Плененная королева

Алиенора, потеряв сознание, упала на пол. Король безжалостным взглядом посмотрел на нее и гаркнул, вызывая служанку.

– Положи ее на кровать, – приказал он Амарии и направился прочь, торопясь покинуть комнату. – Она скоро придет в себя. Или вообще притворяется, что меня не удивило бы.

Но Алиенора не притворялась. На несколько блаженных мгновений она ушла из этого мира и не ведала о темноте и забвении, которые сомкнулись вокруг нее.

Глава 48 Барфлёр, Английский канал и Саутгемптон, 1174 год

В этой ужасной тюрьме королева провела больше года, когда пришел приказ препроводить ее в Барфлёр на побережье Нормандии.

– Меня вызывает король? – недоуменным голосом переспросила Алиенора, когда капитан стражи сообщил ей о полученных им инструкциях.

– Подготовься, – сказал он Амарии, игнорируя вопрос королевы.

Алиенора не верила своим ушам. Месяцы заключения тянулись медленно и были худшим временем в ее жизни. Королеве казалось, что муж замуровал ее здесь до смерти. Она не видела его с того жуткого дня, когда он заключил ее в эту жуткую темницу. И сообщений от него никаких не получала. Она словно умерла и была похоронена, горько думала Алиенора. Год суровых испытаний изменил ее, она чувствовала себя так, будто в один день потеряла лицо, словно то живое, дышавшее существо, которое было королевой Алиенорой, перестало существовать, а на ее месте осталась мертвая оболочка женщины, которой она была когда-то. Она чувствовала себя раздавленной и изолированной, ей не хватало живых разговоров и всего того, что делало прежде жизнь радостной и приятной.

Долгое время Алиенору жгло негодование – она не могла смириться с несправедливостью своего наказания, ее переполняла ненависть к Генри, пламя которой она раздувала мыслями о мщении, всякими «а что, если»… Но по прошествии какого-то времени Алиенора обнаружила, что лучше не лелеять свои обиды, если не хочешь, чтобы это уничтожило тебя. Вот тогда-то она и пришла к своеобразному смирению, научилась приспосабливаться к обстоятельствам и тешиться малыми повседневными радостями, научилась закрывать свой разум мыслям о том, что должно или могло случиться. Худшим оставалось незнание: когда ее освободят и освободят ли вообще?

Но вот наконец Генрих послал за ней. Означало ли это, что он помирился с сыновьями и они настояли на ее освобождении? Господи, пусть будет так! – молилась она.

Самым мучительным в заточении было то, что Алиенора не получала никаких новостей, никаких известий от своих сыновей и была отрезана от остального человечества. Она очень скучала по детям и не могла не думать о своем любимом Ричарде. Для нее это было настоящей мукой – не знать, жив ли он, здоров ли. Сообщит ли ей Генри, если с Ричардом что-то случится? Ведь Генрих, который запер ее здесь, человек мстительный, он давно перестал быть тем идеалистическим принцем, за которого она выходила замуж, а превратился в короля, которому наплевать на чувства жены и на мнение других. Алиенора переживала за сыновей, боясь, что Генрих может натравить их на нее. А вдруг они ранены или даже убиты в сражении, а ей никто не сообщил об этом? Но если бы ее вызывали из-за этого, она наверняка сердцем почувствовала бы это или, по крайней мере, поняла по виду Амарии.

Алиенора фактически ничего не знала о том, что происходит в мире за окнами ее узилища. Какие-то мелочи ей удавалось выуживать, собирая по крохам, у прислуживающей ей женщины. Против ожиданий, за месяцы обитания в тесной близости они с Амарией стали чуть ли не друзьями. А сложись все иначе, они могли бы перегрызть друг дружке глотки. И все же между ними оставалось расстояние, которое невозможно сократить. Алиеноре сразу же стало ясно, что Амария – женщина необразованная, из нее слова не вытянешь, а какую-нибудь мысль – за ее отсутствием – это уж точно. И как бы Амария в глубине души ни симпатизировала ей, она боялась своего начальства и короля, а потому была полна решимости исполнять их приказы в точности и отказывалась обсуждать с Алиенорой какие-либо вопросы, выходящие за рамки бытовых и самых общих. К тому же Алиенора – королева, и факт этот до сих пор вызывал у Амарии трепет.

Первоначальная враждебность Амарии, как это быстро поняла Алиенора, быстро сошла на нет. Но служанка приступила к исполнению своей миссии с крестьянским неприятием того человека, чье положение гораздо выше, и этот вывернутый наизнанку снобизм с самого начала сделал ее подозрительной, в особенности после слухов о том, чту, вероятно, сделала королева. Но понемногу Алиенора все же завоевала доверие Амарии. Не открытыми заявлениями о своей невиновности, как это попытались бы сделать многие заключенные в ее положении, нет, время от времени она отпускала многозначительные замечания или давала Амарии понять, насколько сильны ее страхи за сыновей. И Амария понемногу пришла к заключению, что с королевой все совсем не так просто, как ей думалось поначалу.

И Амария, к собственному удивлению, вскоре поняла, что сочувствует королеве, сильно сочувствует. И теперь она радовалась за Алиенору, которую вызвал король, хотя и забеспокоилась немного: что, если нужда в ее услугах отпадет, когда королева будет свободна. Она хорошо служила ей, проявляя доброту в той мере, в какой не опасно было это делать. Теперь в переполненном сундуке лежали четыре книги, шахматы, лира и три новых платья, но, возможно, в будущем миледи не захочет иметь перед собой напоминание о темном периоде ее жизни или о служанке, которая делила с ней это время.

– Не волнуйся, Амария, – сказала Алиенора, уловив ее настроение. – Когда меня вернут ко двору, обещаю сделать тебя одной из моих служанок. Я всегда буду благодарна тебе за доброту во время моего заключения.

Позволяла ли Алиенора своему сердцу петь в предвкушении свободы? Она все время посматривала на узкую щель голубого неба, думая о том, что скоро выйдет отсюда, снова окажется в большом мире и насладится остатком лета. Но что было на уме у мужа? После всего, что произошло между ними, он наверняка не захочет, чтобы она жила с ним как жена. Если же Генри собирается вернуться к прежнему – оставить ее правительницей Аквитании, а сам будет править остальной империей, то он не стал бы вызывать ее в Барфлёр. Барфлёр – один из портов, откуда они часто отправлялись в Англию, где Алиенора не бывала уже несколько лет. Для нее Англия теперь навсегда связана с ужасным посещением Вудстока и тяжелым рождением Иоанна вскоре после этого.

Но если Генрих хочет заключить что-то вроде мира и ему нужно, чтобы она отправилась с ним в Англию как королева, пусть так и будет. Алиенора поедет и будет покорно исполнять все, что от нее требуется… И постарается делать это как можно лучше, избегая малейших трений. Любой вариант предпочтительнее того, что она имеет сейчас. Сердце Алиеноры радостно билось при мысли о том, что она, возможно, вскоре увидит сыновей.

Глядя на стоящую у окна и погруженную в свои мысли королеву, Амария с грустью думала о том, что месяцы заключения состарили ее. Алиеноре теперь было пятьдесят два, и она выглядела на свои годы. Прежде рыжие волосы выцвели до цвета соломы и поредели. В уголках глаз и губ поселилась сеточка морщин. Кожа побледнела – Алиенора теперь не бывала на солнце. Но она сохранила – и сохранит до конца жизни – то изящное сложение, которое придавало ее красоте особенное обаяние. Король найдет жену изменившейся, но, несмотря ни на что, привлекательной.

Настроение Алиеноры упало, когда она увидела, что ее сопровождает тяжеловооруженный эскорт. Не было сомнений: Генрих хочет, чтобы она проделала этот путь как заключенная, под стражей. Если только он не задумал какой-нибудь драматический жест, например освободить ее на глазах сыновей. Обманывать себя Алиеноре не стоило: ее будущее по-прежнему не сулило ничего хорошего. Она лихорадочно обдумывала идею броситься в ноги к мужу, унизиться перед ним, пообещать что угодно – что угодно, лишь бы получить свободу.

Странное чувство испытывала королева, оказавшись в седле. Но радость снова почувствовать обжигающие лучи солнца и мягкое дыхание июльского ветерка была отравлена страхом грядущего разочарования. Она не получала удовольствия от цветов, украшавших живые изгороди, от зеленых полей, в которых обнаженные до пояса люди напевали песни, работая на своих полосах, от сверкающих рек и ручьев или от роскошных золотистых окрестностей во всей их летней красоте. Жизнь словно остановила свой ход, пока судьба Алиеноры не откроется перед ней.