Плата за жизнь

В цивилизованных странах тоже существуют параллельные правоохранительные структуры, убежден, что имеется и соперничество, и охрана собственных секретов от конкурентов. А теперь вы мне скажите, кто вам сообщил секретную информацию?

— Никогда! — Турин от возмущения повысил хорошо поставленный голос.

— Меня не интересуют фамилия, имя и отчество, — Гуров подлил в свою чашку остывшего кофе. — В принципе меня ничего не интересует из того, что вы знаете. «Проболтался» вам офицер контрразведки, которого вы по недомыслию считаете большим демократом и поборником гласности. Разглашение совершенно секретных сведений — не гласность, а обыкновенное преступление. Именно так это расценивается в любой стране, преследуется по закону, сроки тюремного заключения разные. А вас, Александр, попросту используют, как одноразовый шприц, который, вам известно, потом уничтожают.

Турин явно испугался, но повел себя достойно, выпил рюмку, крякнул и сказал:

— Я этого человечка давно подозревал. Значит, некто желают скандала? Потому мне вас и подсунули?

— Мыслите правильно, однако неполно. Одни люди желают начать разборку, другие, не менее «симпатичные», сделают все возможное, чтобы все было тихо, как в могиле, — произнеся последнее слово, Гуров поморщился, так по-мальчишески напыщенно оно прозвучало.

— Паршиво, полковник. Спрашивается, на хера козе баян? — Турин почесал в затылке. — Я, как любой журналист, заинтересован в сенсационном материале, однако встревать между жерновами не желаю.

— Велика сенсация — спецслужбы не делятся друг с другом секретами, — Гуров неловко положил на стол «больную» руку. — В данном деле существует нечто значительно большее, чем вам известно. Ваши девочки названивали мне целый день, затем мы с вами разговаривали, сейчас вы у меня в гостях…

— И все это прекрасно известно, кому следует, — продолжил Турин.

— Обязательно. Значит, завтра вы благодарите своего осведомителя и сообщаете ему правду, одну только правду. Мол, Гуров оказался мужиком компанейским, выпили мы, но от передачи мент категорически отказался, сказал, какой же я буду сыщик, коли по «ящику» начну выступать. От разговоров об убийствах Гуров уклонился, мол, чего говорить, когда нету ничего, в деле, одни бумаги. На сообщение о том, что вам известно, что из пистолета стреляли дважды, Гуров не реагировал, обмолвился: при такой пальбе, какая сейчас в Москве творится, из одного и того же пистолета могли и десять пуль выпустить.

— И мне поверят? — спросил Турин.

— Что Гуров так себя вел — поверят, а чего он на самом деле думает — никогда.

— А чего он на самом деле думает?

— Он полагает, что пора у Саши Турина, на весь мир знаменитого, очень умного, магнитофон отобрать и запись разговора стереть.

Турин повел себя несерьезно, изобразив недоумение, спросил:

— Какой магнитофон, Лев Иванович?

— Портативный, японского или немецкого производства, находится в левом внутреннем кармане вашей изящной курточки.

Турин понял, что отпираться бессмысленно, выдержал паузу и решительно сказал:

— Я ничего вам не отдам!

— Это вряд ли. — Гуров улыбнулся, глаза у него стали холодные, недобрые. — Вы поставите и себя, и меня в дурацкое положение. Магнитофон я у вас все равно отберу, причиню вам боль — в общем, не стоит. Я же просил не брать с собой магнитофон.

Александр Турин был парнем умным, еще раз взглянул на хозяина, понял, что все будет, как он сказал, вынул из кармана магнитофон, вытряхнул из него кассету.

— Возьмите на память. Как вы узнали?

— У меня есть щуп, который определил, что у вас в кармане электроника. Теперь попробуем договориться. Вы молодой, современный, образованный человек и должны понимать, что в моей профессии вы профан. Как и я в вашей, тут ничего обидного нет, нормально. Согласны?

— Конечно. — Турин взял бутылку, налил себе немного коньяку, пригубил.

— Я занимаюсь делом, в котором изрядно запутался, но знаю абсолютно точно: убить человека моему противнику ничего не стоит. Вас хотели использовать в неизвестных мне целях, считаю, узнав, что дело сорвалось, они интерес к вам не потеряют, поэтому вы пока находитесь в безопасности. Пока. Если вы расскажете о нашем разговоре любимой девушке или лучшему, верному другу, ситуация может измениться и вас убьют.

— Просто убьют? — Турин грустно улыбнулся. Держался он просто, без бравады.

Гурову знаменитый телевизионный ведущий нравился все больше.

— Совсем просто. Вы обладаете секретной информацией, каждую неделю появляетесь на экране телевизора, популярны, пользуетесь авторитетом. Вы очень привлекательная фигура для заговорщика и… — Гуров подличал. — И снайпера.

— Хорошо, я понял, — сказал Турин, почти не выдавая волнения, но сыщик видел, что парень нервничает. — Обещайте, когда у вас будет годный для публикации материал, вы мне передадите его первому.

— Я подумаю.

— Вы мне не верите?

— Я хочу вам верить. Вы мне не звоните, не пытайтесь связаться иным способом, самое лучшее, если вы на время забудете полковника Гурова. А теперь выпьем, и вы мне расскажете о раскладе в Думе, правительстве и окружении президента.

Гуров наполнил рюмки, закурил, вытянул ноги и прикрыл глаза, приготовился слушать.

— А почему, собственно, я должен… — Турин запнулся, выпил, посмотрел в спокойное, бесстрастное лицо Гурова, тяжело вздохнул, словно предстояло не говорить, а копать землю либо таскать тяжести. — Ответа на ваш вопрос, думаю, нет ни у наших контрразведчиков, ни в ЦРУ. Союзы, банки, даже дружеские связи — в политической жизни величины постоянно меняющиеся. Я могу дать свои сугубо личные характеристики, но через неделю я сам от них откажусь, потому как пасьянс уже лежит иначе.

Братья Галеи закончили ремонт своей квартиры. Сашка ходил на костылях из одной комнаты в другую, заглядывал в кухню, ванную, осторожно присаживался на уголок кожаного кресла или диванчик с резной спинкой, осуждающе качал головой.

Хотя капитальный ремонт проходил на глазах Александра, мебель привозили и расставляли под его надзором, он не мог представить, что получится из их берлоги в конце концов. Берлога, заставленная старой, громоздкой, облезлой и развалившейся мебелью, превращалась в просторную шикарную квартиру, в каких Сашке бывать не приходилось, такие хоромы он видел по телевизору в заграничных фильмах.

Началось с того, что братан привел троих мужичков, не пьяных, одетых в чистые спецовки. Мужики вынесли из дома все, оставив лишь умывальник и плиту в кухне да толчок в сортире, еще оставили стол и стулья в одной комнате, чтобы можно было присесть и пожрать. Для ночлега Борис притащил две раскладушки.

Ремонт и обустройство продолжались около двух месяцев. Сегодня бригадир пожелал счастливой жизни, шагнул через порог и закрыл за собой тяжелую стальную дверь. Теперь Александр ходил по серебристому ковролину и чувствовал себя так, словно забрался в музей, где вот-вот появится мент и Сашку Галея арестуют и поволокут в участок.

Квартира казалась огромной, потолок, недавно нависавший серым пятнистым покрывалом, поднялся черте-те куда, сиял белыми, слегка шероховатыми квадратами, светлые, в мелких пупырышках стены раздвинулись, прозрачный тюль свисал с заморских карнизов, кровати вынимались из шкафа, который распластался вдоль стены и места практически не занимал. Но больше всего Сашку поразила ванная. Всю жизнь Га-леи гордились, что у них санузел раздельный. Так стенку снесли, пол выложили мрамором, потолок — черным зеркалом, стены и дверь кипенно-белые — словечко это Сашка подхватил у строителей. Но главное, конечно, сама ванна. Тут слов нет, вроде и по телику такую не показывали. Огромная, тоже белоснежная, с пультом управления. Борис показывал, где что нажимать и поворачивать, объяснял, как делать гидромассаж и менять подсветку.