Плоды проклятого древа

"Руна/Кассандра Херрен".

Своих убеждений и приоритетов Конрад не скрывал. Страж невольно скривился, но настоящей причиной его злости было другое.

— Решил прогуляться? — с обвинением бросил он. — Скучно стало сидеть на жопе?

Конрад повернулся к нему. Не слишком быстро, и не слишком медленно, не настолько, чтобы движение выглядело угрожающе. И ничего не ответил. Просто принялся снова без интереса рассматривать выбитые на стелле имена.

Именно это полное безразличие и бесило Денниса. Он ожидал чего угодно. Что Конраду оформят амнистию за все преступления и примут в Триумвират. Что он переметнется с концами к Гезельшафту или выступит на стороне Кайзера, чтобы строить филиал Рейха на американской земле. Или что он объявит руины Броктон Бей своими владениями и изгонит отсюда всех — и норми, и кейпов, а по периметру установят карантин, как в Эллисбурге.

Сильнейший парачеловек в Заливе просто улегся на кровать, не интересуясь ничем и никем. Он даже не пытался починить свою броню, что для Технаря было абсурдом.

Мнения в СКП и Протекторате разделялись. Кто-то утверждал, что сильного кейпа нужно любой ценой затащить обратно на сторону героев. Другие возражали, что груз преступлений слишком велик, а контролировать Магистерия просто невозможно, и что Клетка — единственный разумный выход. Третьи, и таких было большинство, предлагали не будить лихо, пока тихо, и сосредоточиться на насущных проблемах.

У Стражей тема падшего товарища была запретной, но Деннис с трудом мог представить, что завтра, или через неделю или когда угодно Магистерий войдет в штаб-квартиру, и с ним будут общаться как раньше.

— Слушай… я, честно, не понимаю, почему ты до сих пор не у Кайзера. Но раз уже ты не примкнул к злодеям, то почему не поможешь?! — почти выкрикнул он, боясь, что еще немного и не хватит смелости. — Ты мог бы навести порядок за считанные дни! Может даже за часы, не знаю.

— Кому я должен помогать? — без обиды спросил Конрад. — И ради чего.

— Ну не знаю… людям, может? — неожиданно многословный ответ удивл Денниса, но и в тоже время вдохновил. Значит, можно получить хоть какую-то отдачу.

— Людям… Людям? Людям, — Конрад повторил слово несколько раз на разный лад, будто пробовал его на вкус. — Зачем?

— Как зачем? Это долг героев.

— Я герой, по-твоему?

Деннис не нашелся что ответить.

Конрад прошелся вдоль стеллы, вернулся обратно.

— После того, как я выбрался из-под тысяч тонн грязи и камней, то первым делом полетел к убежищу, где были мои родители, — сказал он, обернувшись к Деннису. — Гермодверь заклинило, пришлось вырезать бластером. Когда я ее открыл, люди внутри уже стояли по шею в воде и молились. Знаешь, что я увидел в их глазах и крови? Ужас. Они боялись меня больше, чем смерти от утопления.

— Видок у тебя и правда был… так себе.

— Два дня я провел с родителями в убежище, уже в другом. Наш дом был уничтожен, нам некуда было возвращаться. Снял доспехи, переоделся в гражданское. Строил опреснители, электрогенераторы, дезинфекторы. Из хлама, который подворачивался под руку. Делал то, что привык и умел делать. Потом какой-то японец сказал мне в спину, что я нацистский уебок. Когда я собирал опреснитель. Я подошел к нему и предложил сказать мне это в лицо, а он обоссался. Тогда я сломал недоделанный опреснитель, попрощался с родителями и ушел.

Он провел пальцами по покрытому царапинами имени Софии. С таким видом, будто знал что-то важное.

— Повторю вопрос. Кому и ради чего я должен помогать?

— А ты сам разве не говорил, что есть вещи, которые просто нужно делать? — возразил Деннис. — Потому что если их не делать, завтра не настанет.

— Оно в любом случае не настанет. Губители уничтожат цивилизацию в нынешнем понимании максимум за десять-двенадцать лет. Еще за десять они истребят тех, кто не умрет от голода и эпидемий. Их невозможно убить или остановить. Они не уничтожили нас только потому, что играют с нами, скрывают свою истинную мощь.

Деннис немного опешил.

— Да что за херню ты несешь?! Ты разве сам не победил Левиафана?! — выкрикнул он.

— Это ты называешь победой? — Конрад махнул рукой в сторону Рва. — Даже если я восстановлю "Сирин" и "Яркую девочку", даже если явлюсь на следующую битву… стоит мне появиться в радиусе сотни километров от Губителя, как он отбросит притворство и вжарит так, что Ньюфаундленд будут вспоминать с ностальгией.

— Но надо пытаться! — Деннис не понимал и половины того, что говорил Конрад. Ему просто не хотелось уступать в споре. Только не ему.

— Я уже попытался. Даже вышел далеко за пределы установленных правил. Но как оказалось, Губители знают правила лучше.

Он повернулся и пошел прочь. Ссутулившийся, сломленный. Руина, когда-то бывшая человеком. На него невозможно было злиться, его нельзя было ненавидеть. Сильнейший кейп Залива сейчас вызывал только жалость пополам с отвращением.

— Конрад, которого я знал, никогда бы не опустил руки, — бросил вслед Деннис. — И у него бывали трудности, но он всегда шел вперед.

Технарь остановился. Деннису показалось, что он зашелся кашлем, но нет. Это был смех. Страшный, беззвучный смех, с застывшим оскалом на лице.

— Но я уже не тот Конрад, которого ты знал, — ответил он и удалился.

В тот день Деннис не стал возвращаться в чудом уцелевший дом, а взял ночное дежурство.

Интерлюдия 5.i Эмма

Голод.

До недавних пор Эмма не знала подлинного значения этого слова. В прежней жизни, до Губителя, она имела возможность в любой момент что-нибудь съесть, даже если не пользовалась ею. Сначала из-за соблюдаемой диеты, позднее — из страха выйти за порог комнаты.

Теперь голод стал ее вечным спутником. Не проходило и минуты, чтобы она не вернулась мыслями к еде. Она, как могла, гнала от себя эти бесплодные мысли, потому что еды не было. Нигде.

Левиафан своим водяным ударом рассек город надвое, и дом Барнсов оказался отрезан от цивилизации. Не спасало даже то, что район не особенно пострадал от волн. Первые дни они с матерью проедали запасы. Потом ее мать выменивала вещи на консервы. Потом она ушла и больше не вернулась.

Эмма осталась одна.

Она сидела в темной комнате, завернувшись в одеяло, и чтобы хоть как-то отвлечься от голодных болей, погружалась в воспоминания. Увы, вспомнить что-нибудь приятное ей никак не удавалось. Воспоминания двухлетней и более давности, связанные с Тейлор

и ее матерью, которая пекла великолепное печенье

, он вытравила из памяти уже давно. Думать о Софии она тоже не могла, потому что любые воспоминания о ней моментально перетекали на ее внезапное предательство.