Плеяда

Выбор Каскада остановился на Спутнике потому, что тот не позволил Диксону бросить его полк в мясорубку первого дня наступления, что говорило о способности человека не только зрело оценивать складывающуюся обстановку, но и о его умении отстаивать свою точку зрения.

Прибыв в бригаду и пообщавшись с командованием, Спутник уже через два часа своим заместителем назначил беспринципного Зверя, с помощью которого он и решил ломать в соединении старые стереотипы.

Капитан Зверев, получив власть над полковниками, подполковниками и майорам, невзирая на ранги, быстро пояснил офицерам, что ставить палки в колёса новому командиру - чревато тяжёлыми последствиями. В том числе и не отражёнными в уставе и действующем законодательстве.

Приехавший в бригаду Репер представился командиру и сразу убыл в дивизион, выполнять поручение начарта. Оказалось, что у всех восьми орудий были перебиты колёса, у шести повреждена гидравлика, что привело в нерабочее состояние домкраты и накатники. В целом, по оценке Репера, все орудия можно было восстановить, вопрос был только во времени. Хуже дело обстояло с людьми – в момент удара погибли все офицеры дивизиона, среди выживших оказался только один подготовленный командир орудия, умеющий работать с артсистемой и рассчитывать данные для стрельбы с помощью программы в смартфоне. Репер ходатайствовал перед командиром бригады о назначении этого специалиста командиром артиллерийского взвода, что и было немедленно удовлетворено.

***

Дизеля Корсар нашёл в передовом госпитале в Ударнике, где готовили раненых к отправке на «большую землю». Миловидная медсестра провела комбата по палате, полной горя и боли и указала на койку, стоящую в самом углу:

– Там он, только…

– Что?

– Не удивляйтесь. Мы не смогли иначе. У него были множественные ранения рук и ног и нам пришлось…

Она повернулась и ушла. Двадцатипятилетняя девушка, оказавшаяся на этой страшной войне и познавшая то, что в обычной жизни знать человеку совсем не нужно.

– Иваныч, - позвал Корсар, потянув за край одеяла, укрывающего совсем небольшое тело.

«Кажется, Дизель был крупнее», - в последний момент подумал комбат.

– Олег, - прошептал Иваныч, открыв глаза. – Здравствуй, братское сердце. Ты как?

– Я норм… - Корсар не договорил – стянув одеяло, он увидел вместо рук белые повязки, и ему сразу стало понятно, что и ног у Дизеля тоже нет – перед ним лежал настоящий человеческий обрубок. Живой обрубок.

Перед глазами пошли круги и командир батальона, почувствовав слабость, сел на край кровати.

– Как же так?

– Так вышло, Олег, - прошептал Иваныч. – Ты за меня не переживай, у тебя и так, наверное, сейчас работы много… а я уже всё, не смогу тебе ничем помочь.

Тыльной стороной ладони Корсар провёл по щеке Иваныча – она была не брита и колюча.

– Как же так? – повторил комбат. – Как же так…

– Не ссы, - Иваныч изобразил улыбку. – Прорвёмся. Моя Иришка ещё не знает… зачем я ей такой нужен – мужик без рук и ног? У тебя есть пистолет?

Комбат кивнул, чувствуя, как потекли слёзы.

– У тебя же бесшумный, да? Я помню, - едва слышно произнёс Дизель.

Корсар машинально провёл рукой по своей ноге, где в набедренной кобуре покоился ПБ.

– Нет, - ответил майор. – Даже не думай!

– Да, командир. Застрели по-тихому, пока никто не видит и не слышит, - сказал Иваныч. – Зачем мне такая жизнь, если рук и ног нет? – его глаза встретились с глазами комбата: - Пожалуйста!

– Иваныч… не смей меня об этом просить! И думать об этом не смей! Сейчас медицина знаешь до чего дошла? Тебе поставят протезы, как их, бионические. Ты всё сможешь ими делать…

Они оба знали, что этого никогда не будет.

– Прошу тебя… не могу я так… не могу. Зачем меня вообще сюда притащили? Бросили бы там, как многих других, и сейчас я бы уже был в лучшем мире!

Корсар встал.

– Иваныч, не смей. Я найду тебя после войны. Я помогу, чем смогу… - Корсар подыскивал слова, которыми нужно было закончить это страшное общение. – Я тебя обязательно найду.

Комбат сделал шаг от больничной койки. Своим взглядом Дизель словно держал его рукой, не позволяя уйти.

– Олег…

– Прости, Иваныч! Прости… - перед его глазами стояли лица сотрудников военной полиции, с которыми он подрался в комендатуре – «благодаря» которым и закрутились события, закончившиеся для Дизеля госпитальной палатой и потерей всех конечностей.

– Убей меня, - шёпот его стал тише. – Сделай доброе дело!

– Прощай!

Стиснув зубы, чтобы не разрыдаться в голос, Корсар повернулся и стремительно направился к выходу. Он шёл, и думал о том, что лучше бы не видел то, что осталось от Иваныча – от того здоровяка и весельчака, на котором ещё совсем недавно держалась вся техника не только второй роты, где он числился, но и всего батальона.

Как его, в таком совершенно беспомощном состоянии, требующем постоянного наблюдения и ухода, примут родные? Найдётся ли у них мужество и силы обеспечить ему достойное существование до самой его смерти? А если нет? А если родственники, проявив малодушие, просто откажутся от него, спасая собственное благополучие и спокойствие в ущерб морали и семейным традициям? Всё может быть – такой исход для раненых, утративших мобильность, к сожалению, был далеко не редкостью…

***

Ганс стоял перед строем «новобранцев», которых ему было поручено научить штурмовым действиям «в сжатые сроки». Эти разновозрастные люди только недавно подписали контракты, и по всей видимости, ещё до конца не понимали, куда попали и что их ждёт. Они улыбались, разговаривали друг с другом, и практически никакого внимания не обращали на человека, стоящего перед ними.

Может быть потому, что этот человек своим внешним видом больше был похож на бомжа – такой же заросший, помятый и грязный, от которого остро пахло немытым телом и ещё чем-то, что большинству стоящих было ещё не ведомо.

– Я не знаю, какой у вас уровень подготовки, - хрипло сказал Ганс.
– Поэтому вы все пройдёте через обучение здесь, на полигоне, где в полной мере сымитирована боевая обстановка.

Полигон находился в распадке неподалёку от комбината огнеупоров, подальше от взглядов местных ждунов, стремившихся сообщать на ту сторону обо всём, что происходит в округе, что неминуемо оборачивалось убийственными прилётами. Ганса, которого неожиданно отозвали с «Двины» в расположение роты, ничего не объясняя, посадили в машину и повезли в Знаменку, где его встретил командир бригады, поздравил с официальным назначением на должность командира второго взвода, пообещал ходатайствовать перед командующим группировки о присвоении ему звания младшего лейтенанта и поставил задачу провести занятия по штурму окопов и лесополос с вновь прибывшим пополнением. Перехватив в Знаменке большой хот-дог и бутылку колы, чувствуя, как его вырубает в сон, Ганс встретился с вверенным ему личным составом, погрузил его на два «Урала» и прибыл на полигон, коим был обыкновенный участок местности, когда-то, не так давно, переживший тяжёлый бой, следы которого были ещё видны невооружённым глазом.

И вот теперь они, человек тридцать, стояли перед ним и не обращали на него никакого внимания. Никакого чувства субординации им ещё привито не было, и поэтому все они позволяли себе вольности и расхлябанность.

– Я бы на вашем месте сейчас слушал меня очень внимательно, - сказал Ганс. – Через трое суток, а может и раньше, вам предстоит идти в бой, и если вы не будете выполнять простые правила, вы погибните…

Ганс обратил внимание, что всех забавлял какой-то крепыш, время от времени отпускающий шуточки, веселящие рядом стоящих. Внимание вновь прибывших было обращено к крепышу, так как он, очевидно, излагал что-то более понятное и более приятное в сравнении с тем, что пытался сейчас донести до сознания присутствующих какой-то бомжеватого вида дурно пахнущий мужик.