Пленники тайги

На потолке, как и прежде, висел мешок и, кажется, опять с сухарями. Даже дотронулась до него рукой. На нарах тоже лежали мешки и какая-то коробка. Клаша поняла, что случилось чудо, что медведь, который нашёл её в этом диком лесу, оказался добрым волшебником. Он принёс в домик много продуктов, наготовил дров и оставил спички, подвесил к потолку мешок с сухарями. Сухарей там было так много, что можно было их грызть, не считая, не думать, что может не хватить на завтра, но Клаша совсем не хотела есть. Даже если бы сейчас, по мановению волшебника, на столе зимовья появились бабушкины караваи, Клаша не стала бы есть, не хотелось. Она ещё попила ледяной воды, подержала руки над печкой, которая уже начала нагреваться и наполнять домик теплом, залезла в свой дальний уголок, накрылась фуфайкой и сразу провалилась в глубокий, болезненный сон.

Конечно, Клаша приписала всё случившееся волшебнику. Откуда она могла знать, что домик этот, вовсе не домик гнома, а зимовьё охотника. И в то время, когда Клаша отсутствовала, когда она убежала по следам, думая, что догоняет какого-то человека, а возможно и папу, тогда охотник и приехал в своё зимовьё.

Приехал он на конях, привёз продукты для того, чтобы жить здесь и охотиться всю зиму. Охотник сразу понял, что в зимовье долгое время кто-то жил. А зная, что в соседнем районе, в лесу, потерялась маленькая девочка, подумал, что это может быть именно она. Девочку искали почти два месяца, но все поиски были напрасны. И вот теперь, когда на пороге уже была зима, возникла новая, хоть и чуточная, надежда. Приготовив всё необходимое, на случай появления девочки, охотник торопливо выехал в посёлок и поднял людей, сообщили и, убитым горем, родителям.

Когда много охотников, лесовиков, приехали сюда, к старому зимовью на конях, с собаками, с ружьями, нашли рядом с зимовьём следы огромного медведя. Все были очень рады, что медведь не успел навредить, не добрался до девочки. Обнаружили Клашу в том же уголке, прикрытую старой телогрейкой. Она была жива, тяжело, хрипло дышала простуженными лёгкими и не просыпалась, как только её не тормошили. Так и вывезли из тайги спящей, только в больнице она пришла в себя. Первым человеком, кого Клаша увидела возле себя, конечно же, была её мама, вся заплаканная, но очень счастливая.

***

Женщина опять закрывала лицо ладонями, замирала так, словно вспоминала какие-то детали, просматривала их снова и снова. Смущалась чему-то. Загадочная улыбка блуждала на её губах.

– И вот уже столько лет прошло, а меня всё тянет и тянет туда. Мне кажется, что я смогу найти, встретить того волшебника – медведя. Только я об этом ни кому не говорю, засмеют, или скажут, что чокнутая. Нет, не говорю. А вы как думаете: он бы меня узнал? Глупо, да? Сама знаю, что глупо, а хочется.

– Наверное, сложно было восстановиться, вернуться в мир людей?

– Особой сложности я не чувствовала, просто жизнь для меня раскрылась более широко, многогранно. Через несколько лет после происшествия, родители водили меня в зоопарк. Не поверите, возле клетки с медведем со мной такая истерика случилась, что вызывали скорую. Сама не понимаю. И до сих пор не могу на это смотреть.

– А ребят…. Ребят так и не нашли?

– Ой! Да что вы! Нашли, конечно. Они сами и нашлись. Витька, подлец, уже на второй день дома был. А Виталька, только на пятый день к рыбакам вышел. Костёр на берегу увидел, вот и вышел.

– Отчего же вы Витю подлецом обозвали?

– А кто же он? Он и есть…. Трус и …. Он же не признался. Только через три дня, когда милиция на него надавила, вот тогда и рассказал. Его повезли на место, чтобы показал, где лодка утонула, а он и речку-то найти не смог, всё по протокам водил. А когда Виталька появился и правильно всё показал, было уже поздно, я уже далеко ушла, через перевал. Никто и не думал даже, что я, с больным коленом, могу уйти такую даль.

– Интересно. Вот ведь как бывает.

– Самое интересное в другом. Витька этот, теперь является моим мужем. Да. И у нас две прелестные дочки! Мы очень дружно живём.

–М-м….

– В лес только не ходим. Витя против, а я и не спорю.

А вы зачем это выспрашиваете-то? В газету хотите? Да? Бабушка очень долго болела, переволновалась за меня…. Всю зиму в больнице лежала, – сердце.

– Хочу рассказать, что не перевелись ещё на свете добрые волшебники. Просто в волшебство нужно верить. Порой так хочется верить в волшебство, а здесь живой пример.

Лукса и мотор

Лукса внимательно осматривал новенький, блестящий чайник, близко подносил его к глазам, ощупывал заскорузлыми пальцами, словно хотел непременно найти дырку, или какой-то другой изъян.

Лукса, это старый охотник из самого дальнего удэгейского поселка под названием Сои. Удивительной красоты, покрытые вечной зеленью сопки, окружают поселок. Именно там он родился, на берегу веселой и рыбной реки Хор, там, на этих берегах и состарился. За всю свою жизнь только один раз покидал родные места, когда надо было воевать, отстреливать, как диких зверей проклятых фашистов, делая засечки на прикладе, как велел командир. Но когда командир, пересчитав зарубки, почему-то засомневался, Лукса спорить не стал, просто на одну зарубку он теперь определял двоих отстрелянных. Пришлось, тогда ещё молодому охотнику, «поработать» на благо Родины. Когда его, после войны пытались расспросить, узнать, что там было, как он воевал, он лишь отмахивался и говорил, стараясь правильно произносить слова:

– Зачем тебе спрашиваешь? Работал мало-мало. Снайпером работал. Винтовка добрый был, хотел домой привезти, командир не разрешил.

В полотняном мешочке у Луксы хранились звонкие медали и увесистые ордена. Он их берег, но на грудь не вывешивал, и никому не показывал, кроме своей жены.

Фамилию свою, Кялундзюга, Лукса носил с гордостью. Все, кто родился и жил в Соях, носили эту фамилию, и очень гордились ей. Кто жил ниже по течению, Гвасюгинские, Катенские, Кафенские, тоже были удэгейцами, но род был другой, оттого и фамилия другая, – Кимонко. Они тоже очень гордились своей фамилией. Так и жили эти гордые люди на берегах великой дальневосточной реки под названием Хор. Жили дружно, не торопко, не хлопотно, хозяйство не водили, чтобы не привязывать себя к какому-то определенному месту, любили кочевать с косы на косу. Где больше рыбы, там и они, где легче добыть зверя, там снова они.

Зимой удэгейцы охотились на пушнину, мастерски добывали соболя, белку, промышляли кабана, да сохатого. Никогда не отказывались от возможности добыть медведя. Охотники жили в таежных пристанищах, зимовьях, чумах, палатках, вместе со своими женами, а нередко забирали с собой на зимовку и стариков, – кто их будет кормить в деревне, а здесь, в тайге, этой проблемы и не стояло даже. Ребятишек, школьников, на зиму отдавали в интернат, там было тепло и сытно, за них можно было и не беспокоиться, а стариков в интернат не сдашь, надо брать с собой, в тайгу.

Лукса снова и снова осматривал магазинные полки, любуясь чистой, блестящей посудой, опять подносил чайник к уху и брякал по донышку костяшками пальцев. Звук был глухой. Продавщица поджимала губы, складывала полные руки на груди:

– Будете брать? Что по нему брякать, это же не барабан.

– Плохой ево, однако. Не звенит.

Продавщица бесцеремонно забрала чайник и умостила его на место, между большой кастрюлей и тазиком, повернув так, чтобы было видно этикетку с ценой. Лукса хотел было обидеться, потом, возмутиться на продавщицу, но передумал. Отступил на шаг от прилавка и повторил: