Плач богов

– Да, мама! – он даже сделал в её сторону парочку неспешных наступательных шагов, не сводя с её безупречного лица прожигающего насквозь взора. – Чтобы поставить последнюю меж нами точку. Указать ей её истинное место и положение. Хотя, надо признаться, меньше всего я ожидал, что ты будешь за мной следить.

– После того, что между вами произошло в порту? – о, нет, она и не собиралась тушеваться, как и признавать своих ошибок. Напротив. Она никогда не ошибается, всегда и всё делая только во благо. – Лучше признайся, что ты с нетерпением ожидал того момента, когда же она позовёт тебя, щёлкнув перед носом ухоженными пальчиками командным жестом. Побежал в след за ней, даже не задумываясь, что тебя там ждёт.

– Ты как-то совсем меня ни во что ни ставишь. – он даже не сдержал «изумлённого» смешка, разочарованно покачав головой и не менее иронично сощурившись. – И с чего ты взяла, что это я за ней бегаю? Я ведь и пошёл туда лишь с одной целью, сказать, что между нами всё кончено. Сколько ещё раз мне нужно это повторить, чтобы ты наконец-то это услышала? Ты ведь хотела именно этого, насколько я понял из твоего прихода сюда?

– Надеюсь, что это так. И уж прости свою мать за то, что она настолько тебе не доверяет. Думаю, ты и без лишних пояснений понимаешь почему?

– Ты права. В этом нет твоей вины, особенно в том, что все близкие тебе люди не способны тебе доверять. – увы, но эти слова не являлись щедрым жестом к обоюдному примирению, скорее ещё одним колким камешком в чужой огород.

– Не суди, да не судим будешь? Так, кажется? – её ответная улыбка не сумела скрыть до конца старательно сдержанной горечи, но выстояла она данную словесную перепалку с непоколебимым достоинством.

Надо сказать, силе духа и воли ей было не занимать. Обычно такие, как она, довольно редко доживают до подобного возраста, сохраняя былую красоту и моральные силы в завидном избытке. Но в том-то и дело, таких единицы, и без чужой весомой помощи не сумели бы продержаться на плаву даже несколько минут. И, как любил говаривать отец, покровители не выбирают слабых, пусть со стороны и выглядит с точностью наоборот. Человек всегда тянется к силе, при чём по большей части именно скрытной. Да и не могут не тянутся, ведь она сама к себе притягивает своей потенциальной мощью.

– Да и грех судить родную мать только за то, что она желает своему единственному ребёнку добра. – и подхватив изящными пальцами атласный подол дорогого платья цвета морской волны, мисс Веддер направилась к выходу их комнаты.

Не принято у них было целоваться в щёчки или же расточаться в светских манерах при встрече и прощании, особенно без свидетелей. Только сухое и сдержанное общение, с чётко проложенными границами допустимого, которые никогда и никто из них не переступит.

– И пожалуйста, Киллиан, - она всё-таки остановилась ненадолго в дверном проёме, обернувшись к сыну с обязательным прощальным напутствием. – Постарайся больше не испытывать судьбу. Я не слишком уверена, что данная история с дочерью Клеменсов действительно закончена и не потянет за собой нежелательных для обеих сторон последствий, но постарайся уже на этом остановиться и больше не искать на свою буйную головушку приключений. Тем более с теми, кто способен ответить невообразимо крупными неприятностями кому бы то ни было.

– Хочешь, чтобы я общался лишь с равными себе? – ироничная ухмылка, искривившая его губы, не заставила себя долго ждать. Можно сказать, ничего нового он так сегодня и не услышал.

– И что в этом плохого?

– Не знаю… - он передёрнул плечами, явно переигрывая с обдумыванием ответа. – Просто не знаю, как мне их определять. С одной стороны, ты сама говоришь, что шлюха не имеет классового статуса, да и во мне течёт кровь не только проститутки, но и потомственного дворянина-аристократа. Конечно, я не имею никаких законных прав на получение хоть какого-то маломальского титула и с таким отцом едва ли получу хотя бы место младшего лакея в его же имении, пусть даже в истории встречаются случаи с иным разворотом событий. Но с другой стороны… Какого будущего ты желаешь мне сама, кроме назойливого рвения устроить меня по протекции какого-нибудь благодарного клиента в тот же банк или в личные секретари нашего любимого губернатора? С кем я должен общаться по твоему разумению? Кого ты считаешь мне равными?

Она ответила не сразу, впервые за всё это время посмотрев на сына иным взором, наполненным горьким сожалением и ни разу невысказанной вслух материнской мечтой. Наверное, за это он её порой так остро и ненавидел, за то, что она не взирала на него с нескрываемой гордостью и не вкладывала в него больших надежд. Никогда.

– Я бы очень хотела, чтобы ты повстречал умную, хорошую и чистую не одной лишь душою девушку, только… Нужна ли тебе такая? Не испортишь ли ты ей жизнь…

Такого ответа он точно не ожидал. Точнее, не ожидал, что его приложит после подобных слов, как после сбивающего с ног удара под дых. Даже заморгал часто, ощущая, как изнутри или со дна дремлющей тёмной сущности восстаёт огневой волной непримиримое возмущение.

– Ты слишком многое выискиваешь во мне от отца. Наверное и не удивлюсь, если ты меня постоянно с ним сравниваешь. И, да, ты права… Едва ли подобная девушка сможет привлечь к себе моё внимание. Как правило, они скучные, безликие и настолько хорошие, что даже у собственных подруг вызывают ноющую тоску с раздражающей оскоминой. Но спасибо за то, что рискнула поделиться своими желаниями. Я даже слегка польщён. Не каждый день услышишь от родной матери такие откровения.

– Рада, что хоть чем-то сумела тебя пронять.

Ну, конечно, последнее слово всегда оставалось лишь за мисс Адэлией Вэддер. Ничего нового. Заявиться в его дом без приглашения и предупреждения, чтобы испортить его единственный выходной с самого утра. Не удивительно, что его ещё больше часа полоскало от взбаламученных этой женщиной эмоций, притапливая зудящим соблазном вычудить что-нибудь эдакое и обязательно со всей душевной щедростью.

Глава шестнадцатая

На благо, сегодня было воскресенье и этот день можно было распланировать по своему усмотрению едва не по часам. Пойти всегда было куда, если заранее вычесть из списка салон матери. Сегодня ход туда был закрыт, не смотря на прессующую напряжённость, которую ему так и не помогли снять после соответствующего пробуждения. Правда, благодаря появлению матери, от физического возбуждения остались лишь одни сникшие воспоминания, чего не скажешь о подкожном зуде и периодических приливах противоречивых чувств, то и дело накатывающих жгучими наплывами беспричинных желаний в самые непредвиденные моменты.

После подобной встряски, вспоминать о последнем сне не хотелось, как и не хотелось ворошить память о вчерашнем дне. Вот почему всегда так происходило, наслаиваясь один на другое именно тогда, когда меньше всего ждёшь подобного от жизни?

Что ж, выбор пока был невелик. Либо честить на чём свет стоит испортившую это утро собственную мать, либо как-то переключиться на более приятные фрагменты из чуть приугасших воспоминаний минувшего вечера. Обычно он редко анализировал пережитое в схожем ключе, как-то успело приесться за последние десять лет. Не имел он проблем со слабым полом благодаря тому же притону родной матери. Рано потерял свою невинность (всё там же), рано был обласкан женским вниманием, при чём чрезмерным и порой зашкаливающим. Может быть и дальше довольствовался всегда открытыми для него настежь возможностями в салоне мадам Вэддер, но вскоре его потянуло на иную сторону, проявился нежданный интерес к иному сорту девиц. Более изысканному, что ли. Не такому доступному в начале, но от этого не менее занятному и притягательному.

Да, тянуло его вверх, не смотря на все старания матери удержать его там, где, по её мнению, было его законное место по рождению. Только не теми методами она старалась. Большой ошибкой было отдать его в приходскую школу, а потом, не без помощи отца, на целых семь лет упечь в гимназию для мальчиков закрытого типа в Карлбридже. Там-то ему и пришлось взрослеть за считанные месяцы и учиться жить по жёстким законам человеческих джунглей. Тем более не было никого рядом, кто мог утешить после стычек с юными выходцами так называемой высшей знати, не желавших мириться с тем фактом, что им приходилось сидеть в одном классе с байстрюком. Уж на нём-то они потом на переменах и во дворах гимназии отыгрывались за данную несправедливость со всем своим чистосердечным рвением. От них он многое о себе узнал и на многое у него открылись глаза.

Заугольник, выблядок, курвёнок, наёбыш, сучонок – всего лишь небольшая часть налипших на него там кличек, которая продолжала тянуться вслед нескончаемым шлейфом даже после окончания гимназии. Если нанесённые раны со временем как-то зажили, да затянулись, то оставшиеся после них шрамы с рубцами напоминали о себе чуть ли не каждый божий день. Он бы мог, конечно, со смиренной стойкостью сглатывать эту тошнотворную микстуру, оставаясь там, где, по чужому утверждению, ему самое место, но гордыня брала своё. Развернувшийся в гимназии пытливый разум требовал большего, рвался из тесных рамок созданного иными убеждениями образа ограниченного представителя низшего класса. Возможно, по большей части с ним сыграли злую шутку столь редкие учебные предметы, как логика, теософия и новомодная в высших кругах философия, но факты оставались фактами. Не чувствовал он себя тем, в чьи «одежды» его пытались рядить все, кому не лень. И поэтому упрямство брало своё, шло наперекор устоявшемуся мнению цивилизованного общества и рвалось к той черте и к тем красным флажкам, за которыми, по его мнению, не имелось запретных пределов. И, надо сказать, у него получалось и довольно-таки неплохо.