Плоды вдохновения (Литературные пародии)

Мчит Шалушка, мчит Шалушка...

...............................................

Счет годам ведут кукушки,

И, достав рукой до дна,

Пью с ладони, как из кружки.

Алим Кешоков

Наша ветхая саклюшка

И печальна и темна.

Где же ты, моя Шалушка,

Или выпита до дна?

Колыбельная речушка,

Или высохла она?

Выпью с горя; где же кружка?

Здесь, в Литфонде, у окна.

Я живу, поэт московский,

Кабарде любовь храня.

Только жаль, что друг Козловский

Переводит так меня.

Перевод читатель кроет,

Головой в сердцах крутя.

То как зверь он вдруг завоет,

То заплачет, как дитя...

Родня

(Борис Слуцкий)

Мой дядя двоюродный был бог

по части починивания сапог.

А дедушка, сморщенный, словно трюфель,

маг по изготовлению дамских туфель.

Не дворяне и не пирожники

в моей родословной были сапожники

довольно-таки высокого класса.

Обуви ими наделана масса.

Ее бы хватило обуть СП,

Союз композиторов и т. п.

Забывать свою родню не годится,

и я до сих пор не устал гордиться,

что каждый мой небольшой успех

обсуждал не литературный цех,

а мастера каблуков и подметок,

не считая двоюродных теток.

Они собирались обычно в среду,

чаще к ужину, реже к обеду

и рассуждали весьма отменно.

Все говорили одновременно.

И я с тех пор за собой замечаю:

чуть что нацарапаю - к ним спешу.

Не люблю говорить: "пишу".

Предпочитаю сказать: "тачаю".

Антипародия на автопародию

(Булат Окуджава)

Жил на свете таракан,

был одет в атлас и замшу,

аксельбанты, эполеты, по-французски говорил,

пил шартрез, курил кальян, был любим

и тараканшу,

если вы не возражаете, без памяти любил.

В то же время жил поэт жизнью странной и тревожной,

только он любовь такую

описать достойно смог,

хоть давно сменил Арбат, ходят слухи, на Безбожный,

безобразное названье, как не стыдно, видит бог!

Все куда-нибудь идут.

Кто направо, кто налево,

кто-то станет завтра жертвой, а сегодня - палачом...

А пока что тараканша

гордо, словно королева,

прикасалась к таракану алебастровым плечом.

Жизнь, казалось бы, прекрасна! И безоблачна!

Но только

в этом мире все непрочно, драмы стали пустяком...

Появилась злая дама,

злую даму звали Ольга,

и возлюбленную пару придавила каблуком.

Бейте громче, барабаны!

Плачьте, трубы и гобои,

о развязке вам поведает серебряный кларнет:

значит, жили тараканы,

тараканов было двое,

было двое тараканов,

а теперь обоих нет...

Реплика пародиста

Очень остроумного и злого

жаль мне пародиста записного,

лучшего эстрадника Москвы.

...есть в нем что-то грустное

и даже

что-то есть еще от тети Даши,

не заведшей

собственных детей.

Сергей Давыдов

Пародист немало озадачен,

что-то вдруг случилось,

не иначе:

вдруг да пожалел его поэт!..

Он сравнил беднягу с тетей Дашей,

видно, осознал,

что в жизни нашей

горше доли пародиста - нет.

Пародист усталости не знает,

пишут все!

А он один читает

горы графоманской чепухи.

Легче быть, наверно, землекопом,

сутками сидеть над микроскопом,

нежели всю жизнь

читать стихи.

Пародист, конечно, пишет мало.

Что и говорить,

душа устала

и бумагу портить ни к чему...

Да, не вышло из него поэта!

И, конечно, за одно за это

можно ставить

памятник ему!

На коне

Я люблю приезжать в этот город,

И бродить, и ходить не спеша.

Снова скачет надменно и гордо

Всадник Бронзовый мимо меня.

А в Большом Драматическом горько

Плачет Лебедев в роли коня.

Марк Лисянский

Я люблю приезжать в этот город

С каждым годом сильней и сильней.

В город, воздух в котором распорот

Ржаньем всех знаменитых коней.

Я смотрю затуманенным взором,

Все навеки запомнить дабы,

Вижу Аничков мост, на котором

Кони Клодта встают на дыбы.

Медный всадник по-прежнему скачет,

И легенды слагают о нем.

В этом городе Лебедев плачет,

В БДТ притворяясь конем.

На любую вступаю я площадь,

Вдоль проспектов гуляю седых

И себя ощущаю как лошадь,

А порою как пара гнедых.

Здесь прохлада струится за ворот,

Конский запах волнует до слез.

Я люблю приезжать в этот город,

Ржать, и плакать, и кушать овес.

Змеи в черепах

Я пил из черепа отца

За правду на земле...

– Скучное время, - поморщился Гёте и встал.

Взял хворостину и ею меня отстегал.

Юрий Кузнецов

Один, как нелюдь меж людьми,

По призрачным стопам,

Гремя истлевшими костьми,

Я шел по черепам.

Сжимая том Эдгара По,

Как черный смерч во мгле,

Как пыли столб, я мчался по

Обугленной земле.

Еще живой, я мертвым был,

Скелет во тьме белел...

Из чашечек коленных пил,

Из таза предков ел.

Блестя оскалами зубов,

Зловещи и легки,

Бесшумно змеи из гробов

Ползли на маяки.

Я сам от ужаса дрожал

(Сам Гёте мне грозит!)

И всех, естественно, пужал