Плененная королева
Шрифт:
Алиеноре было больно говорить, но самую сильную боль чувствовала она в своем сердце: муж поднял на нее руку. Она никак не могла в это поверить. Но она заставила себя разъяснить все своим мальчикам.
– За этим стоит не только его упрямство, – проговорила она. – Генри не в состоянии увидеть и понять, что происходит у него под носом. Он считает свое слово законом и ждет, что все будут ему подчиняться. – Алиенора вздохнула, сдерживая слезы. Надо быть сильной, потому что никто другой не станет отстаивать интересы ее сыновей. – Вы знаете, что мы с вашим отцом уже некоторое время не живем вместе, – мягко сказала она. – Это наше общее решение. У нас были разногласия, но мы оставались друзьями и союзниками. Сегодня все изменилось: я не позволю, чтобы моих детей лишали
– Это что будет – война? – взволнованно спросил Жоффруа, которому не терпелось показать себя в бою.
Но лицо Ричарда оставалось мрачным. Он был на год старше брата и понимал, чем чревата вражда с королем. Алиенора могла догадаться, о чем он думает, – настолько близки они были.
– Ваш отец сказал, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, – задумчиво проговорила она. – Так вот, сегодня Генри сам разделил свое царство и должен нести ответственность за это. Своим упрямством он вызвал к жизни то, чего больше всего боится. Но я этого не допущу. Ставки слишком высоки. Теперь именно король создает угрозу для той империи, которую мы строили вместе. Я всегда была верной, преданной женой и помощницей моему мужу, но я не стану делать вид, будто не вижу, что с моими сыновьями обходятся несправедливо. Генри не прав, категорически не прав, и мы должны сделать так, чтобы он это понял. – Ее голос стал задумчивым, менее резким. – Это печалит меня так, что я и словами не могу передать. Не должно быть разногласий между отцом и сыном. Между мужем и женой. Это противоестественно.
– Оно и неудивительно, ведь мы лишены человеческих чувств! – рассмеялся Ричард, хотя ему и не было смешно. – Мы дьявольское семя, и у наших потребностей дьявольская природа!
Что могла сделать Алиенора, чтобы вразумить Генри? Написать Людовику, если ей хватит смелости? Она так давно его не видела. Но что-то говорило ей, что Людовик будет рад ее вмешательству. Алиенора не сомневалась, что он поддержит ее, хотя и по другим мотивам. Она искала справедливости для своих сыновей, считала, что они должны получить свою долю от властных полномочий отца. Людовик желал разделения империи Генриха. Похоже, и он читал Евангелие.
Но чего именно хочет Молодой Король? Суверенной власти, даже если это означало бы отстранение от власти отца? Если так, то его намерения крайне опасны. В лучшем случае это можно назвать бунтом, в худшем – изменой.
Она должна как можно скорее поговорить со старшим сыном и выяснить, что у того на уме. Если и в самом деле Молодой Генрих замыслил уничтожить отца, она должна вразумить его. А пока – это никак не может повредить, нет, в самом деле не может – надо написать Людовику, как родитель родителю, так сказать, и поделиться с ним своей озабоченностью. Одно сказанное им слово, угрожающее миру, переговоры о котором с таким упорством вел Генри, и этого будет достаточно…
Имелось и еще одно соображение. Людовик был ее сюзереном, и Алиенора имела все права обращаться к нему, если ей требовалась помощь против врагов. А своими неоправданными действиями Генри сделал себя ее врагом. Не она создала эту ужасную ситуацию. Она все время пыталась найти мирное решение.
Взяв перо и усевшись за стол, Алиенора обнаружила, что мысли ее с надеждой возвращаются сквозь годы к молодому человеку с длинными соломенными волосами, который так трогательно пытался услужить ей…
Глава 45
Лимож, 1173 год
Когда Алиенора в следующий раз увидела мужа, он ни словом не обмолвился о том, что произошло между ними, как не сказал и о своей размолвке с сыновьями. Король не мог не отметить, что жена холодна по отношению к нему и отстраняется от любого его прикосновения. Но похоже, его больше не волновало, чту о нем думает Алиенора.
Тот удар по лицу изменил все. Конечно,
ничего необычного в том, что муж поднимает руку на жену, не было: муж имел такое право, и Алиенора знала многих женщин, которым приходилось выносить подобное унижение. Еще она знала нескольких клириков, которые хотели ограничить длину палки для избиения, но на них смотрели как на чудаков. Нет, дело тут было в том, что, ударив жену, Генри открыто продемонстрировал: его уважение к ней, его любовь и расположение умерли и он не скрывает это от сыновей.И еще что-то умерло в самой Алиеноре. Присутствие Генри стало ей невыносимо.
Король потребовал, чтобы она отправилась вместе с ним на юг в Лимож, где он собирался провести неделю празднеств с богатыми пирами и развлечениями в честь обручения Иоанна и Алисы Морьенской. Почетными гостями ожидались граф Гумберт, короли Арагона и Наварры и граф Тулузы. Ричард должен был присутствовать в качестве герцога Аквитании, кроме того, Генрих пригласил Молодого Генриха из Отфора. Жоффруа отправили назад в Бретань. Разделяй и властвуй, цинично подумала Алиенора.
Итак, большой обоз Плантагенетов снова двинулся по ухабистой дороге на юг по территории империи. Когда они выехали из Шинона, стоял холодный февраль, но когда добрались до Лиможа, погода там стояла мягкая, а город имел праздничный вид. И хотя на сердце у Алиеноры был лед, она собралась с силами и нацепила самую благожелательную улыбку. Королева общалась со своими августейшими гостями со всем обаянием и остроумием, на какие была способна. Она с удовольствием слушала лесть испанского короля, наслаждалась откровенными комплиментами черноволосого графа Раймунда Тулузского, с которым много лет они с Генри воевали – каждый из них утверждал, что Тулуза принадлежит ему. Раймунд тогда победил, но, казалось, не питал никаких враждебных чувств к прежнему врагу. Алиенора лукаво надеялась, что Генри заметит, как она напропалую флиртует с ним. В ее пятьдесят один год откровенное внимание мужчин было словно бальзам для ее разбитого сердца и рассеченных губ.
– Я никогда не верил в рассказы о вашей красоте, пока не встретил человека по имени Бернарт де Вентадорн, – сказал ей Раймунд, когда они сидели за столом на возвышении, ели с золотых блюд и пили из хрустальных кубков. – Он трубадур. Возможно, вы его помните.
– Я знала его. Когда-то он был принят при моем дворе, – ответила Алиенора.
– Он вас любил. Искренне любил. Ваш муж-король приревновал вас к нему, и Бернарт искал у меня убежища. Он так тосковал по вам. Вы это знали? – Удивительные голубые глаза Раймунда на худом красивом лице с любопытством смотрели на нее.
– Я знала, что небезразлична ему, – ответила Алиенора. – Но если уж говорить откровенно, то все трубадуры клялись в любви ко мне. Я герцогиня, и такое отношение вполне ожидаемо.
– Но Бернарт был особенный, – гнул свое Раймунд. – Его песни не простая лесть, они шли из сердца. Я считаю его одним из самых великих поэтов нашего времени.
– Вы говорите так, будто он умер, – сказала Алиенора и замерла.
Граф вздохнул и положил нож:
– Увы, мадам, он умер. Его горе было так велико, что он отправился искать утешения и покоя в монастыре Далон в Лимузене, где вскоре и умер.
– Вот беда, – прошептала Алиенора, сожалея о том, что так легко отказалась от любви Бернарта.
– Можно сказать, что он умер от любви к вам… И большинство мужчин, увидев вас, могут понять почему.
Алиенора взяла себя в руки и нахмурилась, глядя на Раймунда с напускным упреком:
– Вы знаете, сколько мне лет?
– Если вы мне скажете, я не поверю. Мадам, вы из бессмертных, ваши красота и слава легендарны, и я собственными глазами вижу, что слухи не врут!
Это сопровождалось все более горячими жестами, и Алиенора с тихой радостью заметила, что Генрих подозрительно посматривает на них. Ей пришла в голову озорная мысль: лечь в постель с графом, чтобы еще сильнее позлить мужа. Соблазнить влюбчивого графа не составило бы труда. Осмелится ли она сделать это? Может быть, ей и не нужно ничего другого, чтобы успокоиться и смягчить боль.