Пленники чести

Такой сон промелькнул в голове хлопкового фабриканта и текстильного промышленника, ничуть не устрашив и не потревожив. Наверно, Антон Сергеевич был уверен, что никогда не умрёт и не будет отвечать перед Всевышним на Страшном Суде за свои деяния. Да, он погубил много людей, не только свою жену и несчастного адвоката, но десятки других, зато стал несметно богат, как многие полагали. Но деньги никогда не могли насытить человеческой жадности, и даже на закате лет ему хотелось преумножать богатство, чего бы то ему ни стоило. Он не знал, зачем ему столько средств, которые он не тратил, а после него тратить было некому. Он просто собирал деньги, ведь они делали его могущественным и уважаемым, и даже те, кто его искренне ненавидел, с радушием, хотя и фальшивым, принимали его у себя, кормили и поили. Эти люди надеясь, что когда-нибудь он замолвит за них словечко перед кем-то столь же важным, сколь и он. Но надежды были напрасны, ведь даже на себя господин Миндальский жалел потратить лишний медный грош. Его жизнь была отвратительна, как и он сам, и чем старше он становился, тем больше его не любили, но тем сильнее старались ему угодить. Он очень сильно боялся всех тех людей, которые его окружали, поэтому почти всегда был один, иногда, правда, навещал двоюродного брата, единственного человека, не завидовавшего ему. С кузеном он мог долго беседовать, спорить, даже браниться, но он ясно знал, что это единственный дом, где с ним откровенны и честны.

Но вот ночь начала сменяться днём. Облака становились светлее, в деревне пропел петух. Пропел, но не разогнал тех злых духов, что наводнили окрестности. Да и куда могли уйти эти ожившие мертвецы от тех, по чьей вине они застряли между миром живых и загробным царством. Лес был всё так же тих, только вода мелодично журчала, струясь ручейком по камням на дне глубокого оврага. Утро было хмурым и туманным, но дождя не намечалось, и охота обязательно должна была состояться. Конечно, покойный владелец земель Уилсон Холла был бы против этого, имея свои основания для запретов, но кто теперь его стал бы спрашивать? Клара Генриховна никогда не прислушивалась к мнениям мужа, так что времена одних строгих правил сменились временами других, ещё более жёстких и странных.

В уютной неге отступающих сумерек между развалинами степенно прошла фигура высокого мужчины в чёрной мантии. Этот господин поднялся на холм, оглядел осенний пейзаж и скрылся в старой часовне. Следом за ним промелькнула фигура горбуна и тоже скрылась из виду между высокими стволами нагих дубов и могучих елей, покрывшихся синеватым инеем. Рассвет становился заметнее, но солнца в то утро никто не увидел, так как капризное светило отгородилось от чумазой земли, покрытой шрамами раскисших дорог, плотным саваном унылых облаков.

Глава VI

Пока леди и джентльмены нежились в постелях, не желая вылезать из-под тёплого мягкого одеяла, слуги давно уже поднялись, приготавливая всё, что нужно для господской охоты. Покойный хозяин держал прекрасных лошадей, они были его страстью, и все соседи завидовали ему, когда он разъезжал по окрестностям на великолепном испанце гнедого окраса, благородно вскидывавшего свои ровные поджарые ноги. Не смотря на то, что господин Уилсон не любил охоту, он так же держал прекрасных гончих, объясняя это тем, что все его предки держали породистых собак, и он не хотел нарушать славных традиций своего рода. Иногда он лично возился со щенками борзых, натаскивая их на зверя. Порой Михаил Эдуардович брал с собой ружьё и выезжал в сторону развалин, живописно раскинувшихся во мраке лесной чащи. Однако возвращался он всегда с пустым ягдташем, не истратив ни одного патрона. При этом он становился угрюм и печален, и до середины следующего дня никто не мог развлечь этой странной грусти. Слуги, делавшие в то утро все охотничьи приготовления, воспряли духом, им показалось, что они готовят лошадей и собак для своего прежнего хозяина. И действительно, старый генерал напоминал осанкой и важностью Михаила Эдуардовича, боготворимого в былые времена за мудрость и рассудительность, с которой тот управлял поместьем. Он был суров, но справедлив, он порой всё же прощал крестьянам мелкие прегрешения, но были и правила, которые никто не имел права нарушить, ибо кара за это ждала суровая и беспощадная.

Серая вуаль небес давила сверху прессом тоски, почерневшие ветви кустов и деревьев слегка колыхались, царапая каменную кладку и оконные стёкла. В девять часов все спустились к завтраку в большую столовую. Только Карл Феликсович остался в своей комнате. Конечно, он не спал, а напряжённо ходил из угла в угол, обдумывая слова, которые должны были в этот день решить его судьбу, и не только его одного. А завтрак проходил без него, тихо и скучно. Многие лица были заспанны и хмуры. Неровные отблески свечей выхватывали из сумрака лица господ. Улыбок не было, не было ни печали, ни переживаний, ни страдания. Словно замершие навеки мумии, они чинно сидели за столом, окружённые серебром и золотом. Когда трапеза подошла к концу, генерал Серженич поднялся из-за стола и негромко произнёс, оглядывая сидевших за столом:

— Почтенные дамы и господа, разрешите откланяться. Я отправляюсь на охоту с позволения нашей достопочтенной хозяйки, и все желающие могут ко мне присоединиться.

При этих словах он повеселел, и глаза загорелись живым, почти юношеским блеском. Все встали и учтиво поклонились Кларе Генриховне.

— Желаю вам, Степан Богданович, и вашим спутникам удачной охоты, — мягко произнесли пожилая леди. — Однако я всё же тешу себя той мыслью, что моя воспитанница проявит больше благоразумия и решит остаться с нами в замке. Всё-таки юным барышням предпочтительнее вести себя скромно.

— Прошу, прощения, Клара Генриховна, но я полагаю, что Наталья Всеволодовна ещё успеет за свою жизнь насидеться дома под замком, — строго произнёс генерал, и этим словам госпожа Уилсон не смела возразить. Да и не усматривала особой надобности в споре. Между тем генерал продолжал: — Если бы моя ненаглядна Евгения сидела, как подобает барышням, дома, то я бы никогда не повстречал её на охоте, устроенной бароном фон Брандмайнером. Она была живым воплощением древнегреческой Артемиды, клянусь всем, что имею!

— Ох, Степан, вы меня смущаете, — сказала зардевшаяся Евгения Петровна. — Вы, мой друг тогда были тоже бесподобны, точно Аполлон сошёл на землю.

И оба немолодых супруга глянули друг другу в глаза, так что всем господам они показались моложе лет на двадцать, а сами супруги видели себя точно такими же, как и в день их первой встречи. Степан Богданович мог бы вечно смотреть на свою дорогую супругу, ведь любил её больше жизнь, так что даже почти позабыл про охоту, про собак и ружьё, ожидавших его. Клара Генриховна опустила взгляд, черты её лица приняли строгое и несколько угрюмое выражение. Она отвернулась и громко произнесла:

— Не смею вас доле задерживать, господа.

Все зашевелились, выходя из-за стола, зашуршали подолы дамских платьев и фраки господ. Залу заполнил негромкий гул разговоров, ибо ночь показалась многим втрое тяжелее минувшего дня. Каждому хотелось что-то сказать, но слова в это утро подобрать было слишком сложно, поэтому все разговоры заканчивались едва начавшись.

— Благодарю вас за то, что разрешили провести охоту в ваших угодьях, — сказал Коршунов, подходя к госпоже Уилсон, — я право не рассчитывал на такую милость.

— Благодарите господина генерала, Иван Андреевич, — сказала она голосом полным какой-то тоски, которая никогда прежде не была ей присуща.

— Если позволите, Клара Генриховна, — обратился к ней Степан Богданович, — мне бы хотелось, чтобы нас сопровождали несколько ваших слуг, хорошо знающих местность. Я слышал, что здешние леса полны сюрпризов для непросвещённых гостей.

— В этом вам поможет Альфред, он уже много лет на службе в нашем замке, так что ему известны все подходящие люди, — ответила Клара Генриховна, почти не глядя на генерала.

Когда все вышли из зала и разошлись по своим комнатам, дабы приготовится к охоте, слуги начали убирать со стола. В это утро они тоже были молчаливы, как если бы стол был поминальным, и траур вновь вошёл в их души, хотя они и не знали, отчего скорбят. Даже в зеркала многие старались не заглядывать, ожидая, что в них отразится безобразное лицо покойника. Служанки Гретта и Фрида робко составляли бокалы на серебряный поднос, когда вошёл Борис, чтобы забрать его.

— А где же Марта, отчего она не вышла? — спросила Гретта, которой приходилось выполнять двойную работу.