Пламя возмездия

– Ладно, – в конце концов, сказал он. – Ты с ними поговоришь, Пэдди. – Выясни, могу ли я отправиться в Глэнкри, посмотреть, что там меня ожидает.

Кордова

Три часа пополудни

Чарльзу приходилось довольно много раз бывать в Уэстлэйке. Он бродил и по самому этому большому дому, и по бесконечным участкам и уяснил себе, что до тех пор, пока его тетя Кэролайн не осчастливит себя и Джемми наследником мужского пола, вероятность чего с каждым годом уменьшалась, это имение, в конце концов, перейдет в его владение. Он и Тимоти были ближайшими его родственниками мужского пола, причем Чарльз был старшим. Следовательно, и титул лорда и собственность достанутся ему. Будучи еще очень молодым, он и тогда твердо знал, что это так и будет и уже тогда научился находить утешение в размышлениях об этом, но пышность и великолепие его будущего имения враз померкли, стоило ему оказаться в Паласьо Мендоза в Кордове.

Дворец этот был таким, каким не был и не мог быть ни один дом или даже дворец в Англии, пусть даже самый большой и очень импозантный. Может быть, все дело в его расположении: дворец находился в центре города. Он возвышался здесь, окруженный огромными стенами, весь дом дышал таинственностью. Он шептал Чарльзу свои секреты, когда он переходил из одного, утопавшего в роскоши помещения, в другое. А какими замечательными были эти патио – внутренние дворики. Ему говорили, что всего их было здесь четырнадцать, но ему еще не удалось побывать во всех. Каждый из них чем-то отличался от своего собрата, каждый всегда неожиданно возникал перед глазами, стоило лишь свернуть за угол или пройти через тот или иной.

Сейчас он находился в патио под названием «Патио де лос Наранхос». Он представлял собой вытянутый прямоугольник с помещавшимся в нем водоемом, выложенным великолепными кафельными плитками, в котором отражалось небо; окружавшие его апельсиновые деревья, которым он и был обязан своим названием. Сейчас деревья были в цвету, ему ни разу в жизни не приходилось ощущать такого опьяняющего аромата.

– Ах, вот ты где, Чарльз.

Он обернулся, услышав голос Франсиско. Хвала Богу, этот человек говорил по-английски, хоть и с ужасным акцентом.

– Он уже здесь? – спросил Чарльз.

– Управляющий банком? Да, он уже пришел. Он ждет нас там.

Чарльз еще раз взглянул на апельсиновые деревья и неохотно покинул это тихое место:

– Как здесь красиво, – бормотал он.

– Да, да. Здесь все очень красиво, правда? А ты же Мендоза, и тогда все эти старые историк для тебя должны быть еще интереснее. Они ведь адресованы тебе.

– Что за старые истории?

– Легенды. Сколько комнат здесь или патио, столько и легенд. Каждая семья имела свою легенду и не одну. Ты об этом не знал? – Чарльз покачал головой. – Эх, жаль, что нет Беатрис, – сказал Франсиско, – она все их знает наперечет и столько бы могла рассказать тебе. Она любит их рассказывать. – Но сейчас, я думаю, мы должны, – он сделал жест в сторону двери, располагавшейся под аркой.

– Да, конечно.

Чарльз медленно побрел за Франсиско.

Вначале он подумал, что они встретятся с управляющим в той же самой маленькой комнатушке, где его принимал Франсиско в первый вечер, как только Чарльз прибыл во Дворец. Он еще тогда объяснял, что это помещение – самое старое во дворце и глава семьи обычно использовал его как рабочий кабинет. Но теперь они направлялись куда-то еще. Франсиско вел его через какие-то коридоры, выложенные плиткой, полы в которых покрыты турецкими коврами, а стены увешаны шпалерами. Чарльзу показалось, что они находились в восточном крыле дворца, но сейчас он не был в этом уверен: им так много раз приходилось менять направление, куда-то сворачивать, что он перестал ориентироваться. Они зашли в большую комнату, вдоль стен которой тянулись бесконечные книжные полки. Перед тем как войти, Франсиско гостеприимным жестом распахнул дверь и пригласил молодого человека пройти первым. Там их ожидал еще один человек. Он сидел у большого дубового стола, покрытого гобеленовой скатертью. Едва они вошли, как он поднялся и, склонив голову в вежливом поклоне, приветствовал обоих.

– Это сеньор Мартин, – представил мужчину Франсиско. – Он не говорит по-английски, я буду переводить.

Мужчины поздоровались за руку. Управляющий банком был весь в поту. Кроме этого, Чарльз заметил, что этот сеньор Мартин избегал встречаться с ним взглядом.

Почти весь стол заполняли бесчисленные гроссбухи. Мартин показал на них рукой и что-то произнес по-испански.

– Он сказал, что все, что вам понадобится, находится здесь, – пояснил Франсиско. – Теперь снова говорил сеньор Мартин. – Он утверждает, что если вы проверите все цифры, то сможете убедиться, что причин для беспокойства нет.

Чарльз кивнул, и все трое уселись за стол. Чарльз осторожно, боковым зрением, изучал управляющего.

Вечером в воскресенье его свояк, казалось, был на грани нервного срыва, сегодня он проявлял большую выдержку и рассудительность. И справедливости ради, следовало бы отметить, что Франсиско с каждым днем обретал присутствие духа. Отчасти это можно было приписать тому, что он внутренне уже смирился с тем, что ему предстояло отречение от престола в пользу Лондона. И чем дольше Чарльз находился здесь, тем больше крепла его уверенность именно в таком исходе. Франсиско уйдет от ответственности и будет спокойно проживать то, что ему удалось отложить.

– Сначала текущие счета, пожалуйста, – попросил Чарльз, и подождал, пока Франсиско переведет его слова.

Управляющий кивнул, раскрыл перед ним один из гроссбухов и все занялись изучением текущих счетов.

Лондон

Четыре часа пополудни

Кауттсы помещались в том же здании, что и сто лет назад. Здесь не было засилья старинных дорогостоящих игрушек и всякого рода раритетов, как во владениях Мендоза, это место пропахло старой кожей, старым деревом и добротными капиталовложениями. Сто лет назад король Джордж III разместил здесь свой приватный вклад, открыв счет у Кауттса, и с тех пор этот банк стал банком, услугами которого пользовалось королевское семейство, что, конечно же, никак не могло повредить репутации этого старого банка.

– Входите, Норман, – Хаммерсмит отворил двери в просторный кабинет. – Рад, что вы пришли.

– Вряд ли я смог бы отказаться от этого визита, – пробормотал Норман.

Он обвел взглядом комнату, кроме них в кабинете никого не было.

– Не думаю, что есть необходимость расширять круг лиц, которые посвящены в это дело, – сказал Хаммерсмит, перехватив ищущий взгляд Нормана Мендозы.

– Нет, конечно. И я ценю такое отношение ко мне.

– Садитесь, пожалуйста.

Они уселись визави за широким столом красного дерева. Единственными предметами на его полированной поверхности были серебряный чернильный прибор, стопка белоснежной промокательной бумаги, хрустальная ваза с единственной розой и синяя кожаная папка, перевязанная черной ленточкой. Хаммерсмит возложил руку на нее.

– Как я понимаю, все находится именно здесь? – поинтересовался Норман.

– Да.

– Я могу на это взглянуть?

– Конечно.

Хаммерсмит развязал ленточку и открыл папку. Облигация лежала поверх других бумаг. Он изъял ее из стопки и подал Норману через стол. Тот взял: ее, с Удовлетворением отметив, что его руки не дрожали. Он читал написанное на ней медленно, с толком, вникая в каждое слово, стараясь не пропустить ничего, что могло бы поставить под сомнение подлинность документа. Еще до того, как он дочитал до середины, он убедился в том, что ничего такого, что говорило бы в пользу искусной фальшивки не было, и быть не могло. Ни малейшего сомнения не могло быть и в том, что это был почерк его дедушки Лиама: ему приходилось неоднократно читать его записки, когда он перебирал семейные архивы. И стиль Лиама тоже нельзя было спутать с ничьим: простой, без выкрутасов язык документа.

«В обмен за услуги личного характера, оказанные мне и данные мне гарантии, я обещаю и клянусь именем дома Мендоза заплатить держателю настоящей облигации сумму в размере одного миллиона фунтов стерлингов непосредственно по предъявлению данной облигации. На требование о выплате этой суммы временные ограничения не распространяются…»

– Документ подлинный, не так ли? – спросил Хаммерсмит Нормана после того, как тот в течение долгих безмолвных минут изучал облигацию.