Плеяда

– Всё нормально. Такое тоже бывает. Это у тебя не кровь течёт…

Крот ощупал себя, и глаза его забегали:

– Это непроизвольно… так получилось… оно как бахнет… у меня будто сознание выключило на несколько секунд… я в бессознательном состоянии был, когда это… потекло.

Ганс встал.

– Осматривайте позицию, выбирайте себе места, где будете сидеть все три дня. Маскируемся. Кто не спрячется – оператор будет не виноват! Давайте живее! Немец нас видит, будет время от времени крыть минами, будет атаковать сбросами и «истеричками». Шевелитесь!

Он не смотрел на Крота, оставив того один на один с проявившейся проблемой, и Крот эту деликатность оценил:

– Ганс, спасибо…

– Не ссы, всё будет хорошо, - усмехнулся собеседник. – Ты главное в штаны более серьёзно ничего не выложи. А то стирать здесь негде и нечем.

– Я не хотел, - Крот опустил голову. – Оно само.

– Я знаю, - сказал Ганс. – Ничего страшного. Привыкнешь.

– Когда?

– К вечеру.

– Предлагаю пулемёт поставить здесь, - к Гансу подошёл Максуд. – Если чубатые попрут по балке, с этой позиции они для пулемётчика в одну линию выстроятся, очень удобная цель будет. Если их «бэхой» на край «Зеи» забросят, то отсюда их тоже будет удобно косить фланговым огнём.

– Дельно, - кивнул Ганс. – Где наблатыкался?

– Я «кашник», - ответил Максуд. – Ещё с Бахмута начинал. Полгода от звонка до звонка.

– Понял, - улыбнулся Ганс. – А что же ты раньше о своём прошлом не говорил?

– А зачем? Тебе сказал, ты теперь знаешь. А остальным – зачем это знать? История такая себе… не для всех, - своей фразой Максуд дал Гансу понять, что воспринимает его не так, как остальных, что видит в нём лидера и готов ему доверять не только историю своей жизни, но и нечто больше – в данных условиях, возможно, и саму свою жизнь.

– Согласен, - кивнул Ганс. – Про вашего брата много чего рассказывали, о чём лучше не знать.

– Ну, вот и я про то же.

Максуд, несмотря на такой позывной, был русским. Когда-то давно он застал свою жену в постели с лучшим другом, и в порыве стремительного душевного расстройства, убил на месте обоих – кухонным топориком – раскроив им черепа. Дали ему, учитывая состояние внезапного аффекта, шесть лет колонии, где на пятом году отсидки, на плацу он увидел человека с тремя геройскими звёздами, и услышал его слова «в моём подразделении недопустимы три греха…». Так он оказался в «музыкальном коллективе», а ещё через пару недель – на окраине Бахмута, в Иванграде, и затем дни закрутились как в калейдоскопе – штурмы, штурмы, штурмы. Ему посчастливилось выжить в «Бахмутской мясорубке», которая стала мясорубкой не только для противника. Через полгода он вернулся в родной город, где быстро понял, что там он никому не нужен, и ноги сами привели его в военкомат, где он и подписал контракт. Почему в армию, а не в родной коллектив? Да потому что Марш Справедливости уже отгремел, и «Министерство Наступления» кануло в Лету – пришлось трудоустраиваться в Министерство Обороны.

Ганс вспомнил, что по достижению позиций он должен был доложить об этом командиру взвода, и включив рацию, стал вызывать Каштана.

– Каштан – Гансу!

– На связи, - ответил Каштан.
– Вы дошли?

– Дошли.

– Только сейчас?

– Нет, полчаса уже здесь, немцы обстреляли нас из миномёта.

– Двести, триста, есть?

– Нет, - ответил Ганс.

– Надо сразу докладывать, - поучительно сказал лейтенант. – Смена ушла?

– Ушла.

– Что-то ещё?

– По пути потерялся один карандаш.

– Кто?

– Карась.

– Как?

– Где-то свой автомат потерял, пошёл назад, искать его. Обещал догнать нас, как найдёт.

– Вот нельзя было без приключений?

– Каштан, пошёл бы ты с нами, не было бы приключений.

– Смену предупредили, что они карандаша могут встретить?

– Нет.

– А надо было.

– Да сами разберутся.

– А если вальнут его?

– Значит, судьба у него такая, - усмехнулся Ганс. – Но если честно, то думаю, что он в деревню свалил обратно. Там его ищите.

– Конец связи, - Каштан поспешил соскочить с неловкого разговора.

Осматривая позиции, Гоча нашёл четыре реактивных гранатомёта, аккуратно сложенных в полуразрушенном блиндаже, а рядом – вскрытый цинк с автоматными патронами, наполненный не менее, чем на половину.

Время от времени со стороны противника раздавались орудийные и миномётные выстрелы, и по позициям несколько раз прилетали мины, но все они падали, так получалось, вдали от людей, не причиняя им вреда. Несколько раз пролетали коптеры, которые не обращали внимания на занятую отделением лесополку, улетая куда-то дальше, в сторону основных позиций батальона – в любом случае им там было интереснее.

Кузя, не горя желанием воевать, спрятался под упавшим деревом, где быстро оборудовал себе лежак, накидав сверху веток – полагая, что такой маскировки будет достаточно. Там он выложил из рюкзака свои запасы еды – три сухпайка, и плотненько пообедав, завалился спать, проигнорировал окрики Ганса, искавшего его, чтобы нарезать задачи.

Не найдя «заслуженного авторитета», Ганс привлёк к делу Якута, которого отвёл на правый фланг занимаемой лесополки «Десна». Далее, через семьдесят метров открытого пространства, под косым углом к «Десне» располагалась лесополоса «Зея», о которой упомянул Бизон.

– Сечёшь в оба глаза. Если прощёлкаешь немца, и тебе конец, и нам. Но тебе конец точно, а нам нет, мы, может, успеем что-то сделать. Они могут двигаться по лесополке, - Ганс указал рукой на «Зею», - если увидишь там движение, сразу открывай огонь. Всё понял?

– Да чего тут не понять?

– Ну, мало ли. Вдруг ты не догадливый.

– А долго сидеть? Меня кто-нибудь сменит?

– Зачем?

– Ну, чтобы отдохнуть.

– Отдохнуть от чего? От того, что ты тут будешь просто сидеть и ничего не делать?

– А спать как?

– А ты что, в подвале не выспался? Пять часов спал, как убитый!

– Ганс, это не дело, - Якут покачал головой. – Я что, за всех тут должен на фишке стоять?

– А ты не стоишь, ты сидишь.

– Я серьёзно.

– И я серьёзно.

От Ганса несло силой, уверенностью и полученным боевым опытом, Якут излучал страх предстоящего одиночества и сомнение в справедливости такого распределения задач. Где-то в глубине души Ганс выбирал, чем сломить сейчас этот демарш: разъяснением задач остальных бойцов, или же оплеухой, и не мог выбрать, хотя Якут был вдвое его моложе, однако, при этом он явно не был совсем уж слабохарактерной личностью, для убеждения которой хватило бы одной пощёчины.

– Ты это, - сказал Ганс, секунды спустя. – Не кичись. Тут всем работы хватит. И у тебя ещё не самая сложная.

– Просто про меня не забывайте, - примирительно ответил Якут.

– Не забудем, - пообещал Ганс.

Ещё недавно Якут «парился на зоне», отбывая срок за вооружённый грабёж, к которому его толкнули обстоятельства и слабость перед соблазном быстрого обогащения. Работая на рынке охранником, в один прекрасный момент он узнал, что одна из местных среднеазиатских диаспор будет вывозить накопленную наличность. Делу способствовало наличие у него служебного оружия – пистолета - который он и использовал в попытке завладеть целым баулом налички. Радоваться успеху пришлось не долго – уголовный розыск нашёл его через сутки на его же даче. К тому времени потратить он смог три тысячи рублей – на бутылку шотландского виски, бутылку колы, шоколадку, сервелат и килограмм яблок. Пару миллионов присвоили опера, пока оформляли изъятие, еще двадцать шесть миллионов государство обратило в казну, так как заявители не смогли объяснить источник их происхождения. Отсидеть он успел три года, после чего сотрудники оперчасти популярно объяснили ему преимущества подписания соглашения с Министерством Обороны, после чего он очень быстро оказался на фронте – в прославленном орденоносном мотострелковом соединении. Для него эти события были как обухом по голове – бывало даже сложно поверить в происходящее: только недавно ты был ещё на зоне, и точно знал, когда выйдешь на свободу, и вдруг раз, ты не понять где, вокруг война, а вместо перспектив стать свободным членом общества, стала преобладать перспектива быстрого упокоения, причём, как он вдруг стал осознавать, скорее всего без всякой пользы для Родины и себя лично.