Плен – не подчинение

«Твои братья не такие как ты… Но ты моя девочка… Ты особенная, помни».

Чем? Если только тем, что притягиваю к себе неприятности. Сомнительная особенность. Боль и страдания всегда сопровождали звуки воя и скулежа. Почему?

«Ты Ты перестанешь бояться то, кем являешься, когда полюбишь».

Кто сказал мне это? Кажется, это были последние слова Марины. Однажды тот дьявол увел ее, и больше я ее не видела. Что же теперь она делает в моей голове? И чего пытается добиться — помочь или навредить? Кому мне верить, если не самой себе? Где искать ответы, если не внутри этой пропасти?

Я шагнула навстречу своим страхам. К зверю, что жил во мне. Уродливому, израненному, брошенному всему. Свернувшись калачиком, он забился в углу, боясь даже дышать. Но и в кромешной тьме я четко видела его мохнатую морду и голубые глаза с зелеными вкраплениями, в которых отражалась такая вселенская гнетущая боль, что хотелось взвыть. Это была маленькая истощенная волчица. От нее отказались все. Но в первую очередь от нее отказалась я.

Вот чего я боялась. Заглянуть в эти глаза и ощутить всю силу своего предательства. Оно похлеще яда. Острее всех колких слов, которыми ранил Лайф.

Теперь слова Марины стали поняты.

Я слабая, потому что так и не смогла полюбить. Себя. Своего зверя.

Я такая же, как Котон. Как Лайфордр. Как моя мама. Оборотень.

Только ничего не зная о своей натуре, посчитала, что это страшное проклятие, когда впервые увидела обращение брата. Я с ужасом ждала и боялась дня, когда это произойдет со мной. Я боролась с зовом и ненавидела то, что пыталось вырваться из меня. Когда произошло мое первое обращение? Кажется, намного позднее, чем у Колтона. Мое затянулось. Я уже была в плену, когда слабый зверь попытался вырваться, чтобы защитить меня от того ублюдка. Мы с волчицей понимали, что ничего из этого не выйдет, но она все равно пыталась. Мы никогда не были единым целым. Была я и какая-то уродливая мерзость во мне, которую я страшно боялась.

А теперь я упала перед ней на колени и не могла насмотреться. Она даже больше напоминала побитую дворняжку. Мое отражение в зеркале. Моя вторая сущность. Я протянула ей руки, а она оскалилась и зарычала на меня. Забилась от страха еще дальше и исчезла в темноте.

А меня вытянуло из этой глубины на поверхность, где опять было холодно и больно. Я резко распахнула глаза и с ужасом отметила, что уже не в машине, а на руках у Лайфорда. А как только осмотрелась, напряглась и вцепилась в его плечо здоровой рукой — мы поднимались по трапу в самолет.

— Отпусти! — хотела крикнуть, но голос охрип. Лайфорд, сцепив челюсти, уже поднялся на последнюю ступеньку и вошел в салон. У люка стоял мужчина в форме пилота, и я забилась в панике, когда она начал закрывать люк.

— Стойте! Помогите мне! Я не хочу никуда лететь! Меня выкрали. Помогите!

Пускай он русский, но мольбу о помощи уж мог разобрать. А делал вид, что глухой и немой. Молча закупорил нас и удалился в кабину пилота. И там сидел еще один, подсматривая за нами явно с неодобрением, но при этом ни слова не сказал.

— Я заплатил им много денег, — произнес Лайфорд до мурашек холодным и спокойным голосом. — Они не помогут тебе.

Он больше не орал, не выпрыгивал из собственной шкуры, не вел себя как сумасшедший. Но его нереальное спокойствие пугало в сотни раз больше.

— Не делай этого, — попросила я. — Не отдавай меня им.

Он молча усадил меня на кресло и пристегнул ремень.

— Лайф! Посмотри на меня! — потребовала я. Просьбу выполнил мгновенно, вот только в глазах не было ни капли сомнения. Или страха. Или злости. Только лед.

— Мы поговорим о том, что произошло, — произнес он и сел напротив.

Самолет начал взлетать. Я ощутила разгон, вцепилась рукой в подлокотник и уставилась в иллюминатор. Сердце выпугивало из груди, но когда шасси оторвались от земли, оно ухнуло вниз. Я смахнула со щеки последнюю слезу и запретила себе плакать. Глупо. Он же нашел в себе силы нацепить эту бездушную маску. И я смогу, я всему учусь быстро. Набрала побольше воздуха в легкие и посмотрела на Лайфорда по-новому. Без завесы розовой сахарной ваты, которой он забил мою голову. И теперь увидела совершенно чужого мужчину, к которому больше не хотелось тянуться. Я просто не знала его. Мой Лайф остался в России. А этот ни кусочка от меня не получит.

Эта мысль даже вызвала горькую улыбку.

— Тебя похвалят за мой труп или я нужна им живой, чтобы они могли поиздеваться надо мной? — спросила на удивление спокойно, даже не примеряя на себе такой сценарий, а только чтобы проверить, настолько же он бесстрастен, каким пытается казаться. Внутри былая стойкая уверенность, что до этого не дойдет. Я не допущу. Не во второй раз. Ни за что!

— Прекрати, Тарин, — произнес он устало.

Я фыркнула. Сейчас каждое его слово вызывало интоксикацию. Тарин… Это мое имя, но звучало так бездушно. Самое время отвыкать от Рин-Рин.

— Просто хочу, чтобы ты знал, Хейл, — процедила я с ненавистью, бурлящей во мне. — Ни одному альфе в мире я не позволю сделать со мной то, что делал тот урод. Вообще больше никому. Лучше смерть.

Он сцепил зубы до скрежета и отвел взгляд на секунду. Не такой уж и кремень, а!

— Ты так уверена, что смерь лучше? — спросил он с вызовом и наклонился немного ко мне, будто я недостаточно хорошо его слышала. — Тот урод — Эдриан Вудворд. Он удерживал вас с Колтоном около двух лет. Он держал твоего брата в клетке, изнуряя и ломая его зверя. Думаешь, Колтон не думал тогда о смерти? Готов поспорить, он мечтал об этом каждый день. Но боролся за тебя. И он, блядь, справился со всем этим дерьмом, чтобы выхватить свободу для вас двоих. Он выбрался из заточения и скрутил подонку Вудворду голову. А потом объявил себя альфой и каждый день дрался с самцами стаи, снова и снова доказывая им, что достоит звания сильнейшего. Он убил их всех, чтобы у тебя было безопасное место для жизни. Так что не смей мне говорить о смерти сейчас!

Последнее он проорал мне в лицо и врезался головой в спинку своего кресла. Клянусь, я была рада этим рычащим звукам.

— Это случилось больше шести лет назад, — уже спокойнее произнес Лайф, сделав несколько вздохов. — Мне продолжать? Или ты уже собралась вспаривать себе вены?

Я сложила руки на груди и с огромным трудом подавила в себе желание зарычать от злости. Злилась, потому что он знал о моей жизни больше меня, и понимал, что заинтересует меня этим. Подлец.

— Говори все, что знаешь, — потребовала я. — Правду. Я скажу все, что вспомнила. А потом пойду вспаривать себе вены.

Хейл покачал головой, всем своим видом намекая, что я играю с огнем, дразня его.

— Как будто я тебе позволю, — со скрытой угрозой произнес он и продолжил посвящать меня в мое же прошлое. Это было так странно слушать чужого человека и на каком-то глубинном уровне понимать, что ведь так все и было. Он словно писал карандашом на моих чистых листках каждое слово. А я наводила поверх ручкой. И вспоминала, хоть и урывками.

— Многие оборотни не приняли Колтона, как альфу, бежали из стаи, объединялись в группы и становились наемниками, выполняю какую-то работу для колдунов и ведьм. В любом случае, слухи о альфе-метисе разошлись быстро. Ты понимаешь, как это?