Плавучая станица
Шрифт:
«Никто сюда не сунется», — подумал Иван Никанорович.
Заметив неподалеку копну сена, он добрел до этой копны, уселся поудобнее и решил: «Посижу немного, согреюсь, а потом обратно пройдусь по берегу». Но его незаметно стал одолевать сон, и он, подмостив под бок сухого, пахнущего полынью сена, лег, задремал, а потом уснул.
Иван Никанорович не услышал, как со стороны Рыбачьего острова подошел легкий рыбацкий каюк и двое в темных плащах стали ловить рыбу накидной сеткой. Им никто не мешал, и они бороздили реку от берега до берега, с каждой накидной вытаскивая по два-три
В это самое время дежурные общественного надзора Пимен Талалаев и дед Малявочка совершали обход вдоль Верхней Заманухи. Они шли молча, покуривая цигарки, и, когда дошли до песчаного закоска у Донца, Пимену почудилось, что где-то неподалеку поскрипывают весла.
— Погоди-ка, дед, — сказал Пимен, — вроде кто-то на Донце кидает…
— Да не! — отмахнулся Малявочка — Это, должно быть, ветерок ветками балуется или же…
Пимен сердито перебил его:
— Какой там ветерок! Бабайки стучат!
Он остановился, снял шапку и прислушался.
— На Донце ить Ванька Прохоров дежурит, — попробовал возразить Малявочка, — я сам видел, как он шел на дежурство.
— Ну и что? — огрызнулся Пимен. — Может, он сам и ловит, твой Ванька?
— Как так — сам ловит?
— Очень просто!
Пимен подумал, почесал затылок и решительно махнул рукой:
— Пошли, дед. Тут в зарослях братнина каечка на приколе стоит. Ключ у меня в кармане, кайка легкая, на ходу, мы их враз накроем.
Они спустились к воде. Пимен отомкнул замок на якорной цепи, принес откуда-то из-за кустов пару весел, усадил Малявочку за руль, оттолкнулся от берега и вскочил в лодку:
— Поехали!
Миновав песчаную косу, они выехали на разлив и через двадцать минут зацепили железным багром хуторской каюк, который схоронился у яра, в гущине тополевых деревьев. В каюке оказалось полно рыбы. Сбоку, на берегу, сидели двое в плащах, мужчина и женщина.
— А ну-ка, вылезай наверх! — рявкнул Пимен. — Чьи вы там такие хитрые?
Чиркнув спичкой, Пимен узнал повара с землечерпалки, которая на протяжении трех последних дней работала возле Чебачьего острова. Повар приходил в станицу за молоком, и Талалаев сразу вспомнил его толстое, одутловатое лицо.
— Так, — важно протянул Талалаев, — ну чего ж, сейчас мы составим на вас акт…
Присвечивая зажженным факелом, Пимен быстро написал акт, заставил подписаться повара, его жену и Малявочку, подписался сам и кивнул снисходительно:
— Дуйте на свою землечерпалку, начальство разберется, чего с вами делать, а за лодкой явитесь в рыбцех до товарища Головнева.
Потом Пимен взял чужой каюк на буксир, подвел его к берегу и, проводив взглядом удаляющегося повара, сказал Малявочке:
— Пойдем нашего стража поищем. Он, должно быть, дрыхнет где-нибудь в кустах…
Он побродил по берегу, дошел до копны, увидел спящего досмотрщика и махнул рукой деду Малявочке:
— Иди полюбуйся! Вон он, твой Ванька! Храпит, аж посвистывает!
Дед наклонился, чтобы разбудить Прохорова, но Талалаев остановил его:
— Нехай спит: сморился человек.
Оставив Ивана Никаноровича у копны, Пимен увел Малявочку, усадил его в лодку и сказал:
— Поехали. Доведем кайку до причала
и сдадим рыбу Головневу.— Может, надо инспектору про этот случай рассказать? — спросил Малявочка.
— Давай расскажем инспектору, — ехидно ухмыльнулся Пимен, — а он завтра же из Ваньки Прохорова отбивную котлету сделает.
— За что? — не понял дед.
— За то, что Ванька заснул на боевом посту и социалистическую собственность проворонил.
Сердобольный Малявочка с уважением посмотрел на Талалаева и подумал: «Жалостливый, сукин кот, не хочет Ваньку губить…»
А Пимен уже прикидывал про себя: «Ну, товарищ Зубов, я тебя этой штуковиной подведу под монастырь. Прохорова ты через Груньку пригрел, семейственность на участке развел! Я теперь тебе покажу, где раки зимуют…»
Не дожидаясь рассвета, Пимен заставил Малявочку караулить каюк у причала, пошел в станицу, разбудил Головнева и попросил его принять конфискованную на Донце рыбу.
— А инспектор знает про эту рыбу? — позевывая, спросил Головнев.
— Знает, Михаил Степаныч, конечное дело, знает, — успокоил его Талалаев.
Головнев послал на берег подводу, принял рыбу, взвесил ее и стал писать квитанцию.
— Ты, Степаныч, квитанцию пиши на мою фамилию, — сказал Пимен, — что, дескать, отобранную у волчков рыбу, столько-то килограммов, сдал общественный надзор товарищ Талалаев…
— Да, так я и напишу, — согласился Головнев, — раз ты сдаешь, значит, на твое имя и квитанция будет.
— Печать поставь ясную и число не забудь, — напомнил Пимен.
— Ладно, все будет сделано как следует…
Придя домой, Пимен тщательно обследовал акт и квитанцию, разгладил бумажки рукой, послюнявил карандаш и прибавил к акту следующие строки: «Досмотрщик И. Н. Прохоров был обнаружен нами спящим на копне сена, а хищение рыбы производилось в его дежурство на его посту…»
Строки эти были написаны выше подписей Малявочки, повара и самого Талалаева.
— Ничего, товарищ инспектор, — с угрозой протянул Пимен, поглядывая в окно, — мы замахнемся на твоего тестя, а стукнем тебя…
О ночном происшествии на Донце Пимен Гаврилович не сказал ни одному человеку. Малявочка тоже молчал, боясь, что своими разговорами навлечет на Прохорова беду. Сам Прохоров, проспав на копне до рассвета, не знал, что произошло на его дежурстве. Головнев же, думая, что конфискованную рыбу в цех прислал Василий, не заговаривал с ним об этом и через два дня вернул повару лодку по записке Пимена.
— Ну, Авдюша, — сказал Пимен брату, — кажись, у меня клюет. Надо только хорошо обдумать, как начать…
И он стал писать заявление в Рыбвод, но об истории с Прохоровым решил молчать и придерживать ее до конца, как придерживает картежник козырный туз.
Между тем Василий Зубов даже не подозревал, что над его головой собираются тучи. Он ежедневно объезжал свой участок, проверял уловы на Таловой тоне, работал на рыбпункте, вечерами навещал Груню и гулял с нею по станице. Все об этом знали и не видели ничего предосудительного в том, что молодой инспектор встречается с дочкой досмотрщика: оба они были свободны, и никто не мог им запретить любить друг друга.