Плохая мать

Господи, да он же утонет! 

Я бросаюсь вперёд, ни о чём не думая. Не понимая, что делаю. Вот я стою на берегу, с ужасом глядя на далёкую маленькую фигуру в полынье, а вот распахиваю колючие заросли и, поскальзываясь, несусь по весеннему льду, покрытому снегом. По тонкому льду, который в любой момент может треснуть под моими ногами. Который уже начинает трескаться — там, впереди, этому подтверждение. 

Кровь грохочет в ушах. Сердце как кулак бьющий в грудную клетку изнутри. Я бегу. Потная, запыхавшаяся, не свожу глаз с яркой оранжевой шапки на голове ребёнка — боюсь, что эта шапка вот-вот скроется под водой. 

И вдруг столбенею. 

Понимаю, что делаю. Где нахожусь. 

Словно лунатик, который, проснувшись, обнаруживает себя вне постели, так и я опускаю взгляд и с паникой вижу под ногами замёрзшее озеро, ненадёжный, начавший таять лёд. Мою детскую фобию, выросшую вместе со мной. Самый жуткий кошмар. 

Рот пересыхает. По телу волной прокатывается крупная дрожь. Что-то холодное, тошнотворное поднимается из живота и давит на грудь, копошится за рёбрами клубком змей. 

Ребёнок кричит. Увидел меня и ещё отчаяннее зовёт на помощь. Меня. Единственное спасение. 

Я должна взять себя в руки.

Возьми себя в руки! Он погибнет! Маленький мальчик лишь на пару лет старше Вани. Невинный ребёнок. Чей-то сын.

Сделай же что-нибудь!

— Помогите!

Я представляю, как делаю шаг, но остаюсь на месте. Окаменевшая в своей панике, не могу пошевелить даже пальцем. Лёд подо мной может проломиться прямо сейчас. А под ним — чёрная вымораживающая пропасть.

— Помогите!

Малыш плачет, барахтается, тянется наверх из бездны. Не понимает, почему я медлю. А я с трудом, с огромным усилием проталкиваю в лёгкие воздух. Задыхаюсь. Голова кружится. Уши словно забиты ватой, и я смотрю будто сквозь запотевшее стекло. Как если бы носила очки и зачем-то сняла. 

— Пожалуйста!

Нет. Не могу. Вернусь на берег, позову на помощь. Кто-то спасёт ребёнка. Кто-то другой. Не я. 

Но вокруг никого. Двенадцать часов. Рабочий день. Тропинка за деревьями пустынна, на горке, с которой зимой катается на тюбингах малышня, ни души. Я один на один со своей ответственностью, со своим выбором, со своим давним кошмаром. Струшу — мальчик умрёт. И я никогда, никогда себя не прощу.

— Сейчас, малыш, сейчас. Успокойся. Я иду. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет…

Рыдая от ужаса, я опускаюсь на снег, ползу на животе, осторожно подтягиваюсь на руках. Прислушиваюсь. Только бы лёд не треснул, только бы не треснул. 

— Держись, милый, держись. Я уже близко. Пока ты держишься, всё будет хорошо. Дрыгай ногами, как будто плывёшь.

Слёзы высыхают на щеках. Я ползу по-пластунски, загребаю грудью снег, тот лезет в лицо, забивается в ворот пуховика. 

Ещё немного. Ещё чуть-чуть.

В пяти метрах от кромки льда я останавливаюсь. 

Что теперь? Что делать?

Нужна палка, верёвка — длинная и прочная вещь, чтобы вытащить тонущего ребёнка.

Снова охватывает паника. Ничего нет! Вокруг только снег и лёд. Я должна что-то придумать. Быстро!

Приподнимаюсь и стягиваю через голову снуд, дрожащей рукой дёргаю за собачку молнии на куртке.

— Послушай меня, — говорю мальчишке. — Сейчас я кое-что тебе брошу. Ухватись за это и держи изо всех сил. 

Подползаю к полынье опасно близко: куртка короткая. Я кидаю её дважды, прежде чем несчастному удаётся поймать рукав замёрзшими пальцами. 

Мальчик всхлипывает, отплёвывает попавшую в рот воду.

— Молодец. Теперь, главное, не отпускай.

Что есть мочи я тяну пуховик и вцепившегося в него ребёнка. Пячусь, сажусь на лёд, стискиваю зубы и тяну. Мои руки такие слабые — боже, такие слабые! — но эту битву я не проиграю. Не имею права! 

Ещё! Ещё!

Держись! Не отпускай!

Если он расцепит пальцы…

Если сил не хватит…

Если я не справлюсь…

Слишком страшные мысли, чтобы их закончить.

А потому я вою, хриплю, ругаюсь от ужаса и продолжаю тянуть из последних сил. 

Руки, плечи, шея напряжены и болят. Дико, невыносимо.

Но я не сдамся!

Всю свою жизнь — всю свою глупую, бестолковую жизнь я будто шла к этому моменту. И теперь обязана забыть о страхе, о панике, о том, какая я в сущности слабая и нерешительная. И просто сделать то, что должна.

И я сделаю!

Сантиметр за сантиметром я отвоёвываю добычу у озера. 

Спустя вечность мокрый дрожащий мальчишка распластывается на краю ямы.

— Ползи к берегу! — кричу. 

Пытаюсь развернуться, неловко опираюсь на колено...

И слышу характерный треск. 

Ледяная вода обжигает горло.

Глава 24

Холод впивается в тело тысячами острых иголок. Дыхание перехватывает. Голову будто сдавливает железным обручем.

Я в воде, в ледяной полынье. То, чего я боялась больше всего на свете, происходит прямо сейчас.

Сердце стучит отбойным молотком одновременно в груди и в висках. Одежда, мокрая, тяжёлая, тянет на дно. Я словно обвешана камнями, закована в доспехи. Проклятые сапоги! Проклятый объёмный свитер!

Как же холодно! Как холодно!

Сон. Это сон. Я постараюсь — и проснусь, поверну время вспять, окажусь на берегу, в тепле, сухая и невредимая. Не может, чтобы это происходило на самом деле. Так не бывает. Не со мной. 

Я пытаюсь ухватиться за край полыньи, удержаться на поверхности, не уйти под лёд, но пальцы окоченели — не слушаются, соскальзывают с острых кромок, горят болью.

Я вытягиваю шею. Беспомощная, зову на помощь, кричу, раздираю горло истошным воплем. 

Вокруг никого. Лишь мальчик, спасённый мной, неуклюже ползёт к берегу. А я одна. Брошена на верную смерть. Если помощь и придёт, то слишком поздно. 

Оно того стоило? То, что я сделала ради чужого ребёнка? Оно того стоило?

«Стоило».

Я бы не смогла по-другому.

Я приказываю себе успокоиться, дышать глубже, медленнее. Здесь и сейчас я могу рассчитывать только на себя. Не выберусь сама — погибну.

А я хочу жить! О боже, как сильно, как неистово я хочу жить! 

В голове калейдоскоп мыслей.

Ваня обнимает меня перед сном. С гордостью показывает собранную из лего машинку. 

Запах чая.

Солнечный луч на страницах открытой книги.