, когда нужно сообщать людям о смерти… Жизнь, когда утром идешь в офис или в кафе, а не в морг, до которого я уже, собственно, и дотопал. Пройдя быстрым шагом сквозь комнату, заполненную плачущими людьми, затем проскочив помещение, где были выставлены образцы гробов, я перевел дух и стал подниматься по старым каменным ступеням на третий этаж. Запах здесь стоял еще более противный, чем внизу. Впрочем, в ординаторской, где ждала меня моя сокурсница, работавшая патологоанатомом, пахло меньше.

– Что-то ты долго, – поприветствовала она меня. – Да и вообще, давно тебя не видела. Чаю хочешь? Или кофе?

Она сидела за компьютером и печатала какой-то отчет. Справа от нее стояла чашка с горячим чаем, слева на блюдце покоился надкусанный бутерброд. Вместо салфетки лежал лист белой бумаги А4.

Я вежливо отказался, и мы пошли в секционный зал.

«Единственный диагноз, который меня хоть как-то успокоит – это тромбоэмболия легочной артерии», – размышлял я по пути.

– О чем задумался? – поинтересовалась у меня доктор.