Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Плещут холодные волны
Шрифт:

— Ой, доченька!

И стала падать в темный бездонный колодец. Ударило едким запахом пороха и мелинита, который она уже не раз слышала, когда поблизости рвались бомбы и снаряды. Горький, зловонный, противный запах. Боже мой, а как же дети? Там же Юлька и Грицько. Что с ними? Неужели не спрятались? А как они могли спрятаться, если все произошло так внезапно. Не было ни тревоги, ни гула самолетов в небе. Сразу засвистело и взорвалось. Раскрыла глаза — и ничего не видит. В доме дым. Или, может, ослепла она? Собрав последние силы, Варвара рванулась к двери, споткнулась о порог,

услыхав страшный детский вопль.

— Ма-а-ма-а-а! — не своим голосом закричал Грицько.

А Юлька не закричала.

Она лежала посреди дворика, раскинув еще теплые ручонки.

Варка схватила Юльку на руки и припала к ее головке, словно хотела вдохнуть в ребенка жизнь. Юлька взглянула на мать уже невидящим, тусклым взором и закатила глаза, тяжело всхлипнув кровью. Она хотела что-то сказать, но слово так и замерло на болезненно сжатых, посиневших устах. Горячая кровь текла по рукам матери. Варка обернула ребенка мокрым фартуком, точно боялась, что хоть одна капля этой крови упадет на камень.

А снаряды свистели и рвались на соседних дворах, по всей Корабельной стороне, но Варка их не замечала. Она прижимала к груди Юльку, словно хотела сохранить еще какое-то мгновение ее уходящее живое тепло.

— Мама! — изо всех сил дергал ее за юбку Грицько. — Прячьтесь, мама!..

Он стоял растрепанный и почерневший, как земля, держа в руках Юлькин башмачок, в котором, заливая белый чулок, истекала кровью оторванная детская ножка.

Варка увидела окровавленный башмачок и вдруг закричала не своим голосом, словно только теперь поняв, что случилось. Она кричала и плакала, поднимая на руках мертвую Юльку.

— Люди! Платон! Что же это творится? Спасите! Юлечку мою... Слышите? Юльку нашу...

Она была бессильна и беспомощна в своем горе. Грицько увел ее в маленькую пещерку за домом, посадил на гладкий камень.

Варка смотрела помутневшими глазами на двор и не узнавала его. Молодые садовые деревья лежали на земле, шевеля вывернутыми корнями. Виноградные лозы были срублены осколками и перепутались с ветками старых яблонь. Весь палисадник, в котором играла Юлька, засыпало черной землей, забросало камнями. Столб упал на дорожку, обмотанный белыми проводами, по которым когда-то бежал в дом электрический ток. Дворик сразу почернел, словно его обожгло адским огнем.

Услыхав страшные вопли во дворе Горностаев, прибежала соседка и стала успокаивать Варку. Она силой отняла у нее мертвого ребенка, положила в глубине пещеры, накрыла белой простыней. Грицько помчался на завод к отцу, даже не спросив у матери разрешения.

Скоро все Горностаи снова собрались в отчем доме.

Юлька лежала в сосновом гробу на широком столе, вся в белом, укрытая до подбородка марлей. Варвара обхватила гроб руками, словно боялась, что кто-нибудь придет и унесет его. Заплаканная Оксана все время давала матери нюхать из пузырька. Платон сидел у стола, обхватив голову руками. Ольга что-то шептала Грицю, вытирая мокрым полотенцем его заплаканное лицо.

— Мама, — тихо, словно прося прощения, сказала Оксана. — Павло не может прийти на похороны. У него очень много работы. Ему трудно. Сегодня утром начался второй штурм. Вот

потому они и засыпали все снарядами...

— Ох, не мучь меня, — уже не плакала, а только всхлипывала Варка. — Пусть начинают... Пусть что хотят, то и творят... А ее уже нет...

— Павло потом придет, мама.

— Ох, чем он поможет, твой Павло, дочка? Ой, что я, бедная, буду делать теперь?..

Подошла соседка, взяла Варку под руку, сказала:

— Варка, слышишь, Варка! Уже вечереет. Скоро нельзя будет ходить по улицам. Надо что-то делать. Вставай, пойдем и мы...

— Ой, доченька моя родненькая! На кого ты нас покинула?! Дай мне рученьку твою, — рыдала Варка, пошатываясь на усталых ногах.

Они вынесли гроб и пошли вдоль моря к вокзалу, а там вверх по улице Ленина, потом свернули к кладбищу коммунаров. Севастополь весь горел и был затянут едким дымом, расстилающимся над бухтами, над срубленными, с вывернутыми корнями деревьями. Бушевавший с утра огненный ураган уже затих и клокотал где-то в горах, где матросы уже не помнили, какой сегодня день.

Из-за поворота вылетели побитые осколками грузовики и, поравнявшись с гробом, остановились. С переднего соскочил техник-лейтенант Каблуков и, сняв обожженную мичманку, склонил голову.

— Ставьте на машину, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Мы едем мимо кладбища.

Он помог Платону поставить гроб в кузов первого грузовика. Потом посадил туда всю семью Горностаев и сам сел вместе с ними на разбитый ящик. Стукнул ладонью по кабине, и машины тронулись, но уже тихо и медленно, не так, как ехали только что.

— На ремонт веду машины, — сказал Каблуков. — К утру подремонтируем.

Платон молчал.

— Долго болела? — снова спросил Каблуков, показывая глазами на гробик.

— Не болела она. Снарядом, — глухо сказал Платон. — Во дворе играла...

— Дочь?

Платон молча кивнул и больше не проронил ни слова.

Перед кладбищем, которое желтело свежими холмиками и чернело только что выкопанными могилами, машины остановились. Каблуков помог снять гробик и, вынимая из кобуры пистолет, подал команду шоферам:

— Оружие взять!..

Шоферы выскочили из кабин, держа наготове винтовки.

— Зарядить!

Щелкнули затворы, и в небо поднялись холодные стволы.

— Салют! — скомандовал Каблуков.

Прогремел дружный залп, эхо покатилось тихой околицей, растаяло в поле, которое протянулось до самого Херсонесского маяка. Каблуков сказал:

— Прощайте! Тут вы уж сами, потому что я спешу на ремонт. — Он вскочил в кабину, грузовики взревели моторами и помчались к Карантинной бухте.

Варка посмотрела им вслед и еще сильнее зашлась слезами.

— Ну, хватит уж, будет, Варочка, — уговаривал ее Платон. — Видишь, чужие люди и те посочувствовали нашему горю. Матросы...

Отец взял гробик на плечи и пошел, тяжело переступая с ноги на ногу, словно клонился от налетавшего с моря ветра. Он еще издали увидел могильщиков, которые тут теперь, кажется, и жили. Те как раз рыли новую могилу, и над ямой поблескивали их лопаты, выбрасывая на поверхность желтую глину. Платон понес гробик прямо к ним.

Поделиться с друзьями: