Плач Агриопы

– Прошу прощения, мы не знакомы, но я осмелюсь… — он вдруг сделал руку «лодочкой» и протянул её управдому, словно пытался поздороваться. При этом он сильно сгибал локоть и удерживал ладонь на уровне живота: может, боялся, что собеседник не ответит на дружеский жест; в итоге выходило нелепо и забавно. — Моё имя — Карп Власович Сотников, — представился он. — Я — ассистент профессора Струве. Мне сказали: вы виделись с профессором не далее, как сегодня утром. И вообще — были с ним… ну, понимаете… во всё то время… пока он… воображал себя другим человеком. Мне сказали — не разговаривать с вами без дополнительного разрешения. Но я просто хочу знать: профессор… он говорил что-нибудь… о работе?

– Я вас помню, — Павел и вправду вспомнил: свои мучительные раздумья, тысячу лет назад, когда начинавшаяся эпидемия казалась газетной уткой. Раздумья: звонить ли Струве, сдавать ли эпидемиологам больных Еленку и Татьянку. Сейчас ему это виделось именно так: он мог сдать, или защитить. Тогда Еленка была жива, а он, Павел, всё же решил довериться профессору. Набрал номер с визитки, которую вручил ему профессор в Домодедово — и услышал в трубке: «Струве — пропал, не объявился дома, не вернулся на службу». Да-да, Павел не сомневался: с ним тогда говорил вот этот, мягкий, с интонациями зануды, голос. — Я помню вас, — повторил управдом. — Мы общались по телефону. Но проблема в том… видите ли… Струве, каким вы его знали, — личность Струве — исчезла из этого мира одновременно с исчезновением его, как вашего научного руководителя, — из вашей реальности. Я, наверно, объясняю путано. Если проще: даже если бы вы были рядом с ним в то время, в какое был я, он бы ни слова не сказал вам об эпидемиологии. Зато вы бы узнали очень многое об алхимии — о тинктуре, о зелёном льве и красном льве.

– О льве? О каком льве? — Сотников наморщил лоб. Он взирал на собеседника недоверчиво: вроде, и желал отыскать в его словах крупицу истины, но не мог сопротивляться железному здравомыслию, говорившему: перед ним — сумасшедший. В итоге в его глазах блеснуло что-то вроде озарения, понимания: собеседник — слишком сильно пострадал в уличной заварушке; получил психологическую травму; не просто несёт бред, а имеет право на бред, ибо натерпелся.

– Красным львом алхимики называли киноварь, зелёным — мышьяк или свинец, — отчеканил Павел. Ему неожиданно сделалось противно находиться рядом с высоколобым. Рядом с этой ходячей деликатностью, осторожностью. Павлу пришёл на память Третьяков — всегда язвительный, злой, колючий. Но всё это и делало его живым. И не просто живым — рыцарем жизни, менестрелем жизни, фанатиком жизни. Третьяков и Овод — они были схожи. Павел поймал себя на мысли, что думает о Третьякове в прошедшем времени, как о мертвеце. Как об Оводе. А Сотников неловко заёрзал по полу: похоже, он полагал, что вызвал гнев собеседника некоей бестактностью, но не мог взять в толк, какой именно, и за что ему следует извиняться.

– Профессор Струве выступил с одной странной теорией касательно Босфорского гриппа, — зачастил высоколобый, словно решив искупить не явную вину объяснением, также туманным. — До сих пор она не подтверждена… нет убедительных доказательств… но профессор уверял, что может их предоставить… понимаете?

– Нет, — откровенно признал управдом.

– Я хотел сказать: понимаете, почему мне так важно знать, по какому… эээ… пути двигалась мысль профессора после того как он… эээ… выпал из академической среды? — вымучал фразу ассистент. — Конечно, я бы предпочёл пообщаться с ним самим, лично, — добавил он с неожиданной страстностью, как если бы хотел убедить Павла, что жизнь ментора для него куда дороже знания. — Очень бы хотел, но мне сказали: надо ждать… профессора ищут прямо сейчас… я жду…

– Что за теория была у Струве? — Павлу на миг сделалось интересно. Он был почти уверен: эпидемиолог промолчит. Но Третьяковский прищур, с каким управдом посмотрел на несчастного умника, спокойная уверенность Овода, с какою тот ожидал ответов на самые каверзные вопросы, — сделали своё дело. Всё-таки Павел не напрасно отирался рядом с глыбами. С истинно сильными мира сего. Всё-таки он поднабрался у них внутренней силы. Да так поднабрался, что Сотников, не сопротивляясь, сдался в секунду; пробормотал:

– Профессор считал Босфорский грипп — ретровирусом. Говорил: тот, как и все ретровирусы, использует для репликации своего генома механизм обратной транскрипции. Попадая внутрь клетки в ходе вирусной инфекции, ретровирусная РНК Босфорского гриппа превращается в ДНК. Понимаете? — ассистент глядел исподлобья, будто опасаясь, что Павел вот-вот побьёт его за непонятные ругательства.

– Не вполне, — процедил управдом, пытаясь сохранять самообладание.

– Суть в том, что ущербная ДНК встраивается в геномную ДНК человека и с этого момента становится неотъемлемой частью генома клетки. А вирус становится провирусом. В стадии провируса происходит пассивная репликация вирусной ДНК вместе с ДНК хозяина, при этом полным ходом идёт передача провируса всем потомкам инфицированной клетки. Теперь понимаете? Струве полагал: инфекция может как бы затаиться. Уйти в подполье. Сделаться — на время — незаметной. Вырастут целые поколения, заражённые Босфорским гриппом на уровне ДНК. Не вопящие от боли, но носящие бомбу в крови. При этом болезнь будет способна перейти из латентной фазы в продуктивную в любой момент. В случае изменения условий окружающей среды. Или иммунного статуса хозяина. Через десять лет, или через пятьдесят, человечество, в один прекрасный день, проснётся, поражённое Босфорским гриппом от полюса до полюса. Вы знаете, что вирус иммунодефицита человека имеет стадию провируса в жизненном цикле? И вот ещё что любопытно…

– Не думаю, что стоит развивать тему, — громкий голос, раздавшийся у Павла за спиной, отчеканил это, как приказ. Учёный немедленно смолк, буквально-таки оборвал речь на полуслове и как-то сдулся на глазах. А голос продолжил: — За сложной терминологией, как правило, мы скрываем нашу беспомощность перед неведомым. А особенно — перед неведомым и страшным. Но не на этот раз. На этот раз лабораторные мыслители — победили. Лекарство — найдено. Насколько я понимаю, у профессора Струве была действительно оригинальная теория. Но она не подтвердилась. Босфорский грипп не имеет ничего общего с ВИЧ, зато с обычной простудой они — родственники. Медикам ещё предстоит над этим поломать голову. Но людям, вроде вас, господин Глухов, и меня, хватит собственных дел. Вы согласны?

Павел, ещё в самом начале этой тирады, обернулся к оратору и, пока его речь продолжалась, успел составить о нём мнение. Далеко не лучшее мнение. Громогласный был молод, подтянут, одет в дорогой и строгий, деловой, костюм. Походил более всего на успешного американского топ-менеджера — нацеленного на успех любой ценой и привыкшего лгать, как дышать. Пожалуй, если бы вместо тонкого бордового галстука его шею перехватывал стоячий жёсткий воротник-рабат, он был бы похож и на протестантского пастора — из тех, что собирают полные залы страждущих духовного прозрения или исцеления. На последнее сравнение наталкивал книжный томик, который незнакомец, несколько растерянно, вертел в руках: книга была совершенно не библейского формата и вида, но всё-таки….

В первое мгновение визуального контакта Павел мысленно обозвал оратора юнцом. Но чуть позже понял: тот просто поддерживает себя в превосходной физической форме. Впрочем, и с этой оговоркой незнакомцу было — максимум — чуть за сорок. Он явно тяготился необходимостью вести разговор с управдомом. Скорее всего, люди такой породы, как Павел, не входили в привычный круг его общения. Потому он говорил преувеличенно бодро и, в то же время, осторожно. Взгляда не отводил от управдома. На высоколобого эпидемиолога почти не обращал внимания: с порога отверг теорию Струве, и не подумав, что может, тем самым, обидеть его ассистента… А тот вдруг решился подать голос:

– Если бы профессор был жив, он бы доказал… он никогда не разбрасывался словами…

– К сожалению, господин Струве — мёртв, — отрезал фальшивый. И, заметив, как исказились лица — и Павла, и Сотникова, и даже Серго, — поспешно добавил: — Скорблю об этом вместе с вами.

– Насколько точно это удалось установить? — справившись с собой, сухо уточнил управдом.

– Найдена куртка профессора, — сообщил «менеджер». — Она в крови. Рядом обнаружен труп. — «Менеджер» обернулся к Сотникову. — Мы полагали, вы поможете опознать тело Владлена Струве: вы остаётесь единственным человеком, тесно общавшимся с ним в последнее время. Но сейчас вынуждены извиниться за беспокойство и отпустить вас домой.

– Почему? — глаза Сотникова полыхнули гневом.

– Там, на площади, — «менеджер» скривился, как капризный ребёнок — при виде тарелки манной каши. — Там была настоящая мясорубка. Мне неприятно говорить… по предварительным данным — почти пятьсот человек погибли в давке. От профессора мало что осталось.

– Тогда почему вы решили, что это он? — резко спросил Павел.

– О, у нас есть свои методы, — высокомерно, хотя и несколько растерянно, улыбнулся «менеджер». — Поверьте, это правда.