Плевенские редуты
Шрифт:
Во первых строках…»
Евдокии немногим более сорока лет. Труд, заботы, безмужье рано состарили ее. Но остались живость глаз под бровями вразлет, стройность крепкого тела.
Сейчас, подперев рукой щеку, вбирает Евдокия каждое слово бесценного письма, боится пропустить и то, что может притаиться между строк.
Они сидят в стряпной на лавке, под стенной полкой с посудой.
Дверь в горницу открыта, и виднеются угол стола, холщовая скатерть, сшитое из лоскутков одеяло, сундук-скрыня, окованный железом. Потикивают простенькие часы на стене. Из прихожей вышел, словно бы тоже послушать, любимец Алеши — огненно-рыжий, с покорябанным в драке носом кот Мордас.
А Ерошкин голос выпевал:
— «Передайте поклон братцу Степе, соседу Ивану Ильичу Сапрыке и тетке Глаше, дяде Григорию и деду Митрохе, и всей вулице, всем станишникам, кого встрените.
Я здоров, чего и вам желаю. Стоим мы под городом болгарским — Плевной, на реке Вит».
Евдокия пытается представить себе и этот город, и эту реку, но у нее ничего не получается. Все выплывают Новочеркасск и река Тузловка. А может, и схожи они? Ну как там ее кровинка службу нелегкую несет, под пулями стоит? «Небось, если ранетый, ни в жисть не напишет, чтоб мать не тревожить».
«А народ здесь подельчивый, к труду привычный, с нами нравом схожий. И слова, как наши: пшеница, добро, приятелство, бабичка (энто бабушка), хилый (слабак).
Команда у нас — „шагом марш“, а по-ихнему — „ходом марш“. Виноград — гроздья. И байки схожие. Один мой знакомец — болгарин Ивайло Конов — грит: „Груша падает недалече от корня“. Единокровные мы братья, и рад я дюже, что пошел их освобождать. Друг у меня издесь есть — Стоян Русов, хошь в казаки примай.
А что, маманя, как привезу я вам сноху с Болгарии? Приютите нас, приветите али со двора сгоните?»
Евдокия закусила губу, чуть не разрыдалась: «Да лишь бы ты, Алешенька, возвернулся цел и невредим, а там вези, коли по сердцу. Разве же мало казаков с дальних стран жен привозили?»
«А что касаемо чести казачьей, рода суходоловского, так сын ваш их не унизит, завсегда отстоит. Генерал наш Скобелев верно байт: „Врагов не считают, а бьют“».
О своей провинке перед генералом решил умолчать: зачем мать расстраивать? А вину свою он загладит. Главное, чтоб в бою не осрамиться.
«Ноне обложили волка в Плевне, зараз брать его надо, а он чисто гад бешеный… И Быстрец службу справно несет. Ранетый был, но ничего — теперя излечили. А давеча остудился, кашлять стал, так я ему тихо песню сыграл, помнишь, ты гутарила, отец ее спевал?»
«Как же не помнить, любил ее Петя выводить. Бывалча, как начнет:
Ой, да уж ты, конь, ты, мой конь, Добрай конь, ты мой това…А дед поддерживает:
Конь, товарищ мой, Добрый коник, ты товарищ мой!Петя выше берет:
Ой, да ну иде жа мы с тобой, Коник, с тобой ноче…А дед опять протягивает:
Ночевать будем… Иде, коник, ночевать будем?Да что же это за волк бешеный, и как его брать будут?»
— «И вот спеваю я, а у самого сердце навроде холонит, к дому рвется, — звенит голос Ерошки, —
так бы и полетел на Быстреце к порогу отчему… Размечтался я, память разбередил, а сотенный, есаул Афанасьев, подслухал да испытует: „Что, Лексей, небось, Митякинская наша привиделась?“. А как ей не привидеться? Стоит ли, маманя, дуб старый по-над яром? В леваде у нас гуркотит ручей али притих на зимовье?»«Притих, притих, куда же при таком морозе гуркотеть? А возвернешься — напеку я тебе канышков [41] знатных…»
41
Пирожков (местн.).
Евдокия поглядела меж ситцевых занавесок на двор. Словно бы вот он, сынок, соскочил с коня, затонотил на крыльце.
Посередь улицы важно вышагивает мельник Тюкин — кирпичная морда, шуба на лисьем меху. Покосился на ее курень. «Кобель бесхвостый, век бы тебя не видела с твоими приставаниями. Ну да на той неделе, как была у него на мельнице, полез, шелудивый, лапами своими, так саданула в зенки бесстыжие, что доси ходит с синяком.
Вот возвернетея сыночек, заступа будет, вязы он тебе, блудливому, свернет».
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
День у Осман-паши выдался тяжелым..
С утра он присутствовал при расстреле трех низамов, пытавшихся позорно уйти от войны, — стреляли сами в себя. Их выдал пороховой нагар у ран, и, для устрашения других, Осман приказал казнить самострельщиков.
Их вывели в поле, заставили стать на колени на некотором расстоянии друг от друга. Разрешили помолиться. Ариф, медленно застегнув пуговицы на лайковой перчатке, взмахнул саблей. Раздалось три залпа. Трусы повалились замертво. Но расстреливающие не знали, у кого в ружье были боевые патроны, а у кого — холостые. Зачем совести по-пустому мучиться?
Потом появились новые парламентеры от великого князя во главе с его драгоманом, действительным статским советником Макеевым, при адъютанте графе Татищеве.
В прошлом Макеев был русским консулом в Смирне, встречался однажды в Истанбуле с Осман-пашой и решил, что этого достаточно, чтобы считать себя его близким знакомым. Переговоры хотели вести якобы об уборке разложившихся трупов, а в действительности, вероятно, полагали предложить ему, Осману, отступной куш, как у них это называется. Разнюхали, наверное, что у мушира долгов два миллиона франков.
Сам мушир на свидание с Макеевым и Татищевым не поехал, сказался больным, прислал записку с изъявлением чувства благоговейного высокопочитания к великому князю. Отправил начальника своего штаба Тахирнпашу и Арифа.
В парламентерской палатке, поставленной за аванпостами, прямо на Гривицком шоссе, и шли переговоры. Артиллерийская канонада умолкла на два часа.
Пили кофе. Курили наилучший табак. Договорились об уборке убитых. И ни о чем более.
Ариф, позже рассказывая Осману об этих переговорах, клокотал от ненависти: «Мне хотелось вспороть животы этим гяурам».
Ну, бимбаши может допустить роскошь таких высказываний, а его, командующего, — «ноблесс оближ» (положение обязывает), как говаривал профессор в академии. Обязывает искать выход, казалось бы, и в безвыходной ситуации.
В прошлом месяце в Плевну пытался пробиться из-за Балкан на линии деревни Мечки-Пиргос — село Третеник Орханийский корпус Мехмед-Али-паши. Но не сумел. Посылали воздушный шар из Софии, он потерпел аварию, не долетев до Плевны. Да и к чему здесь этот шар? Разве только для связи…