Плоды вдохновения (Литературные пародии)

Свободы не видала.

Всех обогрел весенний свет,

Длинны, как сроки, тени...

И вот уже сидит поэт

И ботает по фене.

Кому кого

Не та, что есть,

Совсем иная

Ты плакала легко во мне.

Себя однажды вспоминая,

Не думай плохо обо мне.

Борис Пуцыло

Не ты во мне,

А ты - иная,

Иная, впрочем, не вполне,

Себя однажды вспоминая,

Тебе нашла себя во мне.

Не я в тебе,

А ты, родная,

В моей запутанной судьбе,

Меня однажды вспоминая,

Себе нашла меня в тебе.

Ты плакала,

Ты мне внимала,

Моя твоя рвалась к себе.

Твоя моя не понимала,

Того, что я себя в тебе.

Косноязычно и занудно

Тянулись мысли в полусне...

И понял я:

Конечно, трудно

Не думать плохо обо мне.

Страсть охоты

Страсть охоты, подобная игу,

И людей покорила и псов...

Занеси меня в Красную книгу,

Словно редкого зверя лесов.

Яков Козловский

Вижу ряд угрожающих знаков,

В мире зло громоздится на зло.

И все меньше становится яков,

Уменьшается племя козлов...

Добротой в наше время не греют,

Жизнь торопят - скорее, скорей!..

Жаль, что люди все больше звереют,

Обезлюдело племя зверей.

Век жестокий, отнюдь не толстовский...

Скоро вовсе наступит конец.

Лишь останется Яков Козловский,

Красной книги последний жилец.

Примета века

И стала я приметой века:

не волновалась, не ждала,

от женщины до человека

довольно легкий путь прошла.

А мой талантливый ребенок

был в непорочности зачат...

Лариса Васильева

Была я женщиной. На блюде

мне был предложен бабий век.

Мне захотелось выйти в люди,

И вот теперь я - человек!

Оригинальной быть решила,

и это удалось вполне,

ведь я не стряпала, не шила,

поскольку это не по мне.

Была допущена в печать я,

не поэтесса, не поэт!

И непорочного зачатья

познала редкостный секрет.

К несчастью, избежать пеленок

до сей поры никто не смог.

Но мой особенный ребенок

зато талантливый как бог.

И стала я приметой века,

везде и всюду на виду.

И вот теперь от человека

я к божьей матери иду...

В это лето

Падают груши в саду августовском,

Глухо стучат о траву...

В тихой усадьбе, совсем по-толстовски

Я это лето живу.

Иван Лысцов

Творческим духом я нынче питаюсь,

Тихою радостью пьян.

В славной усадьбе, где я обретаюсь,

Множество ясных полян.

В теплых лучах золотится деревня,

Нежится речка и дол.

Добрая баба, как Софья Андревна,

Мне собирает на стол.

С рани землицу пашу я не сдуру,

Круп вытираю коню.

Скоро, видать, про Каренину Нюру

Роман большой сочиню...

Про мед и деготь

Невозможно не заметить

Вам моих блестящих глаз!

У меня медовый месяц!

И уже не в первый раз.

Галина Чистякова

Не могу понять, хоть тресни,

Где вы, юные года?

Замечательную песню

Хором пели мы тогда:

"Юбку новую порвали

И подбили правый глаз!

Не ругай меня, мамаша,

Это было в первый раз!"

А теперь, прошу заметить,

Манны с неба я не жду.

У меня медовый месяц

Десять месяцев в году!

Я с избранниками смело

То вожусь, то не вожусь.

Надоело это дело

Через месяц развожусь.

А потом опять как в воду,

Не зевай да успевай...

Да и что мне ложка меду?

Ты цистерну мне давай!

Но вину свою за это

Мне придется искупать:

Могут девушку-поэта

В бочке дегтя искупать...

Если выследить...

Если долго за нами следить,

если наш разговор записать,

то обоих нас надо судить,

но меня за любовь оправдать.

Ирэна Сергеева

Начинаем с тобой понимать,

если долго за нами следить,

если выследить нас и поймать,

то, конечно, нас надо судить.

И хоть ты, мой любимый, не вор

и на мне не разбоя печать,

будет очень суров приговор,

громом с неба он будет звучать.

Обрекут нас, дабы проучить,

ты и я будем вместе страдать:

я - пожизненно в рифму строчить,

ты - пожизненно это читать...

Когда скошено и вылазит

У меня нахальством плечи скошены

и зрачки вылазят из углов.

Мне по средам снится критик Кожинов

с толстой книгой "Тютчев и Щуплов".

Сегодня я - болтун, задира, циник

земную тяжесть принял на плечо,

и сам себе - и Лев Толстой, и Цыбин,

и Мандельштам, и кто-то там еще.

Александр Щуплов

Собрались вместе Лев Толстой и Цыбин,

и Мандельштам, и кто-то там еще.

И вроде бы никто из них не циник

и все что нужно принял на плечо.

– Вы кто такой?
– у Цыбина Володи

спросил Толстой.
– Не знаю вас, мой друг,

мы в свете не встречались раньше вроде...

– А я Щуплов!
– ответил Цыбин вдруг.

Толстой застыл, сперва лишился слова,

потом смутился и сказал: - Постой,

не может быть, откуда два Щуплова?

Ведь я Щуплов!
– промолвил Лев Толстой.

Стояли молча рядом два титана.

– И я Щуплов!
– кричали где-то там.

И, чувствуя себя довольно странно: