Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Наконец, на рысях миновали Ярославль. Сделали стоянку у реки, заложив в подвешенные над кострами котлы свежей рыбы. Через придорожный стан проехал с вооружёнными кметями литовский выходец Наримантов, возвращаясь из Костромы в Москву.
– Здрав буди, князь Юрий Дмитрич!
– крикнул с коня.
– Здрав буди, князь Юрий Патрикеич!
– ответствовал звенигородский и галицкий владетель.
Обошлось всё, как между добрыми людьми. Словно и не враждовали. Перекинулись вместо беседы несколькими приветствиями при встрече, как бывает, коли недосуг.
В Галиче, в княжем тереме, хозяина прежде всех встретил Семён Морозов. Поздравствовавшись, сказал:
– Вид твой,
Князь, спешиваясь, молодцевато ответил:
– Одолел я дракона! Теперь заживём спокойно.
Ивашка Светёныш оповестил:
– Господине, боярин Всеволож в сенях ждёт с утра.
Князь поспешил подняться.
Иван Дмитрич встретил с немым вопросом во взоре.
– Нет, друже, - ещё не здравствуясь, вскричал Юрий Дмитрич, исполненный радостного волнения, - не сяду на конь, не вскину копьё, не опояшусь мечом. Хочу дожить век в согласии с любым супостатом.
– А вятчане готовы, - упавшим голосом доложил боярин, - сорок телег оружия и табун коней. Путила Гашук с Левонтием Макарьяничем просят кланяться.
– Нет, нет и нет!
– трижды взмахнул руками князь.
– Пойдём-ка лучше, потрапезуем, друже, и помыслим об общем мире.
– Благодарствую за приглашение, - хмуро вымолвил Всеволож.
– Не ведая часа твоего появления, я уже отобедал. Потороплюсь снова в Тверь к свойственнику Борису. Мыслю, твой мирный настрой недолог. Дай знать, коль понадоблюсь.
Юрий Дмитрич глядел на боярина. Гость приблизился к выходу. Хозяин в шутку преградил ему путь.
– Не поставь во гнев, друже, стороннее любопытство. Волей случая ты ездок по большим делам. Где же в настоящее время обретается дочь твоя? В Твери?
Лик Всеволожа стал вовсе хмур.
– В Москве она. В вотчинном терему.
Князь освободил путь:
– Всенепременно дам знать, дорогой Иван Дмитрич, коли возникнет нужда нам свидеться. Я тоже мыслю: возникнет она скоро.
– Дай Бог, дай Бог, - приговорил Всеволож и откланялся.
По его отбытии князь ещё долго стоял у окна, глядел по-над городом в тёплую золотую даль, наслаждался успокоительной думой: «Всё пойдёт как надо. Всё сладится. Счастливы будут не только мой Дмитрий Шемяка с сиротой Софьюшкой. Пусть вкусит счастья старший, оторва Васька Косой. Вестимо, боярышня княжичу не чета, да зато душенька незабвенной Настасьюшки будет довольна!»
СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
В первом часу серого декабрьского дня, едва рассвело и стражники открыли уличные рогатки, промчался по Москве длинный поезд литовского посла Семёна Едиголдова. В Кремль въехал через Фроловские врата. Остановился у высокой ограды из красного кирпича, занял боярский двор, по-видимому, давно лишённый хозяина и приспособленный для иноземных гостей.
Вскоре двор покинули: сперва всадник в кольчатом бахтерце поверх тёплого полукафтанья, затем - карета с занавешенными оконцами. Первый - должно быть посол - отправился с охраной в златоверхий терем. Вторая - неизвестно кто - без конного сопровождения покатила в собор, к Пречистой, где совершалась обедня.
Нищие на паперти видели, как из возка с помощью служанок сошла старуха в шубе-бармихе и, осенившись крестом, скрылась в храме. Тут же поползли слухи, что с литовским вельможей прибыла на Русь его родная сестра, чего никогда и нигде не водилось. Вящие жены сидели по своим иноземным замкам, когда мужья правили посольство. А тут - сестра! Кто- то со знанием дела назвал её чуть ли не московлянкой,
ну ясно, не коренной, а когда-то здесь жившей, изрядно говорящей по-русски. Его оспаривали с пеной у рта. Однако спорщики посрамились, едва кончилась служба и гостья среди прочих знатных особ явилась на паперти, стала нисходить по ступеням. Да, она была стара, но ещё красива. Очи - уголья, брови, будто писаны мастером, уста сложной резьбы. Сними с лица сеть морщин и любуйся мужским любованием!Попрошайки потянули к ней алчущие руки. Она же подошла к старику, что, опершись о стену, свесив седые космы, безучастно глядел в свою шапку. Литвинка достала горсть голых денег [108] ... Вдруг её рука задержалась, не дотянулась до нищего. Всех и вся заставила смолкнуть русская речь иноземки:
– Э-э... Светёныш? Ужли Светёныш? Ну-ка, глянь!.. Да Ивашка и есть!
Старик поднялся кряхтя, вперился в незнакомку и затряс головой:
– Васса!.. Ишь, как переменилась! Спрячь московки [109] , достань полтину.
108
Голые деньги– мелкая монета, предназначенная для милостыни.
109
Мелкая монета (0,34 гр. серебра), названная по месту чеканки.
– Для тебя и рублей не жаль, - схватила литвинка бродягу за руку.
– Айда в мою карету.
И всем на удивленье увезла убогого...
Перед полуденным приёмом пищи нищий, отпаренный и приодетый, был введён в Столовую палату, где сидела хозяйка.
– Сядь. Поешь, попей. Да чур не упивайся, - пригласила Васса.
– А то язык во рту спать ляжет.
Ивашка выпил пива, но не прикоснулся к мёду.
– Важна стала! Вознесла тебя судьба!
– Брат был не в чести при Свидригайле и его преемнике, - заметила Васса.
– Только при Казимире [110] пошёл в гору. А я давно скорблю душой по всему русскому: ведь прожила здесь четверть века. Вот с трудом напросилась...
110
Казимир IV– польский король, великий князь Литовский, сын и преемник короля Владислава II (Ягайло).
– И ладно, что напросилась.
– По смерти голубушки княгини, Анастасии Юрьевны, как отбыла на родину, так и не знаю ничего про вас, - продолжила Васса.
– Краем уха слышала, что Юрий Дмитрич, не дожив шестидесяи лет, покинул нашу грешную юдоль. А что его три сына? Отчего ты не при них, а одиночествуешь в конце жизни?
– О, - махнул рукой Светёныш.
– Ты совсем неведомка! Воды слишком много утекло. Нет ни господина, ни Юрьичей. Всё кончено!
– Как кончено?
– не поняла Васса.
– А что было?
Бывший княжий слуга откинулся на спинку кресла.
– Было разное! После тебя мы с Юрьем Дмитричем отсиживались в Галиче. Он замирился напрочно с племянником, нынешним великим князем. Даже Всеволож, - припомни-ка такого!
– перешедши на нашу сторону, не мог сговорить князя на войну. Государь-недоросль обманул Всеволожа, не взял в жены его дочь, сделал из друга супротивника.
– И весьма сильного, - вставила Васса.
– Помнится, матушка-княгиня почитала Всеволожа чуть ли не умнее всех.