Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Об руку с сыном отец пошёл в увешанную образами Крестовую, где вместе с княгиней выслушивал Иакинфа Слебятева, возвестившего смерть государя-брата. Тогда у жены и мужа была надежда на будущее. Теперь без жены остался муж, лишённый всяких надежд.
К ночи вернулись старшие сыновья. Юрий Дмитрич не смог с ними говорить о происшедшем в Орде. Даже потрапезовать вместе не было сил. Одиноко вкушал вечерю в своём покое. Ел мало, выпил несколько кубков крепкого боярского мёду, чтобы заснуть мертвецки.
Утром объявил, что не остаётся в Звенигороде. Едет в новую отчину - Дмитров, ханский кусок побеждённому. На семейном
– Злодейке-литвинке ещё отольются нашей матуньки слёзы!
– сгоряча пообещал Василий Косой.
– Софья Витовтовна - сосуд зла, - согласился Дмитрий Шемяка.
Младший усовестил старших:
– Не нам судить, братья, а токмо Богу.
Над его непротивлением злу ещё потешались беззлобно, когда вышел в Переднюю с прощальным словом отец. Он с младышем покидал город первым. Благословил старших сыновей, к Шемяке обратился особо:
– Если созреет время свадьбы твоей с княжной Софьей Дмитриевной Заозёрской, уведомь как-нибудь, да пораньше. Чтоб поразмыслить, где безопаснее для меня устроить брачную кашу.
– В Москве устроим, - пообещал Шемяка, - в собственном терему. Великий князь Васька и пальцем тебя не тронет!
– Ох, молодёжь, голова без панциря, мысли с крылышками!
– лишь усмехнулся в ответ Юрий Дмитрич.
Прощание отца с детьми прервал дворский:
– Тут, господине, просит твою милость сенная девушка Васса на одно слово.
Князь заметил прислонившуюся о дверной косяк женщину. Впервые встретил её девчонкой, тонкой, как стебелёк, веснушчатой, с белой косой: спускалась по сходням с судна на псковской пристани об руку с княжной Смоленской, будущей княгиней Звенигородской и Галицкой. Столько лет была рядом, как непременная тень его любимой Настасьюшки. Госпожа подчас ей завидовала: «Вкушаешь не менее моего, а телом не матереешь, тонка, как соломина!» Князь, бывало, посмеивался: сравнение невпопад. Соломина-то прямая, услужница же там, где надо, с припухлинкой.
Юрий Дмитрич показал рукой пройти с ним в пустую светёлку, притворил дверь. Стали друг против друга. И невольно князь вздрогнул: почувствовал, что теряет последнюю живую частицу, оставшуюся от Настасьюшки.
– Что, Васса? Хочешь покинуть нас?
– Пожалуйста, любезный мой господин, отпусти на родину, - виновато начала служанка.
– Я ведь наполовину литвинка. Родители умерли. В Вильне живёт мой младший брат, у него большой дом. Найдётся и для меня местечко. Я же за тебя, князь, и за голубушку княгиню, - Царствие ей Небесное!
– вечно буду Бога молить. Крещена и останусь в греческой вере.
Юрий Дмитрич согласно опустил голову:
– Пойдём, Васса.
В своём деловом покое вручил верной услужнице калиту с серебром. Поднял за плечи, когда та благодарно упала к его ногам. Облобызал отцовским лобзанием. Велел кликнуть дьяка Дубенского для составления грамоты и дворского для оснащения в путь.
– Охрану отошлёшь назад вместе с извещением, что осталась благополучна. Дай Бог тебе мужа по достоинству!
Зардевшаяся Васса всплакнула и, стыдясь слёз, поторопилась уйти.
Князь по её уходе долго сидел оцепенев, как мёртвый, и прожитое большое мирское существование случайными кусками, не столь уж важными, порой
и вовсе пустяшными, давно забытыми, проходило перед его взором: вот конь на скаку припадает на левую заднюю, пришлось искать кузницу; вот Настасьюшка на лесной прогулке упала и не даёт поднять себя, кричит, что встанет сама; вот маленький Дмитрий Красный взял склянку с уксусом для примочки, поднёс к устам, Васса выбила из рук, зазвенели осколки...– Тата, - отыскал отца младший сын, - поезд готов к отъезду.
Князь встретил у крыльца Ерофея Елина. Он был из местных детей боярских, его брал Юрий Дмитрич с собой в Дмитров в качестве тамошнего наместника. Здоровенный молодой усач, гордый должностью тиуна, глубоко поклонился.
Едва выехали, Юрий Дмитрич ощутил слабость во всех членах, головокружение, тесноту в груди.
– Плохо мне в седле, - пожаловался сыну.
– Пусть пришлют карету.
Ждали в деревеньке Матигоры. Князь захотел ехать в карете один. Запряжённая четвериком, она не отставала от всадников. Ездок дремал в пути и на стоянках. А, очнувшись ненадолго от дрёмы, проявлял равнодушие ко всему, молчал, как камень.
Дмитров не походил на Звенигород: посад на горе, кремник внизу. Хотя крепкий кремник. На высоченном земляном валу рубленые стены девятью башнями. И всё это окружает глубокий ров, питаемый двумя ближними реками.
Над заборолами стен возвышается нятиглавие каменного собора. А с восточной стороны на горе видны стены обители и одноглавая церковь, напоминающая звенигородскую. Город понравился Юрию Дмитричу. Возникла мысль: дерево детинца заменить камнем. Положить на это остаток жизни. Тогда владетельных сыновей, Юрьичей, никакой самовластец из Москвы не достанет. И душенька Анастасии будет довольна.
Приободрившийся князь спервоначалу ощутил некий неуют в чужом княжем тереме. Тут ходил, коротал дни бездетный, вдовый брат Пётр. Однако не просто ходил, кое-что и творил: чеканил собственную монету. Да ещё и украшал город. Это ведь при нём возник одноглавый храм в Борисоглебском монастыре, так схожий с звенигородским. Юрий Дмитрич невольно вспомнил неосмотрительную выходку племянника на третейском суде: дескать, более века назад прадед Иван Данилович [106] завещал Дмитров московским князьям! Ах ты, Господи! Ужли Юрий Дмитриевич не московский князь? Его теперь этот город, его! Ha-кося, племянничек, выкуси!
106
Имеется в виду Иван Данилович Калита, великий князь Московский и Владимирский с 1328 по 1340 гг.
Княжеский отдых с дороги вскоре прервал Ивашка Светёныш:
– Рвётся к тебе Елисей Лисица. Пускать, али обождать?
Новый дмитровский владетель проговорил устало:
– Елисея всегда пускать.
Сам же ещё думал о прежнем: народ здесь его не встретил: чужой! Когда даст людям узреть дело рук своих, родным станет. Хватило бы только сил! И тут же обеспокоился: а ведь Лисица по пути в Звенигород из Дикого Поля как в воду канул. Где пропадал? С чем явился?
Старый разведчик с первого взгляда ещё более постарел, а всего-то три недели не виделись. А новых морщин на лбу! А новой седины в бороде! Только глаза горят, как у молодого.