Плач Агриопы

Павел, наконец, решился положить телефон на край перевёрнутого контейнера и поправить на младенце плед. Крохотный крикун, словно в благодарность за заботу, слегка успокоился; теперь он не кашлял и не орал — только всхлипывал чуть слышно, как, наверное, делал это, когда Павел услышал его впервые.

Вернув трубку к уху, управдом встретился всё с той же какофонией звуков, что раздражала его пару минут назад. Скорая отказывалась выходить на контакт вот уже на протяжении четверти часа. Ещё через минуту умерла музыка. Совсем. Больше не оживала. Потрескивание и далёкие голоса, однако, остались.

– У него кровь в глазах, а взгляд — добрый, всё понимает. Зовёт с ним идти. В сад или в ад — не разберу: губы сгнили.

– Бригада выехала. Сохраняйте спокойствие. Ни в коем случае не прикасайтесь к гнойным массам и язвам.

– Господь с вами, как же не обмыть. Он же муж мой.

Павел взглянул на Айфон, как на редкого ядовитого скорпиона, — словно надеялся отыскать и вырвать у того жало. Чудится? Опять эти рай, ад, сад… Может, революционеры захватили телефон, телеграф, и неотложку? Может, какие-нибудь компьютерные чудики маются дурью и шуткуют с людьми? Может, он, Павел, попал в автокатастрофу, когда мчался на встречу с Еленкой и Татьянкой в Домодедово, и теперь прохлаждается в причудливой, богатой на видения, коме?

– Неотложная медицинская помощь. Слушаю вас. Что у вас случилось? — Павел еле различил за шумом помех живой и усталый человеческий голос.

– У меня… подкидыш… младенец. — После столь долгого молчания управдом как будто позабыл родной язык. — Нашёл его в мусорном баке. Наверное, ему холодно, он кричит… — Павел перевёл дух. — Заберите его скорей, — закончил он. — Я диктую адрес…

– К сожалению, мы не сможем послать к вам машину в ближайший час.

– Это в центре… Неподалёку от Хитровки… Простите, что вы сказали?

Павел настолько сосредоточился на своём блестящем плане — по привлечению внимания к ищенковской клинике, — что сперва и впрямь не расслышал перебившего его оператора.

– Я сказал: машина подъехать не сможет.

– То есть как? — Павел не верил собственным ушам. — Вы же скорая? А у меня младенец на руках. Он может замёрзнуть. На дворе, знаете ли, не Ташкент.

– Я всё знаю. — Оператор не выказывал ни сочувствия, ни раздражения, в его голосе слышалась лишь усталость. — Все медицинские бригады — на выездах. Если желаете — я поставлю вас в лист ожидания.

– Так что же мне делать? — Растерянно выдавил Павел. — Бросить этого крикуна там, где подобрал?

– Не знаю. — Вымученно проговорил оператор. Повисла пауза. Управдом даже подумал, что собеседник повесил трубку, но усталый голос в мембране ожил. — Почему бы вам не отнести младенца в ближайшую больницу самому?

– Самому? — Тупо переспросил Павел.

– Ну конечно. — Было не похоже, чтобы оператор шутил или издевался. — Мыслите здраво: младенец — он младенец и есть. Сколько он весит? Четыре-пять кило; если недоношенный — того меньше! Вы что-то говорили о Хитровке? Там рядом, на Яузском бульваре, подстанция скорой. Неужели не справитесь, не донесёте?

– Вот чёрт! — Не выдержал Павел.

– Да успокойтесь, дело житейское. Если хотите, я предупрежу подстанцию, чтобы вас ожидали. Тогда не придётся ничего объяснять — сэкономите время.

– Ну… хорошо… только обязательно предупредите… — Павел ощущал себя так, будто лукавый шулер только что надул его в карты; отлично понимаешь: без обмана не обошлось, — но придраться, вроде бы, и не к чему.

– Договорились! Удачно вам добраться. Записывайте адрес.

– Это моя реплика, — буркнул управдом. — Театр — дерьмо, режиссёра — на мыло.

Но связь с оператором уже оборвалась.

Павел горестно выдохнул: «дожили!» Ни кормилицей, ни нянькой, бывать ему до сих пор не доводилось. Практически со всеми Татьянкиными насущными нуждами Еленка справлялась в одиночку.

Он прислушался к дыханию подкидыша. Оно казалось спокойным, разве что, слегка сиплым: не исключено, младенец успел подхватить на холоде бронхит.

Павел вспомнил, как обижался на Таньку, когда та говорила ему: «Пап, не тупи!» Устраивал дочке выговоры: что за жаргон! Но сейчас он именно тупил, чего-то ждал, не трогался с места. Наконец, усилием воли удалось сдвинуть на шажок замёрзшие неповоротливые ноги. Дальше дело пошло быстрее: управдом принял решение — и взялся претворять его в жизнь.

Собственно, как-то особенно ломать голову и не пришлось: оператор скорой всё решил за Павла. Яузский бульвар действительно находился в двух шагах от двора и контейнера, где тот нашёл младенца. Точней, до бульвара предстояло пройти чуть более полукилометра. Домчать лёгкую ношу до подстанции неотложки — и вернуться к клинике, на наблюдательный пост. На всё про всё не уйдёт и часа.

Павел, неловко обнимая младенца, отправился в путь. Прохожие на улицах почти не встречались. С редкими вечерними гуляками, попадавшимися навстречу, удавалось разминуться, не обменявшись ни взглядом. Люди явственно сторонились и Павла, и друг друга. Практически половина из них вышагивали в марлевых повязках.

Выбравшись на Яузский бульвар, управдом слегка заплутал. Снова, как и утром, расслышав шёпот листвы Бульварного кольца, ожил, встрепенулся. Ощутил себя некровожадным охотником, выгуливавшим в осеннем подмерзшем лесу старую собаку. Младенец — умолкший, забывший о капризах, словом, само очарование — на пса, конечно, не тянул, — разве что, по весу, на рюкзачок с термосом и ужином. Павел так увлёкся мнимой свободой, что едва не позабыл адрес, продиктованный хитроумным оператором. А тот был не прост: включал дробь и номер корпуса, — так что управдом углубился во дворы.

Там правила бал пустота.

Павел почувствовал, как его окатило не холодом — одиночеством. На бульварах и улицах оно казалось относительным, арифметическим, поддававшимся пониманию и учёту; во дворах — абсолютным. Как будто оттуда выкачали весь воздух и оставили эту часть города на вечное хранение в вакууме. Как будто дома и люди внезапно превратились в бутафорию, в декорации давно сыгранного спектакля. Даже шаги здесь разлетались гулким эхом на километры и столетия. Павел вдруг всерьёз испугался, что, сам не заметив, как и когда, остался один на всём белом свете. Без добавок: «фигурально выражаясь» или «образно говоря». Всерьёз. Один — и точка! Он чуть не смалодушничал, не позвал на помощь. Удержало его от этого, пожалуй, одно лишь опасение разбудить угомонившегося младенца.

– Это полиция. Оставайтесь на месте. Проверка документов.

Голос разорвал тишину, размозжил кузнечным молотом её хрустальные стены, прогрохотал по крышам лавиной. Он нисходил сразу отовсюду. Упал Павлу на голову, как проклятие или метеорит. Бросился под ноги, словно голодная злая крыса. Голос показался управдому гласом божьим. Так и не разглядев, где прятались полисмены, и сколько их было в засаде, Павел бросился бежать.

Здравый смысл не отказывался служить ему, но превратился в беса, оседлавшего плечо и наслаждавшегося скачкой. Тот отпускал комментарии вроде: «ну и куда ты бежишь?», или: «а стоило так срываться?» Но ноги жили собственной жизнью, и лёгкие умудрялись справляться с олимпийской нагрузкой.