Пламя над Персеполем

Этот укрепленный город, очаг культуры западного типа, основан, по мнению Дж. Маршалла, бактрийскими греками в первой половине II в. до н. э., хотя большую часть своих находок здесь он датировал временем, когда парфяне, пришельцы с северо-запада, овладели этой областью, что произошло в I в. н. э., вероятно вскоре после 19 г. Теоретически одно не противоречит другому. Разумно предположить, что эллинистическая планировка городов была продолжена саками или скифами, которые появились в Пенджабе в начале I в. до н. э., а затем их преемниками, парфянами, в следующем столетии. Скифы, да и парфяне [27] , были главным образом подражателями; их монеты чеканили мастера-греки, более того — у них даже сохранились македонские названия месяцев. И допустимо, что реконструкцию Таксилы, равно как и Пушкалавати, они вели по греческому образцу.

27

Скифы— здесь имеются в виду среднеазиатские кочевники, которые примерно в 140–130 гг. до н. э. разгромили Греко-бактрийское царство и постепенно проникли на юг — вплоть до Индии. Позднее разрозненные владения их объединились в единое могущественное Кушанское царство.

Парфяне— народ, населявший в древности южную часть Туркменской ССР и северную часть Ирана. Около середины III в. до н. э. освободились от власти Селевкидов и создали самостоятельное государство. В течение II–I вв. до н. э. распространили свою власть на обширнейшие территории от Евфрата до Индии. На территории современного Пакистана находилось так называемое Индо-парфянское царство, история которого почти совершенно неизвестна. Представление о культуре парфян как культуре подражательной, а о парфянах как народе, не способном к самостоятельному художественному творчеству, выдвинутое в прошлом веке М. Дьелафуа и затем активно поддерживаемое Э. Герцфельдом, отброшено и в западной науке со времен раскопок в Дура-Европосе и обобщивших их работ М. Ростоваева (см.: M. Rostovtzeff, Dura-Europos and its art, Oxford, 1938). О парфянской культуре см.: Г. А. Кошеленко, Культура Парфии, М., 1960.

Тем не менее в скифо-парфянский период городская территория Таксилы претерпевала своеобразные изменения. Город значительно передвинулся в южном направлении вдоль постоянной оси север-юг. Глубокие раскопы, заложенные Дж. Маршаллом как раз внутри северных каменных укреплений, обнаружили семь последовательных слоев. Нижний и самый древний оказался довольно хаотичным. Он, вероятно, относится ко времени, предшествующему бактрийским грекам, которые появляются здесь только после 180 г. до н. э., и представляет собою, как можно видеть, остатки пригорода ранней Таксилы, лежавшей в трех четвертях мили отсюда, в местности, называемой Бхир-Маунд. Шестой и пятый слои идентифицированы с периодом бактрийских греков, первых, кто вел застройку по определенной системе. Полагают также, что четвертым и третьим слоями представлены так называемые скифы или, возможно, ветвь юечжи [28] , которые, не имея определенного военно-политического плана и, быть может, не одержав даже полной победы, вторглись около 130 г. до н. э. в Бактрийское царство к северу от Гиндукуша, проникли в низовья Инда и оттуда, постоянно меняя маршрут, достигли в 80 г. до н. э. Пенджаба, где столетием позже оказались под властью парфян. Впрочем, подробности нам все еще далеко не ясны. Из двух верхних слоев Маршалла ранний определенно признан парфянским, а поздний частично совпадает с появлением здесь кушай, пришедших из Афганистана и Ирана во второй половине I в. н. э.

28

Юечжи— китайское название тех «скифских» народов, о которых говорилось выше (см. прим. к стр. 82).

Пока что все хорошо. Толкование периодов жизни Таксилы можно признать в основном правильным по отношению к ее северной части, ограниченной остатками каменной стены. Однако расширенное значение, которое придает Дж. Маршалл своим раскопкам, несколько умеряется данными археологических работ 1944 г. В 566 ярдах южнее северной стены была заложена длинная широкая траншея в глубину до естественного грунта. И здесь, внутри городских стен, не оказалось и признака трех ранних слоев из семи, установленных Маршаллом. Слои начинаются с четвертого, датированного первой половиной или серединой I в. до н. э. Вот когда, а не за сто лет до того, и греко-бактрийское время, как полагал Маршалл, город был окружен каменной стеной, тянувшейся более чем на три мили. Ее возвели эллинизированные скифы или скифо-парфяне, которые правили здесь в тот период. Эти строители приняли греческую планировку потому, что их реконструкция производилась частью на территории первичного эллинистического города, так же как это было в Шайхане. Длинная главная улица, например, заканчивается не прямо, у северных ворот, а в стороне от них, видимо оттого, что новое сторожевое укрепление было предусмотрительно поставлено сбоку, а не поперек прежней городской оси. Но все-таки, где именно лежал этот новый эллинистический город и где находились оборонительные сооружения, которые, несомненно, у него были?

На это ответят дальнейшие раскопки, хотя ответ нетрудно предугадать. В пятистах с лишним ярдах от каменных стен расположены остатки насыпи, называемые Качча-Кот (Глиняный Форт) и частично проходящие по берегу ручья (рис. 22). Внешне вал — а это, конечно, вал — представляет собой груду земли, но зачистка у подножия открыла обломки степы из кирпича-сырца. Первоначальная конструкция, возможно, походила на укрепления Бордж-и Абдаллах в Беграме. Дж. Маршалл, приписывая строительство каменных стен бактрийским грекам, решил, что эта далеко вынесенная фортификационная линия отмечала в Таксиле-Сиркапе «четко выраженную окраину города». Это нонсенс. Предвосхищая результат пока не состоявшихся раскопок, можно смело предположить, что Качча-Кот — это след главных укреплений греко-бактрийского города, который занимал территорию вне пояса каменных стен и простирался к югу под северной частью позднейшей скифо-парфянской Таксилы. Южная его оконечность находилась где-то между зоной «глубоких раскопов» Маршалла и центральной траншеей, прорытой в 1944 г. Круглый холм с плоской вершиной в юго-западном углу этого участка мог быть в то время акрополем. Если так, то его тактическое значение было утеряно, когда скифо-парфянский город распространился вплоть до хребта Хатхиал, лежащего значительно выше, что, несомненно, и соблазнило скифо-парфян расширить город именно в южном направлении.

В связи с этим уместно вспомнить о двух из многих здании, расположенных за пределами укрепленной территории. Первое находится ярдах в 250 к северу от Качча-Кота; это руины, замечательного, хотя и перестроенного сооружения, очевидно храма полуклассического типа (рис. 23). Он известен под названием Джандиал и стоит на искусственной насыпи высоко над городом. Длина его составляет 158 футов. Он сложен из валунов, покрытых штукатуркой, однако южный вход сделан из обтесанного камня. В плане он повторяет традиционный греческий храм — внутреннее его пространство четко делится на пронаосили открытый спереди портик, наос [29] , то есть святилище, и за ним опистодомос [30] , помещение, открывающееся в противоположный (задний) портик. Но две особенности отличают его от классического прототипа: перистиль(колоннада, окружающая храм) заменен здесь стеной с большими оконными проемами, а между святилищем и опистодомосомуложена массивная, на глубоком фундаменте, каменная платформа с широкими ступенями, ведущими на нее. Платформа эта предназначалась для какой-то тяжелой надстройки. С внешней, южной стороны две ионические колонны в антах [31] держали над широким проемов архитрав [32] , а пара таких же колонн и две пилястры обрамляли вход в пронаос.

29

Наос— центральная часть храма греческого типа, именно в ней находилась культовая статуя.

Пронаос— передняя часть храма греческого типа, обычно имевшая вид неглубокого открытого наружу помещения перед наосом.

30

Опистодомос— помещение, аналогичное пронаосу, пристроенное с задней стороны к наосу.

31

Ант( анта) — выступ продольной стены храма греческого или римского типа, обработанный обычно в виде пилястра.

32

Архитрав— нижняя (конструктивная) часть балочного перекрытия пролетов между колоннами.

Несмотря на почти классический облик и великолепно сработанные ионические колонны, к сожалению сохранившиеся во фрагментах, здание это можно считать единственным в своем роде. Внутри не обнаружено никаких следов культовой статуи или чего-нибудь подобного. Следовательно, храм вряд ли мог быть индуистским, буддийским или джайнистским. По вполне основательной догадке Дж. Маршалла, каменная платформа была подножием сорокафутовой башни, на вершине которой пылал священный огонь. Возможно также, что оттуда возносили молитвы солнцу и луне. В таком случае храм этот связан с культом огнепоклонников или с зороастризмом. Но, вероятно, здесь могли совершаться обряды и каких-нибудь иных восточных религий той эпохи. Археологические находки не указывают точной даты постройки храма Джандиал. Маршалл иногда говорит, что храм «был воздвигнут в правление бактрийских греков» (т. е. между 180 и 80 гг. до н. э.), иногда же, что он относится ко времени скифо-парфян (I в. до н. э. — I в. н. э.). Однако когда бы его ни построили, очевидно, что архитектор был хорошо знаком с греко-бактрийским зодчеством, а каменщики, тесавшие капители и базы колонн, безупречно владели своим ремеслом. Между прочим, колонны здесь устанавливали по классической методе — барабаны опускали один на другой, вращая их вокруг оси, чем достигалось соединение точное и плотное, впритирку.

На расстоянии одной мили к юго-западу от Джандиала, ярдах в 500 на запад от Сиркапа и несколько севернее деревушки Мохра Малиаран, находится другое примечательное здание, обнаруженное раскопками еще до 1873 г. Это, как полагали, буддийская культовая постройка. Она имела шесть колонн, от которых уцелели песчаниковые базы аттического типа и несколько фрагментов ионических капителей довольно грубой работы. Одна из капителей, источенная временем и непогодой, и три базы стоят теперь перед Лахорским музеем. Здание, часть которого они составляли, можно предположительно датировать по заложенным в его фундамент «двенадцати большим медным монетам Азеса» второй половиной I в. до н. э. Наряду с колоннами Джандиала эти фрагменты являются единственным примером ионического ордера как в Северо-Западной Индии, так и в древней Бактрии, где в качестве западного образца использовали обычно коринфскую капитель.

Кроме того, Сиркап и его окрестности дали множество римских и греко-римских вещей — стекло I в. н. э., изображение Силена [33] на дне серебряной чаши и бронзовую статуэтку Гарпократа [34] (то и другое, вероятно, из Александрии), две штуковые головы путти [35] и сатира выдержанного классического стиля и явно не индийские (рис. 24). Все это говорит нам о непрерывном импорте товаров, идеи и, быть может, художников с Запада.

33

Силен, сатир— персонажи греческих мифов дионисийского круга.

34

Гарпократ— греко-египетское божество. Изображался в виде мальчика или юноши, поднесшего палец к губам.

35

Путти(от итальянского Рutti, единственное число рuttо — букв. «младенец») — изображение мальчиков (часто крылатых), излюбленный мотив в искусстве Возрождения и последующих веков. Восходит к античным изображениям Эротов.

Здесь мы видим пример терминологической инверсии — использование терминологии эпохи Возрождения для обозначения именно тех сюжетов античного искусства, которые служили прообразами для сюжетов Возрождения.

Я задержал внимание читателей на этих греческих и полугреческих городах между Западным Пенджабом и Гиндукушем по двум причинам. Во-первых, до недавнего времени о них было известно немногое и приток нового материала в последние годы оправдывает и даже требует хотя бы общего описания. Во-вторых, материал этот весьма убедительно показывает, как недолгий в общем поход Александра эллинизировал чуть ли не в единый миг огромные пространства Азии, населенные к тому времени кочевниками, полукочевниками и кое-где земледельцами [36] . Восточнее Персеполя и на северо-востоке между Каспием и Памиром различные племена, условно объединяемые нами под названием скифов и парфян, иногда проникались духом ахеменидской дисциплины, и тогда возникали города вроде Кирополя в излучине Яксарта, в верхнем его течении, или редкие, разбросанные крепости, связанные «царской дорогой». Однако тут речь шла не столько о цивилизации, сколько о политике. Конечно, и Александру с его македоно-греческой армией было важно сохранить контроль над окраинами империи, и он основал свою «Дальнюю Александрию» (Ходжент) в верхнем течении Яксарта, а также другие города и форты. Ради достижения этой военно-политической цели он, конечно, использовал персидский образец, даже развил его. Но и только. Ибо города, заложенные Александром, стали по преимуществу центрами распространения эллинистического гуманизма. Их руководящая роль сводилась к умиротворению, но не столько мерами карательными, сколько методами цивилизации. Мы и сейчас знаем не так уж много о Кандахаре или Ай-Хануме, и все же достаточно, чтобы составить представление о культурной целостности этих вновь открываемых очагов эллинизма in partibus, о том интересе, который проявляли здесь к проблемам философии и морали, образования и эстетики, проблемам в основе своей греческим, но поставленным в условия восточного окружения.

36

Относительно необоснованности взглядов М. Уилера на градостроительную деятельность Александра мы писали выше (см. прим. к стр. 78). Необходимо, однако, отметить, что в современной науке утвердилось мнение, что основание греческих полисов на Востоке — результат деятельности не столько Александра Македонского, сколько его преемников — Селевкидов.

Это был длительный и сложный процесс, продолжавшийся с начала IV в. до н. э. примерно до 60-х годов II в. до н. э., а не почти мгновенный акт, как это считает М. Уилер. При этом наметился решительный разрыв с традициями градостроительной политики Александра (подробнее см.: Г. А. Кошеленко. Восстание греков в Бактрии и Согдиане, — ВДИ, 1972, № 1).

По-видимому, эти гуманные и гуманистические проблемы удалось решить, о чем свидетельствует облик городов, которые мы окинули беглым взглядом, Беграм, Пушкалавати Шанхай (Чарсада), Таксила-Сиркап — городов, построенных через полтора века после Александра, но построенных греками или иными носителями эллинских традиций, которые именно он принес в глубину Азии. И это не все. Когда еще через сто лет власть перешла к парфянам и скифам, они утверждали эту власть не как разрушители, но как мудрые наследники этой великой традиции. Я назвал их подражателями, что в значительной мере справедливо. Они были побеждены александровским гуманизмом. Культурная идея, которую столь настойчиво проводил Александр, была принята «скифами», потому она и выжила, даже перейдя рубежи Окса и Яксарта. Даже подчиняясь силе, греки завоевывали умы. Так было на Востоке и на Западе [37] .

37

Не отвергая факта значительности греческого влияния на судьбы эллинистического Востока, которое столь сильно подчеркивает М. Уилер, мы все же должны будем сделать две существенные оговорки: I) греческое влияние, по всей видимости, не задело основную составную часть местного населения — сельских жителей. Эллинская культура, перенесенная переселенцами на Восток, осталась в значительной мере явлением, ограниченным рамками городов (к тому же необходимо отмстить, что имелось значительное число городских центров, не затронутых всерьез эллинскими влияниями и сохранивших местную культурную традицию); 2) синтез греков и местных цивилизаций в первый период, в период Александра и Селевкидов, только намечался, процесс их широкого взаимовлияния и затем слияния начался позднее, в то время, когда на развалинах эллинистических государств вырастали новые — местные государства (по терминологии проф. Л. Г. Бокщанина, «эллинизированные»). Это и естественно. В первый исторический период греко-македоняне выступали как господствующий слой, опора новой власти. Они были объединены в достаточно замкнутые гражданские общины вновь основанных полисов, ревниво отгородившиеся от огромной массы местного покоренного населения. Конечно, и в этот период часть местной верхушки слилась с пришельцами и восприняла их культуру. Понятие «эллин» было не столько этническим, сколько социальным. Только после падения греко-македонских государств, когда потомки завоевателей лишились своего привилегированного положения, начался бурный процесс синкретизации культур.

* * *

Несомненно, северо-запад Пакистана привлечет еще многих искателей; они откроют новые следы индо-греческой эпохи, оставленные некогда Александром, его греческими преемниками и азиатскими их учениками. Но следы, быть может, поведут еще дальше, на восток Индии. И там, в штате Орисса, перед археологами снова возникнет призрак Эллады. В III в. до н. э. возле средневекового и современного Бубанесвара был заложен город, квадратный в плане, явно неиндийского типа. Это произошло, несомненно, в связи с тем и, вероятно, вскоре после того, как молодой! царь Ашока опустошил около 261 г. область Калингу. В этой местности, называемой ныне Шишупалгарх, проведена была в 1948–1949 гг. археологическая разведка. В каждой из городских стен, охвативших участок в три четверти кв. мили, пробито по два входа, причем весьма симметрично одна пара против другой. Думается, что и внутри стен город был спланирован не по-индийски. Это весьма возможно, хотя и не доказано раскопками. Не менее возможно, что город основан именно Ашокой, чьи владения, как мы знаем, включали эллинизированные территории северо-запада. В таком случае есть основание предполагать, что прямолинейный план города возник под влиянием «Александрий» или их позднейших градостроительных вариантов. Если догадки наши со временем подтвердятся, мы увидим, что Александр закладывал города и там, где никогда не бывал.