Платина и шоколад

Почему ей никогда не приходило в голову, что Логану может быть порой так же одиноко, как и ей в этой клетке? Потому что он никогда не говорил о подобном?

Ноги сами подняли тело, а в следующий момент она почти выбежала в холл.

— Я подумала, что… вы можете остаться, если хотите.

Голос отдался эхом в просторном каменном помещении. Логан уже шагнул в камин и теперь только обернулся через плечо.

— Ваше присутствие действительно не мешало мне всю прошлую неделю, и если хотите… всего один вечер, ведь у вас есть своя спальня и…

Женщина запнулась, когда заметила растягивающую тонкие губы ухмылку.

Какое-то время они молчали, глядя друг на друга, а затем мужчина покачал головой, продолжая улыбаться.

— Доброй ночи, Нарци.

И порция летучего пороха ударила его по ботинкам, а гудящий изумрудный огонь заставил Нарциссу на мгновение прикрыть глаза. Чему он улыбался?

И почему, Мерлин, она вообще предложила ему… это? Остаться на ночь в Мэноре — зачем? Это так глупо. Так… безответственно.

Нужно поскорее списать этот поступок на жалость. Но жалость была абсурдна. Это не тот человек, которого нужно жалеть. А импульсивность — не то, на что нужно полагаться в данной ситуации.

Понадобилось несколько секунд, чтобы тряхнуть головой, пытаясь выкинуть ненужные мысли из головы. И ещё секунда, чтобы решительно вздохнуть, делая шаг к лестнице.

Размышления об этом человеке были опасны. Как и он сам. Как и её воспоминания.

Нужно сообщить Драко то, что удалось узнать.

Это должно здорово отвлечь от глупостей.

* * *

Бездумное перелистывание страниц — это всё, на что сподобилось сейчас его тело. В то время, как мозг лихорадочно работал, вынуждая взгляд время от времени опускаться на строки, написанные матерью.

Малфой до конца не был уверен в том, что она согласится поддержать его. Поддержать их в этом… наверное, сумасшествии. Но это были те самые трепыхания, которые выбора обычно не оставляют. Ты либо поступаешь так, потому что иначе не получится, либо поступаешь так, потому что иначе будет только хуже.

И здесь включались оба варианта.

Курт причастен.

Поднимите руки, кто удивлен.

Это уже не было неожиданностью. Это было данностью, и, прочитав эту фразу от матери, Драко даже не удивился. Только снова взглянул на наручные часы, которые показывали восемь двадцать.

А Грейнджер в библиотеке. С ним.

И, честно говоря, сейчас слизеринец готов был плюнуть на всё, помчаться в эту чёртову… и…

И.

Сделать что-то. Хотя бы что-то. А не сидеть на небольшой ступеньке перед самым портретом дремлющей Рвотной Дамы, теребя пальцами края дневника. Борясь с желанием уронить голову на руки и ждать, пока в голову придёт идея. Другая идея, не требующая мишени в лице Грейнджер.

Почему он сидел здесь? Сам. Вслушиваясь в тишину монолитных стен. Наверное, он успокаивался. Если с утра настроение было вполне неплохим, то в течении дня оно медленно менялось. Сначала, когда он решился-таки написать матери, вырвав предварительно из дневника Грейнджер первый лист с их перепиской. Потом, когда отправил Ральда. Еще позже, когда ждал ответа, буравя взглядом тетрадь.

И теперь, получив ответ.

С одной стороны это принесло облегчение, а с другой — если мать согласилась на подобное, значит ситуация действительно дерьмовая. Что, по сути, было очевидно изначально.

И еще одно.

Где чертова Грейнджер?

И если она не появится через полчаса, Малфой сам пойдёт туда. И лучше бы ей появиться, видит Мерлин.

Тем более, у них патрулирование в девять. Не пропустит же она патрулирование. Он не позволит пропустить грёбаное патрулирование.

Взгляд снова наткнулся на дневник.

“...милый, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, потому что я не имею никаких идей о том, что ты задумал, и как возможно остановить приспешников, не нарушив Обет и не попавшись Логану. Но я сделаю всё, что возможно. Всё от меня зависящее. Я верю тебе, и если ты уверен в том, что всё получится, то я тоже уверена. Потому что однажды именно ты остановил это. И теперь сумеешь…”

И в этих словах из всей записи матери Малфой почувствовал такую огромную волну надежды, что ему стало страшно.

Снова. Слишком сильно. Так даже почти не бывает, наверное.

Потому что единственным страхом, пронесённым из самого детства, через всю свою жизнь. Единственным. Неизменным. Было — не оправдать.

Люциус всегда ждал чего-то от него.

Все всегда чего-то ждали от него, глядя на Люциуса. Отец всегда был тем, кто внушал. Сначала — он. А потом люди сами решили, что хотят поступать так, как он считает нужным. Так ведь и обозначается правильность, не так ли?

Что правильно, а что нет — решает сильнейший. А остальные тащатся за ним, как овцы.

Малфой не понимал одного. Неужто даже призрак отца всегда будет оставаться тем самым, сильнейшим? Неужто призрак — опозоренный, опущенный, почти лишённый всего ещё при жизни — сильнее? Неужто?

И где граница, переступив которую ты выходишь из чьей-то тени? И можешь создавать свою собственную. Становиться не воплощением, а воплощаемым?

Неужто есть те, кто в тени родился и в тени умрёт. Лишь отголоском того, кого уж и в живых-то нет.

Тихие шаги заставили поднять голову и заметить её фигуру, спешащую по огромному, широкому коридору к Башне. К Малфою.

Облегчение в груди он даже не брался для себя объяснять. Бессмысленно.

Грейнджер шла быстро, но движения её говорили не о напряжённой торопливости, а облегчённой. Словно она долго сидела в комнате, в которой висела стойкая вонь, и теперь с удовольствием шагала, вдыхая чистый воздух.

Драко не шевелился. Только медленно откинул голову назад и уперся затылком в стену, наблюдая за приближающейся гриффиндоркой из-под ресниц. Когда она его заметила, шаг слегка сбился, а пока девушка дошла до портрета, взгляд стал обеспокоенным.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Пароль забыл?

Малфой фыркнул и медленно поднялся:

— Очень смешно.

— В таком случае, почему ты здесь?

Жду тебя.

Ага. Хера с два я это сказал.

— Там слишком жарко, — быстрый кивок в сторону гостиной. Приподнятые брови Грейнджер заставили закатить глаза. — У меня была приятная вечерняя встреча. Мы отлично провели время.

— Встреча, требующая остывания в холодном коридоре, судя по всему.