Плачущий ангел
Шрифт:
– Что вас заставило пригласить священника?
– спрашиваю его. Вы человек верующий?
– Да не так, чтобы очень верующий, скорее, как говорится, Бог у меня в душе. У меня проблемы со здоровьем, батюшка. Пока воевал, всё было хорошо, никаких жалоб, а вот сразу же после войны в организме начался какой-то странный процесс. Мои кости стали истончаться, перестал усваиваться кальций и другие необходимые элементы.
Сначала меня списали с лётной работы. А потом и вовсе вынужден был уволиться в запас. Самое главное – непонятна причина заболевания. Меня смотрели многие, более-менее значимые специалисты в этой области. Ничего не могут найти. Болезнь есть, а причины болезни нет. Каждый год кладут в госпиталь, поддерживают
Пока Геннадий говорил, я вспомнил рассказ моей мамы о том, как в 41–ом немец бомбил подмосковный городок Павловский-Посад. На железнодорожную станцию сбросили три бомбы. Мама тогда ещё в школе училась. Когда бомбы рвались недалеко от их дома, то было так страшно, что она в поисках убежища забежала в туалет, что стоял у них во дворе, и голову спрятала в то самое отверстие. Когда пришла в себя, то всё удивлялась, почему посчитала туалет самым безопасным местом? Зато потом всегда говорила:
– Уж, я-то точно знаю, что означает «потерять голову».
– А может быть причина в другом?
– Спросил я его.
– Может у тебя сперва душа заболела, а уж потом и тело? Ведь ты же бомбил не только боевиков, но и мирное население, всё тех же детей и женщин. Проклятия матерей, потерявших своих детей, и плачь сирот, - они ведь просто так, без последствий, - не проходят. И поразить могут лучше любого "стингера".
– Война есть война, - отвечал он мне, - ты же знаешь: «лес рубят - щепки летят». Всегда при таких делах будут жертвы среди невинных.
Я и предложил ему для начала покаяться в гибели по его вине вот этих самых невинных «щепок». Он обещал подумать...
Через какое-то время мы с ним случайно встретились.
– Что, - спрашиваю, - надумал?
– Не могу!
– говорит.
– Покаяться - это значит считать себя неправым. Значит, то, что я делал, должно считаться неправильным? И что же получается, что я прожил жизнь впустую, и должен теперь её стыдиться, крест на ней поставить?
– Всякая прожитая жизнь – это школа души. У тебя было много доброго, но и не обошлось и без злого. Пока есть силы покаяться, покайся в неправде, и, на сколько хватит отпущенного тебе времени, делай добро... Вон, начни хотя бы заботиться о каком-нибудь сироте из нашего детского дома. Всё ж зачтётся...
В храм он так и не пришёл, при каждой встрече мы сухо раскланиваемся и расходимся, - каждый в свою сторону. Но, я надеюсь, что главный наш с ним разговор ещё впереди...
В прошлом году вся страна отмечала годовщину Сталинградской битвы, говорили, естественно, и о военноначальниках, мудрость и хладнокровие которых во многом стали залогом этой самой победы. Звучало и имя легендарного генерала Ч., тогда командующего одной из армий. Я тогда старался найти время и посмотреть, хотя бы немного, кадры военной хроники. На одном из телеканалов наткнулся на интервью, взятое в те дни у сына того генерала.
И вот, что меня поразило в его словах. Он рассказывал о последних месяцах жизни отца. И отец, вспоминал он, обращаясь к сыну, говорил:
– Я закрываю глаза и вижу эти безконечные маршевые роты. Солдаты идут мимо меня сплошными колоннами. Идут умирать. Это всё те люди, которых я посылал в бой. Но разве я виноват в их смерти? Сынок, я же исполнял свой долг командующего, почему же они всё идут и идут перед моими глазами? Когда всё это прекратится? Я же не виноват!..
Мы много и справедливо воздаём должное памяти наших славных маршалов и генералов, ставим им памятники. Но забываем, что они точно такие же люди, как и все остальные, что им тоже когда-то пришлось подводить итоги своей жизни. Но о том, как они умирали, мы ничего не знаем...
Как-то в метро, лет десять назад, я видел старенького генерал-полковника, дважды Героя Светского
Союза, он куда-то шёл на костылях, еле передвигая ноги. Когда-то он был в силе, когда-то его возили на машине, соответствующей должности. А теперь он немощный старик, который нужен, в лучшем случае, только своим детям, да очередным историкам, пишущим свои очередные диссертации.И ему точно так же, как и рядовому солдату, подошло время отвечать за свою жизнь, и за свои награды, - одному единственному Судии. И предваряется этот суд, - судом собственной совести. И этот суд есть милость Божия, зовущая к покаянию. Но порой оказывается, что не каждый способен вынести даже этот суд...
Да что о военноначальниках!.. А сколько приходится священнику выслушивать запоздалых слов раскаяния и видеть слёз женщин, которые должны были стать, но так никогда и не стали матерями не родившихся детей. Что может быть страшнее, чем убить ребёнка?
Несколько лет назад в одной из газет прочёл о том, что у немецкого нациста №2, Мартина Бормана, - был сын, который носил точно такое же имя. Мальчик практически и не видел отца. Его воспитанием занимались другие люди, но когда фашизм в Германии был разгромлен, отец вспомнил о сыне и велел одному из офицеров своей охраны застрелить мальчика, чтобы он не достался победителям, всё-таки, крестник самого Гитлера. Но офицер пожалел мальчишку и отвёз его куда-то в Австрию, к своим родственникам.
Интересно, что со временем соседи догадались, что Мартин Борман, который жил рядом с ними, - есть сын того самого наци, и тем не менее, мальчика никто не обижал. Когда он вырос и узнал о злодеяниях нацистов, и в частности о роли во всех этих делах его собственного отца, то решил стать католическим священником, чтобы хотя бы в какой-то мере принести покаяние за преступления своего родителя.
И вот он вспоминал. Уже в начале 60-х к нему в храм пришёл бывший немецкий солдат. Он воевал в Польше и принимал участие в подавлении Варшавского восстания. Как известно, у поляков во время войны было правительство в изгнании, которое находилось в Лондоне. Когда наши войска уже подходили к Варшаве, то это самое Лондонское правительство решило поднять восстание. Но поляки не стали согласовывать свои планы с советским руководством. Сталин знал о начале восстания, но не поддержал восставших. Немцы жесточайшим образом подавили сопротивление. И потом по всему городу поляков безпощадно отлавливали и убивали...
Во время одной из таких облав, вспоминал тот солдат, они с офицером попали в какой-то подвал, и когда шли по нему, то внезапно, испугавшись их, из укромного местечка выбежала девочка лет шести. Сначала она пыталась убежать, но те её быстро догнали. Тогда ребёнок повернулся к солдату, и умоляюще смотря ему в глаза, протянула к нему свои ручонки и попросила: «Не стреляй»!
Солдат вопросительно посмотрел на офицера, а тот махнул рукой, давай, мол, бей. И солдат выстрелил...
Прошло почти двадцать лет с тех событий, и солдат, которому повезло остаться в живых и вернуться домой, стал каждую ночь с неумолимой постоянностью видеть один и тот же сон. Маленькая девочка смотрит на него широко открытыми умоляющими глазами и просит: «Не стреляй»!
Отец Мартин Борман искренне хотел помочь бывшему солдату, ставшему убийцей, но как он не пытался, к сожалению, ничего не смог сделать. В конце концов, человек всё-таки не выдержал и покончил с собой.
Тот выстрел, что прозвучал тогда, в Варшавском подвале через двадцать лет всё-таки догнал свою жертву...
Пять минут
Говорят, что те, кто так и не собрался покаяться в своих грехах при жизни, лелеют там единственную мечту – вернуться хотя бы на 5 минут вновь в тело и совершить покаяние. Потому что это можно сделать только здесь.