Пленники чести
Шрифт:
— Уж не знаю, чего хотел добиться наш сосед, но только не дичь его интересовала в этом лесу, — проговорил Александр Иванович, мрачнея, вспомнив обезображенный вид тела господина Коршунова. — Пообещайте мне, — прибавил он, — что ни за что не отправитесь в одиночку в окрестные леса, что бы вас туда не манило.
— Конечно, обещаю, ответила Наталья, — более того, я хотела просить вас о том же…
— И я даю вам слово, что буду осторожен, — ответил он, и взор его сверкнул пылким огоньком, ведь он почувствовал, что сейчас о нём проявляют искреннюю заботу, о нём волнуются и его любят.
Он прочёл это в глазах Натальи Всеволодовны, которая вдруг представила, что это на её возлюбленного охотился свирепый волк, что это за ним приходила смерть, по ошибке забравшая Марту, и девушке стало безумно страшно. Страх этот подкреплялся в ней ещё осознанием того, насколько хрупко человеческое тело, насколько человек уязвим перед природой, перед самим собой, всякий может
— Однако нам лучше уйти отсюда, — произнесла она, оглядывая библиотечную залу, — нас наверняка уже ищут по всему поместью.
— Вы правы, — ответил Александр Иванович, подходя к двери.
Он дёрнул за ручку, но дверь не поддалась, она была заперта предусмотрительной Кларой Генриховной, не доверявшей даже собственным глазам.
— О нет, — произнесла Наталья, — мы погибнем, если нас найдут здесь вместе.
— Если вообще найдут, — заметил Александр Иванович.
А тем временем их действительно искали, и не только Клара Генриховна, Карл Феликсович метался по коридору, подобно тигру, запертому в клетке. Он понял, что молодые люди нарочно скрываются от него, и надо во что бы то ни стало их разлучить, пока не поздно, но что если уже поздно? Этот вопрос душил горячего брюнета, как удавка, накинутая на шею наёмным убийцей. Ревность и злоба мешали трезво поразмыслить над тем, что ему надлежит делать. Он желал только встретить их, и более ничего, но что он скажет, что сделает — об этом Карл Феликсович уже не думал. От лютой ненависти к сопернику он переходил к поношению самого себя и своей глупости, ведь как он мог не разглядеть в воспитаннице своего дядюшки ту единственную, которую всегда хотел встретить, полюбить, о которой мечтал в те часы, когда оказывался наедине с собой. Как бессмысленны и вульгарны показались ему шумные пирушки в кругу развязных друзей, как низок и противен стал для него их круг, и он с ужасом вспоминал прежнюю жизнь, полную пьянства, кутежа и развратных девиц, сопровождавших весёлые посиделки с приятелями. «Нет, она не такая, она выше всего этого, она сама чистота и невинность», — думал молодой черноусый джентльмен, меряя шагами пространство между двумя комнатами. Внезапно он услышал тихие женские шаги, доносившиеся из-за угла. Сердце в нём замерло, моментально Карлу Феликсовичу всё стало ясно: и что он ей скажет, и как будет действовать. Он бросился за угол, и в ту же минуты раздались женские крики. Увы, это была вовсе не та, кого желал видеть Карл Феликсович. Похожий на чёрта, с взъерошенными волосами и покрасневшими белками глаз, он чуть не сбил с ног Анну Юрьевну и шедшую с ней рядом госпожу Симпли. Не ожидав такого поворота судьбы, джентльмен встал, будто древнее застывшее изваяние, не зная, что сказать, все мысли в его голове перемешались, и на минуту даже дар речи оставил его.
— Что вы делаете, молодой человек?! — гневно воскликнула госпожа Симпли. — Я была о вас другого мнения, более высокого, сударь. Объяснитесь? Что значил этот пассаж?
Госпожа Симпли говорила громко и звонко, и от её голоса Карлу Феликсовичу становилось ещё хуже, звуки слов впивались в его сознание, выбивая последние частицы разума. Только имя возлюбленной и проклятья в адрес соперника вертелись на кончике языка молодого франта, однако произносить их тот не стал бы и под угрозой смерти, ибо страшился выдать свою тайну. Хрупкая же Анна Юрьевна стояла так же неподвижно, опустив свои бархатные ресницы и покраснев до корней волос. Это ей надлежало возмущаться и требовать извинений, ведь именно её молодой человек чуть не схватил за плечи и лишь в последний момент отдёрнул руки, а теперь стоял, глядя себе под ноги и ничего не мог сказать в своё оправдание.
— Знаете ли, Карл Феликсович, — продолжала выговаривать всё своё возмущение госпожа Симпли, словно упиваясь звучностью собственного голоса, — я уже далеко не в том возрасте, чтобы меня так пугать и разыгрывать, да и вы тоже давно не мальчик. Кроме того, вы находитесь в приличном доме, чья хозяйка многоуважаемая мной Клара Генриховна, и вы обязаны вести себя прилично.
В это время к ним с другой стороны коридора подошли сама госпожа Уилсон, Алексей Николаевич и Борис, который держался на почтительном расстоянии, ожидая приказаний хозяйки. Клара Генриховна выступала плавно, лицо её приобрело выражение каменной статуи, абсолютно спокойное и холодное, без единого намёка на какие-либо эмоции, Алексей Николаевич же держал её руку обеими своими пухленькими ручками и говорил что-то очень сладкое и возвышенное, но речи его нисколько не трогали госпожу Уилсон, что, впрочем, не мешало ему продолжать. Подойдя ближе к источнику возмущения в этом царстве тишины и покоя,
Клара Генриховна опустила тяжёлый, но спокойный взгляд на госпожу Симпли, которая умолкла при появлении грозной хозяйки Уилсон Холла.— Что здесь происходит? — медленно произнесла она, словно нехотя отрываясь от собственных размышлений.
— Ах, госпожа Уилсон, понимаете, тут случилась такая оказия, я бы даже назвала это небольшим происшествием, совершенно пустяковым, — забормотала госпожа Симпли, склонившись перед пожилой леди в глубоком реверансе, так как та действовала на неё совершенно удивительным образом, а именно госпожа Симпли терялась, и куда-то пропадало всё её красноречие.
Да уже и проступок молодого франта показался ей незначительным, и она боялась, что нравоучительная речь могла быть неверно истолкована и прогневать хозяйку Уилсон Холла. Но совсем не так вид грозной леди из высшего общества подействовал на Карла Феликсовича, он на удивление быстро пришёл в себя, и произнёс отчётливо и ясно, поправляя фрак и делая несколько шагов вперёд, следующую фразу:
— Прошу прощения, леди, я ничуть не хотел вас потревожить, позвольте мне вас оставить, честь имею.
И он спокойно, даже несколько небрежно зашагал по коридору прочь от них, словно и не был ни в каком волнении, и ничего в его жизни не изменилось. Его слова, не смотря на свою простоту, подействовали отрезвляюще на всех, кто их услышал: Клара Генриховна оставила тяжёлые раздумья, Алексей Николаевич выпустил её руку, госпожа Симпли выпрямилась и совершенно успокоилась, а Анна Юрьевна Черводильская, точно очнувшись от глубокого и сладкого сна, бросила томный взгляд вслед уходящему джентльмену. С минуту все стояли молча в замешательстве, но потом разом устремились к Кларе Генриховне, принявшей прежнее холодное выражение лица, и стали наперебой говорить ей комплименты, восхищаться её добротой и мудростью, что-то рассказывать, прекрасно понимая, что их не слышат, но это было угодно госпоже Уилсон и ничуть ей не мешало. Лишь когда Алексей Николаевич и госпожа Симпли отстали, пожилая леди негромко произнесла:
— Зря вы, Аннет, душа моя стояли так долго и так близко к этому молодому человеку.
— Отчего же, Клара Генриховна? — стараясь скрыть нарастающее биение сердца, произнесла Анна Юрьевна.
— Я не доверяю ему, — произнесла она, и потом добавила шёпотом, так что её никто не расслышал, — как и всем доносчикам.
Но Анна Юрьевна и не хотела ничего слышать. Никогда прежде незнакомец не вызывал в ней столько любопытства, и когда она стояла к нему так близко, когда могла видеть прямо перед собой эти чёрные, глубокие, подобно бездне ночного неба, глаза, всё в ней тянулось к нему, и только страх быть посрамлённой останавливал сей душевный порыв. О, как он был близко, и так далеко, как обижало и сердило его безразличие и невнимание, как он был холоден и даже груб, но как прекрасен. Карл Феликсович казался Анне Юрьевне странным и загадочным, и ясно ей было, что он что-то скрывает, и это ещё сильнее притягивало, будило её воображение, обостряло все чувства, но разум, закалённый жизнью в доме холодной, сдержанной в любом проявлении души дамы, останавливал её железной рукой, и Анна покорялась, понимая, что не властна над собой.
Если бы госпожа Уилсон узнала, что творится в душе у её воспитанницы, она бы не выдержала такого количества неповиновений её воли в один день, так как и Анну ждал богатый жених, хотя и не слишком молодой и привлекательный. Но разве выгоды способны уступать человеческим чувствам? Клара Генриховна верила только векселям и закладным, все же остальные, по её мнению, притворялись и лгали, и то, что видела она вокруг себя, было тому примером.
Глава VIII
Наталья Всеволодовна опустилась на кресло, в котором не так давно читала книгу, страх, что если их застанут здесь вдвоём с молодым офицером, и она навеки будет опозорена в глазах всего света, лишил её сил. Александр Иванович стоял рядом с ней. Хотя он сильно волновался, но старался не подавать виду и напряжённо думал над тем, как вызволить себя и свою избранницу из ловушки, в которой они оказались. Но выхода не находилось, свечи таяли, усталость, накопленная за день, давала себя знать. Наконец поручик упал на колени перед Натальей и произнёс:
— Простите меня, это я виноват в том, что мы заперты в этой комнате, я не хотел, чтобы ваша честь пострадала из-за меня, простите…
Наталья взглянула на Александра, провела ласковой рукой по его волосам, потом подняла его голову, и поручик увидел её глаза, но печаль из них ушла, они светились новой наивной, беззаботной радостью, точно глаза ребёнка, которого вывели погулять в чудесный парк погожим весенним утром.
— Нет, нет, — сказала она шёпотом, сжимая руками его голову, — не извиняйтесь, не смейте, прошу вас. Я о большем, чем быть с вами, и не мечтала. Пусть нас найдут здесь, пусть мы будем вместе, поверьте, мне намного постыднее прятать свои чувства к вам, чем показать их всему свету. Я не боюсь ничего, когда вы со мной, и лишь об одном смею просить, не оставляйте меня. Мы вместе, и это главное.