Плачь обо мне, небо

Её учили не роптать, принимать волю Создателя как должное, но с какой целью ей был дан этот крест? Ради чего отдали свои жизни папенька и брат? Чему её должно было научить несчастье, случившееся с Ириной?

– Если бы существовал дьявол, готовый забрать мою душу, я бы отдал её за то же.

Кощунственная фраза сейчас прозвучала скорее каким-то горьким откровением: о вере думать не хотелось. Да и о чем-то кроме возможности провести еще несколько минут в этой безмятежности и коконе воспоминаний: светлых, таких далеких. Их не могло отнять ничто – ни обещания себе, ни церковный хор, ни долг. Это единственное, что имело право остаться в сердце навечно.

– Я покину Флоренцию завтра, – губы дрогнули. – Ирина вернулась в Кобург и просит остаться у них на Рождество.

– Барон намерен праздновать по православному календарю? – приподнял брови Николай.

Пожав плечами, Катерина отозвалась:

– Наверняка она настояла. Он слишком сильно влюблен, чтобы отказывать её желаниям.

Он бы многое отдал, чтобы продлить эти минуты, но их дороги расходились – в первый день января её карета направится на север, он же направится на запад, чтобы от Ливорно отплыть в Ниццу. Ему лучше, и в этом её заслуга: всякий раз её присутствие будто возвращало ему жизнь, даже если это была короткая, отнюдь не уединенная встреча.

– Как и граф Шувалов – в Вас? – с усмешкой уточнил цесаревич. – Позволить супруге наедине говорить с другим мужчиной – удивительный человек.

Правдивость его слов было трудно отрицать: её встречи с Николаем без посторонних глаз могли вызвать возмущение еще в её бытность незамужней барышней, а уж после того, как она сменила свой статус, и вовсе стали недопустимы. Если бы это стало известно при Дворе, или хотя бы кому-то из знакомых, слухи бы гуляли долго. Их счастье, что здесь укорить её могли разве что спутники цесаревича, с которыми он путешествовал по Европе.

Дмитрий же доверял ей безоговорочно. Он даже не изъявил намерения присутствовать при их встречах (разве что единожды, но и то, лишь потому, что хотел засвидетельствовать свое почтение Наследнику Престола и пожелать ему скорейшего выздоровления), и никоим образом не выразил неудовольствия, когда она испросила разрешения на свидание. Меж ними не существовало тайн.

Ему было прекрасно известно о чувствах супруги, но он знал, что она никогда не позволит себе адюльтера.

Поцелуй – не измена.

И потому о нем она не говорила.

– Обещайте мне, что мы вскоре свидимся в Петербурге, – обернулась Катерина, поднимаясь на ноги: ей было пора уходить. Она и без того нарушила все договоренности, проведя здесь не полчаса и не час.

Николай усмехнулся, пристально смотря на нее – он видел природу её просьбы, и желал бы не просто дать согласие, но поклясться в том. Сказать, что после лечения в Ницце он вернется в Россию. Однако с губ сорвалось совсем иное:

– Вы ведь оставили Двор? Станете искать со мной свиданий?

– Вы против? – в тон ему прозвучал её вопрос.

Словно бы совсем как раньше – с едва заметной нотой флирта, но в то же время – с сокрытым где-то в глубине и готовым прорваться смехом; потому что все лишь привычная забава. И только глаза пустые, серьезные.

– Если этого не сделаете Вы, это сделаю я, – фраза выглядела явной угрозой, и шутливой ли – Катерина не могла с уверенностью утверждать.

Еще с четверть минуты сохраняя безмолвие и продолжая вглядываться в синеву глаз напротив, она, наконец, подавив в себе рвущийся из груди вздох, выскользнула в коридор, беззвучно притворяя за собой дверь.

Сердце скрутило дурным предчувствием.

Комментарий к Глава одиннадцатая. Не разорвать эту тонкую нить

*Николай цитировал строки стихотворения «L’attente» М.Ю.Лермонтова, написанного в 1841 году на французском языке. Перевод звучал следующим образом: « Вдруг я просыпаюсь дрожа: ее голос говорил мне на ухо, ее губы целовали мой лоб.»

**ответная реплика Катерины — цитирование ее же письма, строками Лермонтова: «позовите меня, — и я вернусь».

========== Глава двенадцатая. Господь, храни особенных ==========

Все решено, и он спокоен,

Он, претерпевший до конца,

Знать он пред Богом был достоин

Другого, лучшего венца…

А.Тютчев

Франция, Ницца, год 1865, март, 25.

Ей стоило понять, что заявления об улучшении самочувствия – напускная бравада. Цесаревич всегда желал показаться сильнее и лучше, чем он есть; не терпел демонстрировать собственную слабость или хотя бы самую малость неидеальности. Он уверял её, что чувствует себя почти здоровым, лишь для того, чтобы она перестала просыпаться ночами от бесконечной тревоги, и чтобы не смотрела на него с этим убивающим волнением – потому что он не мог видеть, как она переживает. Чувствовать, что ей плохо почти физически, знать, что он повинен в этом, и не иметь возможности ничего изменить.

Она ведь и вправду поверила, что болезнь отступила – в последний день декабря, в кругу Лейхтенбергской семьи он выглядел куда более живым и веселым, нежели обычно. Она облегченно выдохнула и вознесла благодарную молитву Создателю.

Рано.

Пришедшее в Кобург, где она решила задержаться до апреля по просьбе Ирины, письмо от Сашеньки Жуковской (не то чтобы они часто обменивались новостями, но все же связь поддерживали) всколыхнуло уснувший страх: она сообщала о прибытии Николая в Ниццу и о том, что в начале марта ему вновь сделалось хуже. Настолько, что, увидев его впервые за несколько месяцев, она его попросту не признала. Сашенька не была склонна драматизировать, да и пугать понапрасну бы не стала, и стало ясно, что то дурное предчувствие не было надуманным.

Она сорвалась к сестре, чтобы просить её отправиться в Ниццу, даже раньше, чем успела осознать свои действия. Со стороны, наверное, это выглядело отвратительно – замужняя женщина, едва услышав о болезни стороннего мужчины, тут же пытается добиться их свидания. Но, вопреки всему, Ирина не подарила ей даже укоряющего взгляда – только вздохнула и распорядилась собирать вещи: французские врачи ей бы не помешали, её супруг давно на этом настаивал. Не слишком-то ей хотелось новых процедур, но если это может помочь сестре – пусть.

Дмитрий, отбывший в Россию на исходе января по требованию Императора, обо всем узнал позже, из письма. И, ожидаемо, лишь поддержал решение супруги.

В Ницце барон фон Стокмар снял для них небольшую виллу, недалеко от Английской променады, где и остановился цесаревич со своей свитой – об этом ей тоже поведала Сашенька, прибывшая сюда вместе с Марией Александровной. С момента приезда не прошло и часа, как Катерина уже вновь садилась в экипаж – страшные слова голосом Сашеньки Жуковской повторялись без конца в её голове, сопровождаемые заунывным церковным песнопением.