Плетущий небылицы
Шрифт:
Нет, всё-таки его друг, ротан Пупырь, необычайно дивное существо не только во всей Нижней Балке, не только в их округе, но, наверное, и во всём Королевстве пустых банок. Хорошо, что они друг друга нашли. В жизни иногда бывают такие невероятно приятные совпадения.
Пока скрыга думал обо всём этом и резал остатки многострадальной простыни, ротан повязал всем мышам ленточки, и у него ещё часть осталась. Он недоуменно посмотрел на обрывки ткани, потом глянул на результаты усердной работы скрыги и как-то безмятежно развеселился.
– Как славно! Теперь мне будет чем пометить свои яблони, а то эти пронырливые кролики обгрызли все деревья в округе и уже добрались до моих яблонь. Я им сколько раз говорил, не трогайте их, ведь зимой придёте
– Неплохо придумал.
– Нет, он не может хоть раз разделить со мной радость моего открытия. У тебя бывает приподнятое настроение?
– Наверное…
– Никогда!
– категорично заявил ротан.
– Слышишь, никогда оно у тебя не бывает приподнятым, потому что у тебя нет настроения. Ты пребываешь в дыму любовных мечтаний, где нет места ни тебе, ни твоему настроению! И давай не будем об этом! Сейчас мы идём в трактир набивать мне пузо, наполняя окружающий мир наслаждением, а заодно испортим несколько блюд, то есть покормим тебя.
– Уговорил. А когда будем подвязывать деревья?
– Яблони? По пути, они все растут вдоль тропинки.
Друзья вышли из дома и бодро зашагали по дороге, ведущей в дальний конец Нижней Балки, где под глинистым размывом примостился трактир «Гнездо гнувливого Растягая». Этот трактир держал известный в округе дождевой червь по имени Граф Гофрированный. Он был из переростков и в отличие от своих заморышей родственников вымахал в два метра. Граф славился своим кухонным искусством. У него останавливались самые разнообразные существа из прочих миров, особенно из подлунного и залунного. Хотя самыми отпетыми завсегдатаями его заведения были погонщики. Тут же сновали зазывалы или, попросту говоря, нанималы. Любой мог под сурдинку с соульдиновым соусом подписать договор на перегон нуждающихся в этой процедуре существ. А нуждающихся хоть отбавляй и отливай – это тебе и киты с котиками, и гуси-лебеди, и прочая пернатая людь, ну и конечно, громадные табуны рогатых с копытами, а также всякие грызуны типа полярных леммингов. А уж про рыб и другую чешуйчатую братию говорить не буду, как и про эфемерных созданий из числа букашек, кузнечиков, бабочек, стрекоз и остальных существ. И что самое невероятное, они каждый год тащатся невесть куда, иногда преодолевая по нескольку тысяч километров. И всё не впрок, приходит время, а им опять надо бродяжничать. Однако тут есть одна загвоздка: вся учёная братия считает, что они сами определяют путь-дорогу, сами находят звёзды, а некоторые, страшно сказать, солнце с луной, сверяют со своими внутренними картами и решают, куда двигать. Хотя на самом деле всё устроено достаточно прозаично – эти многочисленные перелёты устраивают нанималы. Они получают необходимые указания и средства из центра управления полётами, перемещениями, передвижениями (коротко ЦУППП, в народе прозванном «суп два “п”», то есть «суп с выпивкой»), затем ищут желающих поучаствовать в столь грандиозном мероприятии за немалую мзду в зависимости от дальности и кучности (табунности, стадности, стайности и других – сти). И все ключевые мероприятия, а именно подбор кадров, то есть погонщиков, происходят в одной точке мира - в трактире «Гнездо гнувливого Растягая».
Граф, как хозяин трактира, благосклонно относится ко всем посетителям – главное, чтобы посуду не тырили, а с остальным можно разобраться. Поэтому у него в заведении
нередко вспыхивают драки, в которые хозяин очень любит встревать, правда, после его уразумений многие долго в себя приходят. Поговаривают, что есть особо отличившиеся, так в себя и не пришедшие, а есть те, кто под прессом неопровержимых убеждений Графа менялся содержимым со своим соседом и до сих пор не может понять, кто есть он.Вот в это заведение пришли наши закадычные друзья. И каждый из них, входя под прокопчённые своды трактира, вряд ли мог бы с точностью до килограмма сказать, что тут может произойти в ближайшие пять или даже десять секунд. Хотя необычности и несуразности в этом месте были обычным делом. Вот и сейчас в дальнем углу сидела требуха по имени Китовый Ус и рассказывала, как она уснула на льдине айсберга, а эти бисовы дети (они же тюлени) успели так разбрестись, что она с трудом их собрала.
– Одна выручалочка у меня – моя верная собачка, косатка Силька, - похохатывала она.
– Каждый раз, когда мы возвращаемся с перегона, я всегда с благодарностью думаю о кривом дядюшке Нос, который подарил её мне на день моего огнедышащего ангела. Хороший у него питомник!
– Да уж скажешь, - раздался пьяный голос в другом углу трактира, и все узнали известного погонщика леммингов панциря по кличке Кетмень. - Мне он несколько раз выращивал песцов для прогона, да толку от них было что от твоей песцовой шапки!
– Ты сомневаешься в моих словах?!
– Требуха закатала рукава обширной рубахи, отёрла ладони о кожаные штаны и поднялась, по пути прихватив кружку с недопитым пивом.
– Я, ежели правду грю, то не отступлюсь!
– вскочил молодым петушком Кетмень.
– А я, стало быть, морочу воздух грязной брехнёй?
– Китовый Ус подошла к панцирю и нависла грозовой тучей у него над головой.
– Стало быть, так!
– не унимался Кетмень.
– Хочешь сказать, что моя Силька пустобрёха?!
– Угу… - только и успел произнести панцирь, как громадная оловянная кружка опустилась на его маковку. Тут же появился Граф и, без особого интереса поглядывая на обмякшего панциря, спросил: - Ты от души или так, для острастки?
– Смеёшься! Если бы от души, она у него вмиг вылетела бы. Так, шоб не рыпался на честных барышень!
– Сама отнесёшь или мне приложиться?
– Тащи, боюсь перепачкаться, - великодушно махнула рукой требуха.
– Тогда с тебя ещё пару монет и выпивка для панциря на весь вечер. Деньги есть или в кредит?
– Да я же с перегону. Конечно есть, видишь? - Она потрясла перед его морщинистой мордой кошельком, затем достала монеты, отдала Графу и вернулась на своё место под бурные возгласы собутыльников. Хозяин трактира поднял панциря как пушинку, отнёс его на своё место, вылил ему на голову остатки пива из кружки, взятой с соседнего столика. А когда панцирь пришёл в себя, то спокойно сказал: - Теперь выпивка будет только под еду, она оплачивает.
– Я всегда знал, что требуха обширнейшей души женщина, - живо возрадовался Кетмень, слизывая текущее по лицу пиво.
– Тащи ведро крабовых клешней, креветок, мидий и жбан моего любимого, зеленовато-тёмного, холодненького, с хрустящими льдинками.
Описываемая сцена как раз и произошла на глазах скрыги и ротана за какие-то десять секунд. Она была настолько обычным делом в этом трактире, что на неё никто так и не обратил бы внимания. Если не считать короткого замечания ротана.
– Вот видишь, а ведь это тоже любовь.
– Кого? Панциря, что ли?
– удивился Тяй.
– Да, его. Только он так обожает требуху, и она об этом знает, и ей очень приятно от этого обстоятельства.
– Ага, и за свою любовь панцирь получает всегда кружкой по голове, а потом закуску с выпивкой.
– Страдать надо уметь со вкусом.
– По-моему, он просто клянчит выпивку, сохраняя, так сказать, своё мужчинское достоинство.
– Неужели?! А вот подойди к требухе и скажи, что, мол, панцирь, уже который год по ней вздыхает.