Пленники Амальгамы
Шрифт:
Внезапно всплывает: надо позвонить домой! То есть кровь из носу как надо, я и начинаю сотрясать решетку. «Эй! У меня есть конституционное право на звонок!» Появившийся полицейский доходчиво разъясняет, кто я такой и где мое место в рамках действующей Конституции. После чего внутри опять вспыхивает злость. «Это вам с рук не сойдет! Я сотрудник газеты, про ваш беспредел будет сделан специальный репортаж!»
– Ты это… – хрипло говорит композитор. – Мне тоже дай позвонить, хорошо?
– Так не отдают телефон! Эй! Дайте позвонить, иначе буду жаловаться!
Вскоре появляется чин повыше, кажется, майор. Выпустив меня,
– Звоните.
Замечаю, что руки дрожат, а-а, и хрен с ним! Слышу длинные гудки. На то, что ответят, надежды мало, Кай испытывает к мобильным устройствам почти физиологическое отвращение, но вдруг возьмет трубку?
– Не отвечают? А нам вот удалось дозвониться.
– Кому? – спрашиваю тупо.
– Вашему начальству. Что ж вы, Артем Валерьевич? В таком месте работаете, а устраиваете черт знает что! В общем, попросили прибыть для выяснения, так сказать…
Мне возвращают журналистское удостоверение, а спустя полчаса вижу перепуганную физиономию главного. Он извиняется перед майором, дескать, досадная случайность, нашего сотрудника наверняка спровоцировали! Что соответствует действительности, душить-то меня первого начали. Но случайность ли это? То-то и оно, что закономерность. Желание расколошматить этот дурацкий мир охватывает нередко, чего греха таить, и, если мир олицетворяет рожа Бурыкина – страдает Бурыкин…
Понятно, я молчу. Прошу только, чтобы заодно вынули с кичи композитора, мол, интеллигентные люди, разберемся.
– Да уж, интеллигентные… – крутит головой Субботин, но все-таки задействует авторитет. Прощаемся на пороге отделения, серьезный разговор обещают завтра.
На улице уже сумерки, из них выныривает Эльвира.
– Здорово, что тебя отпустили! То есть вас отпустили…
Из дверей как раз выруливает Бурыкин. Не глядя на Эльвиру, берет у нее рюкзак с презервативом и, гордо подняв голову, удаляется в темноту. Собственный рюкзачок у травести за плечами, в руках она держит мой бумажник.
– Держи, – протягивает, – мне оттуда немного взять пришлось, ну, за бой посуды заплатить…
– Умница, – говорю, – завидую твоему самообладанию. О, ты еще вина купила! На чьи деньги? Впрочем, неважно, пойдем, отметим освобождение…
Мы сидим на берегу Пряжи, пьем из горла вино, смотрим на воду. Не самая живописная речка представляется то ли Стиксом, то ли Ахеронтом, словно моя жизнь кончилась. А ведь сейчас самый расцвет: и здоровья еще вагон, и карьера на взлете (после таких событий, правда, она может покатиться под уклон). Только неинтересна карьера, вот в чем беда. И здоровье поддерживать ни к чему, и куда-то ездить, например, в Японию, о которой болтает Эльвира. Кроме Осаки она видела Киото, древнюю столицу, синтоистские храмы посещала, ну и, конечно, сад камней. Это настоящее воплощение покоя и гармонии!
– Где-то есть покой и гармония? – скептически усмехаюсь. – А как же твои кабаки? Где самураев на бабки раскручивала? Сама же говорила: изображала из себя гейшу, строила глазки, чтобы японские мужики побольше заказывали! А потом свой процент получала!
– Кабаки – другое дело. При этом, заметь, я с ними не спала. Да они прекрасно знали, что это консумация, но все равно платили! У них так принято!
Я делаю крупный глоток и передаю бутылку Эльвире.
– То есть мир везде
безумен. И нечего мне тут рассказывать про сады камней!Травести тоже запрокидывает бутылку.
– Наверное, ты прав, – говорит после паузы, – в этом мире никто никого не любит. Вот и ты меня не любишь. Может, хотя бы трахнемся? Пошли к тебе? Я отдамся, честное слово! Я по тебе соскучилась!
Жаль, что я не соскучился. Эльвира симпатичная, фигурка точеная, и в постели горяча; а вот я холодный, как лягушки, чьи голоса разносятся над водой. Допиваю вино, кидаю бутылку в Пряжу и наблюдаю, как ее уносит течением. Вот и нас точно так же куда-то несет, а куда – мы не знаем. Что я вообще тут делаю? Что за идиотские приключения с представителями пряжской богемы?!
– Ко мне нельзя, – наконец отвечаю.
– Почему? А-а, знаю почему! У тебя же сын… Ну, того.
– Чего – того?! – напрягаюсь.
– Ку-ку, в смысле.
Тщательно скрываемый секрет оказывается, по сути, секретом Полишинеля. Вот и до моей травести, у которой племянница посещает ту же Мальцевку, дошла история о том, как сбрендил ведущий студент, легенда факультета. Что делать? Отрицать глупо, жаловаться – противно. Теперь важно: как себя поведет Эльвира, она ведь не в курсе, что имеет дело с проводом высокого напряжения, который бьет так, что искры из глаз…
Увы, она ведет себя не лучшим образом. Уговаривает не страдать, не гнобить себя во цвете лет, а раз уж такое случилось, отдаться на волю треклятых эскулапов. Тем более у нее работает знакомая в Пироговке, куда можно поместить моего Кая. Да, условия не лучшие, но та проследит, чтоб не обижали и не кормили дерьмом.
– Там кормят дерьмом? – криво усмехаюсь.
– Понятно, не ресторан «Центральный»! Но если приплатить, поставят на индивидуальное питание.
Напряжение в проводнике нарастает, рубеж 220 вольт уже перейден, того гляди – заискрит.
– Ну что? Если к тебе нельзя, может… – она озирается, – прямо здесь?
Эльвира присаживается на мои коленки, обнимает, лезет рукой в промежность. Самое ужасное: все делается из лучших побуждений, так сказать, от души. Женщина действительно меня хочет; и я, если не буду идиотом, получу законный кайф (заслужил!). Но я буду идиотом, раздраженным и злым, отрицающим законные радости жизни.
– Отвали… – цежу сквозь зубы.
– В смысле?!
– Уйди! – говорю. – Вообще уйди, или скину в воду!
Спустя минуту, когда цоканье каблучков стихает в темноте, я жалею о своей истерике. Глупо, жизнь должна брать свое, а я не должен жизни сопротивляться. Однако отвлечься не получается, мои норки имеют форму хитрого лабиринта, который неизменно возвращает меня обратно…
Выход на улицу воспринимается как победа. В кои веки поднадзорный причесал лохмы, слазил под душ и захотел прогуляться. Браво, Кай! То есть виват, Максим! Хочется называть сына именно так, желание воспринимается как луч света в темном царстве. Он надевает новые джинсы, футболку, легкую курточку, ба, просто красавчик! Очень стильный молодой человек, гораздо привлекательнее того хлыща, что кинулся на защиту Ани возле университета. А главное, без всяких гримас и ужаса в глазах бросает взгляд в зеркало, что висит в прихожей. В этот момент я напрягаюсь, но Макс лишь поправляет челку и направляется к двери.