Пленники Амальгамы
Шрифт:
Теперь, глядя на воздушные силуэты, склонившие головы друг к другу, испытываю ностальгию пополам с раздражением. Вот какого черта этот помпезный багет заказал?! Самомнение било через край, хотел на видное место вывесить, мол, любуйтесь, гости дорогие, на эту гармонию! И в то же время от картины веет чем-то несбывшимся, что имело шанс, но так и не состоялось…
Я по-прежнему использую любую возможность отвлечься, сбежать от проблем. Только вижу норку, в которой можно скрыться – моментально ныряю. Вот с чего бы идти навстречу Эльвире, с которой год, наверное, не виделся? С чего вообще слушать взволнованный
– От кого тебя надо спасать?!
– От злых официантов! Они требуют, чтобы я расплатилась!
– А что они должны требовать? Чтобы ты утопилась в Пряже?!
Спустя минуту выясняю: она в ресторане «Центральный», а визави ушел, прихватив ее рюкзак и оставив абсолютно без денег.
– Я арестована, вникаешь?! Еще пару часов, и отправят в тюрьму!
– То есть за тебя надо расплатиться?
– Ага. Иначе я погибла!
Эльвира умеет давить на жалость и блеять детским голоском, используя бесспорный талант травести. Прима местного ТЮЗа, с виду девочка-припевочка, та умела располагать к себе мужчин, очаровывать старичков, даже подростки в нее влюблялись.
– Как же ты с кавалером прокололась? – не удерживаюсь от ехидства. – Уйти от такой женщины… Невероятно!
«Девочка» раскручивала ухажеров любого возраста по полной программе, благо, в эпоху перемен прошла школу консумации, да не где-нибудь, а в Японии. ТЮЗ тогда пребывал на грани развала, и травести Эльвира по чьей-то наводке рванула в Осаку, где проболталась год. Вернулась с чемоданом кимоно и запасом валюты, от которого вскоре остались одни воспоминания. А поскольку красиво жить не запретишь (любила Эльвира жить красиво), в ход пошли актерские приспособления.
Топаю в «Центральный» с облегчением, хотя знаю: Эльвира не отпустит, пока не опустошит бумажник, а заодно и душу. Не фиг было в свое время крутить роман с травести, теперь расплачивайся! Но лучше уж так расплачиваться, чем по-другому…
Через несколько минут вижу на входе крошечную фигурку в джинсовом комбинезоне, рядом высится внушительный черно-белый силуэт официанта (а может, метрдотеля). Официант-тире-метрдотель окидывает меня сумрачным взглядом.
– Будем расплачиваться?
– Будем. Но позже.
Взяв Эльвиру под руку, направляюсь в зал.
– Почему позже?! – семенит она рядом. – Надо сейчас!
– Сейчас хочу тебя угостить.
– Ой, серьезно?! Ты настоящий друг!
– Всего лишь?!
– Ну, ты же сам меня бросил!
Это правда, бросил, хотя причины травести не знает (надеюсь, а там бог весть!). Мы усаживаемся за столик, на котором недопитый коньяк, допитое шампанское, куча тарелок… Основательно прожигали жизнь, ничего не скажешь!
Тут же делаю заказ. Эльвира хлопает в ладоши, чуя во мне спасителя, этакого начинающего волшебника. «Я не волшебник, я только учусь…» Почему в голову лезет всякая хрень?! А потому, что в свое время Эльвира играла Золушку и заставляла меня писать о ней хвалебные статьи.
– Ну что? – усмехаюсь. – Карета превратилась в тыкву?
– Ой, точно! Но с твоим приходом все переменилось! Давай за это выпьем, пока заказ несут!
Она разливает коньяк.
– Помнишь, значит, мою Золушку?
– Такое трудно забыть!
Мы выпиваем, и вот уже приносят салаты, а пустую посуду уносят. Вторая серия гулянки для Эльвиры, похоже, привычна (японская школа!). Кто, интересно, был героем первой серии?
– Ой,
ты его не знаешь! А может, и знаешь – Бурыкин, он в музучилище преподает. А в свободное от работы время музыку пишет, композитор хренов. Начал напевать что-то из своего, а я возьми и ляпни: я, мол, где-то такое слышала! Он аж со стула вскочил: «Хочешь сказать – это плагиат?!» Обиделся смертельно! Начал собираться, схватил мой рюкзачок – и с концами! А свой оставил!Эльвира вытаскивает из-под стола рюкзак из плащевой ткани.
– Думала, там деньги есть, а нашла только сигареты и презерватив! Если бы не ты…
Что особенного в обиде средненького мелодиста, который предпочел ущемленные амбиции – страсти? Презерватив однозначно говорит о страсти, да вот незадача: художника обидели! И что странного в звонке Эльвиры? Мы в конце концов тоже занимались сексом, причем без всякой контрацепции. Однако в целом картинка вполне абсурдная: жизнь исполнена нелепостей, она уродлива и глупа, и я сам не понимаю, почему осознавать такое – приятно.
– Чего в театр не показываешься? А? Раньше часто забегал!
– Вышел из юного возраста… – усмехаюсь. – А если честно – работа заела, просто головы не поднять!
– Работа, работа… Где же любовь?! А-а, ну его к черту, этого Бурыкина! Я его забыла, плагиатора несчастного. Давай за нас! За продолжение отношений! Ты теперь разведенный, я вообще девушка незамужняя… Ох, как я ревновала к твоей жене! Как увижу физиономию в телевизоре – прямо тарелку бросить готова! Теперь, слава богу, не маячит перед глазами. Она уехала вроде?
– Уехала. И хватит о ней, хорошо?
Эльвира приближается к опасной черте, за которой располагается мой персональный ад. Я сам решаю, кого впускать в него, кого – не впускать, в данный момент это вообще закрытое пространство!
Лицо травести вдруг вытягивается. Она что-то видит за моей спиной, но что именно, не успеваю понять – горло захватывает чужая рука.
– Ах ты сука! – слышу разъяренный голос. – На пять минут отошел, а ты уже место занял?!
Меня душат, причем всерьез. Эльвира кричит, мол, какие пять минут, козел?! Тебя больше часа не было! А рука мелодиста (а это, без сомнения, Бурыкин) все сильнее сжимает горло, в итоге у меня темнеет в глазах. Хватаю коньячную бутылку, не глядя наношу удар. Звон стекла, вскрик, после чего на пол грохается чье-то тело.
Обернувшись, вижу лежащего на паркете композитора, голова – в крови. Тот пытается встать, но я вскакиваю и ударом в челюсть посылаю его обратно в лежачее положение. Еще попытка подняться – еще удар! Непонятная ярость овладевает мной, будто эта посредственность виновна во всех моих бедах, будто именно Бурыкин олицетворяет злой рок, каковой я не в силах побороть. «Зато тебя, мудак, я побороть смогу, всю морду тебе расколошмачу!»
Избиение останавливает официант (или метрдотель?), накинувшись на меня сзади. Через пару минут в ресторане возникают люди в форме, и я понимаю: попал…
В обезьянник усаживают обоих. У Бурыкина на голове салфетка, набухшая кровью, у меня болит кадык, пережатый этим дебилом. Н-да, выручил девушку. И главное ведь, не пьяный! Ладно, композитор в хлам, ему простительно, но я всего-то две рюмки выпил! Вскоре накатывает стыд. Поглядываю на сопящего Бурыкина и вспоминаю, как несколько лет назад слушал в ДК Строителей его рапсодию. Представленная с помпой (в том числе в нашей газете), композиция была скучной и вялой, народ уходил целыми рядами. Но за это ведь не убивают!