Плененная королева

Возмущение королевы росло. Неужели Генрих настолько слеп? Это неправильно и несправедливо, нельзя так относиться к сыну. В долгой перспективе это грозило катастрофой. Алиенора чуть ли не надеялась, что Людовик устроит какую-нибудь провокацию, и это натолкнет Генриха на мысль о том, что его поступки разрушительны и из-за них он может лишиться любви наследника.

Алиенора размышляла: не сделать ли и ей чего-нибудь такого, что вразумило бы мужа. Она чувствовала себя такой беспомощной, такой бессильной… и такой обозленной!

Глава 44 Шинон, 1172 год

Пришло Рождество. Алиенора проводила праздник с мужем в Шиноне, были приглашены и три их старших сына. Король приветствовал жену с неожиданной теплотой, заключив ее в медвежьи объятия. Похвалил ее богатое одеяние – византийское платье, которое она носила в годы их страсти, когда одного только ее вида в шикарном одеянии было достаточно, чтобы распалить его. Но теперь Генри, кажется, забыл об этом.

Алиенора научилась не расстраиваться, замечая прискорбное отсутствие интереса к ней. Ведь они же все-таки решили жить раздельно. Вскоре она обратила внимание, что Генрих, несмотря на все дружелюбие, припасенное к празднику, по-прежнему одержим своими демонами и ко всем проявляет нетерпимость. Алиенора подозревала, что он готовится к очередной конфронтации с Молодым Королем.

– Я вызвал Молодого Генриха из Парижа, – сказал Генри. – Мои шпионы доложили мне, что Людовик подстрекает его востребовать часть владений. Я немедленно пресек это!

– Я рада, что наш сын возвращается, – ответила Алиенора, тактично пытаясь донести до мужа, что в этой ситуации есть нечто большее, чем борьба за власть. – Я не видела его много месяцев. А Маргарита мне как дочь.

Но Молодой Король не приехал. Он прислал письмо, в котором сообщал, что его друг, воинственный трубадур Алиеноры Бертран де Борн, пригласил его в свой замок в Отфоре, куда Молодой Генрих по капризу созвал всех рыцарей Нормандии, имеющих имя Гильом, чтобы попировать вместе.

– Черт побери! – взорвался Генрих. – Этот щенок когда-нибудь поумнеет?! Надо же, из всех бессмысленностей выбрал самую бессмысленную. Что у него в голове? А что касается Бертрана де Борна, то ты должна знать, какой он опасный смутьян.

– Генри… – Алиенора, желая успокоить мужа, положила руку ему на плечо и заглянула в лицо, прошитое лиловыми прожилками. – Наш сын предается пустым и бессмысленным занятиям, потому что ты вынуждаешь его к этому. Вся его жизнь пуста и бессмысленна. Ты сделал Молодого Генриха королем, но не наделил никакими королевскими полномочиями, а потому его коронация лишается всякого смысла. Ты не даешь ему денег, не позволяешь развлекаться, ты самолично назначаешь всех членов его двора. Ты даже диктуешь ему, когда он может положить в постель собственную жену, которая, как мы оба знаем, уже два года как готова к браку. Генри, пока не поздно, позволь нашему сыну быть королем. Тогда он покажет, чего стоит. Прежде чем управлять империей, ему нужно наточить зубы.

Генрих посмотрел на жену как на сумасшедшую. Через мгновение Алиенора поняла, что он смотрит мимо нее, и, повернувшись, увидела Ричарда и Жоффруа. По выражению их лиц можно было понять: они слышали ее слова.

– Мама права, – с вызовом сказал Ричард. – Почему ты не даешь нам никакой власти, отец? Я герцог Аквитании, а Жоффруа – герцог Бретани, но это только пустые титулы.

– Ричард говорит правду, отец, – вставил слово Жоффруа.

– Молчать! – выкрикнул Генрих. – Тебе всего четырнадцать. Что ты понимаешь в жизни? Вы что, все против меня?

– В чем? – спросила Алиенора. – В заговоре? Как тебе такое могло прийти в голову? Я смотрю в будущее и делаю все, что в моих силах, чтобы не допустить твоего разрыва с сыновьями. А у них есть поводы для обид.

– Да, есть! – сказали в один голос Ричард и Жоффруа.

Генрих повернулся к ним и посмотрел, как загнанный зверь:

– Сказано, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет [63] , а я не могу этим рисковать. Я создал мою империю, прибавляя владение за владением, и бульшую часть жизни провел в сражениях, чтобы удержать все это в кулаке. В один прекрасный день и благодаря мне это станет вашим наследием. В один прекрасный день! Но если я теперь отдам Англию, Нормандию, Анжу и Мен Молодому Генриху, Аквитанию тебе, Ричард, а Бретань – Жоффруа, то что останется мне? Я вполне могу удалиться в Фонтевро и стать монахом!

63

Евангелие от Матфея, 12: 25.

– Мы просим только, чтобы ты поделился частичкой власти, отец, наделил нас соответствующими полномочиями, – сказал Ричард.

– Нет! – ответил Генрих. – Вы молоды и неопытны. Когда повзрослеете, у вас для этого еще будет время.

– Генри, когда ты унаследовал Нормандию, тебе было восемнадцать – лишь на год больше, чем сейчас Молодому Генриху, – напомнила Алиенора.

– Да, но я не якшался с трубадурами и не пьянствовал со всяким рыцарским отребьем только потому, что они носят имя, которое вдруг взбрело в голову. Мне пришлось быстро взрослеть в разгар гражданской войны. И я рано научился оттачивать свой разум, сражаясь против врагов моей матери. Слава Господу, нашим сыновьям не пришлось столкнуться с такими трудностями.

– Но при всем при том ты слишком уж ограничиваешь их свободу, – возразила Алиенора. – Пора тебе позволить им стать мужчинами. Дай им повод быть благодарными тебе. Господь видит, они не предъявляют каких-то чрезмерных требований.

– Прошу прощения, но я с этим не согласен. Гонец, который привез послание от Молодого Генриха, был моим человеком. Он слышал, как этот щенок утверждал, будто он должен править один, потому что с его коронацией мое правление, так сказать, окончилось.

Ошарашенное молчание нарушил резкий вдох Алиеноры. Оба мальчика смотрели в пол, понимая, что потерпели поражение из-за глупости брата.

– Именно такие мысли нашептывал в уши моего сына твой Бертран де Борн! – прорычал Генрих. – Интересно, а ему-то кто нашептал эту мысль?

– Уж во всяком случае, не я! – горячо ответила Алиенора. – Это несправедливо! Как тебе такое могло прийти в голову?

– Ты всегда становишься на сторону Молодого Генриха.

– Просто потому, что ты не хочешь посмотреть на мир с его точки зрения. – Алиенора была возбуждена и не думала, оскорбляют мужа ее слова или нет. – А теперь очевидно, что решение припозднилось. Генри, именно ты привел нас на эту развилку. Ты никогда не признаёшь своей неправоты. Посмотри, что случилось в Аквитании. То же самое происходит с твоими вассалами по всей империи. Они все сетуют, что ты слишком жесток. Именно так относишься ты и к своим наследникам, и я не собираюсь стоять в стороне и безучастно смотреть на это.

Генрих сильно ударил жену по лицу.

– Хватит! – зарычал он.

– Ммм… – застонала Алиенора, зажав рукой кровоточащие губы.

Это невозможно, подумала она. Генри был редким из мужей: он лишь раз применил к ней насилие, когда она неблагоразумно упрекнула его по поводу Бекета. Да и то она получила тогда лишь пощечину. А потому этот удар, кровь потрясли ее. Плохо, что Генри ударил ее, но вдвойне хуже, что он сделал это перед сыновьями.

Пальцы Ричарда схватились за рукоять кинжала, Жоффруа, взбешенный в неменьшей мере, бросился к матери. Генрих гневным взглядом посмотрел на Ричарда.

– Я твой король и твой отец, которого ты должен почитать и слушаться! – угрожающе сказал он. – Подними на меня палец – и это будет изменой, которую я накажу так, как она того заслуживает, независимо от того, сын ты мне или нет.

– Ты ударил мою мать, – ответил сквозь сжатые зубы Ричард. – Ты мне не отец! – И, не обращая внимания на Генриха, который сжигал их взглядом и бормотал угрозы, он помог Жоффруа отвести Алиенору в ее покои, где ту ждали охваченные ужасом придворные дамы. – Отца ни в чем невозможно убедить, – удрученно сказал Ричард.