Плохая война
Шрифт:
– Точно, – подтвердил Еж, – уж нам бы только до него добраться.
Мысль эта очень кавалеру понравилась. Да, толково было придумано.
– Я купцу десять золотых дал, – сказал он, думая о деле. – Семь заберите, раз он для дела не подходит, так и трех ему будет довольно, пять для писаря берегите, а два… Коли дело выгорит, вам в награду пойдут.
– А вот за это спасибо, господин, – сразу обрадовался Еж.
– Да ты свое хлебало хоть прикроешь сегодня, а? – опять осадил его Фриц Ламме.
– А чего? Я ж поблагодарить…
– Закройся, говорю, за что благодаришь-то? Еще не сделали ничего, деньги еще не наши, а ты уже благодаришь…
– Идите! – махнул рукой Волков. – Мне нужен
Фриц Ламме и лопоухий и лысый Еж сразу стали серьезными и уставились на кавалера настороженно, пытаясь разгадать, шутит он или всерьез говорит.
Глава 34
Кажется, честный и славный город Мален никогда не видал такого праздника. Десять тысяч талеров! Десять тысяч! По большим улицам, что вели к кафедралу, специальные повара, нанятые в Вильбурге и Ланне, забивали телков, тут же насаживали туши на вертела и принимались делать жаркое. Жарить было велено с перечной, острой и поэтому дорогой поливкой. Тут же пивовары выбивали в бочках днища и разливали пиво всем желающим. Пирожники и булочники раздавали белые булки, детям давали пряники. Стража как бы должна была следить за порядком, но стражники тоже являлись людьми и пиво брали себе первыми, а уж дальше… Дальше – как пойдет.
В городе стоял шум, звенели колокола, аркебузиры после пива то и дело стреляли в воздух. По городу вместе с шумом и колокольным звоном плавал кислый пороховой запах, в очередях за мясом вспыхивали ссоры, но в общем, все было весело. И главное: все знали, что происходит.
А на площади перед главным собором вообще было не протолкнуться. Утром, еще до рассвета, по городу разнеслись слухи, что тут раздают конфеты и вино, и молодежь со всего города собралась еще до рассвета. И все слухи были правдой. Помимо конфет и вина раздавали сыр и добрые куски ветчины с белыми булками. Стража перегородила улицы, чтобы на площадь не въезжали кареты, тут и так было не развернуться. Пиво лилось рекой, вина тоже хватало, и от изрядного скопления веселых людей запах на площади стоял тоже изрядный.
На улицах праздник, а в доме купца Кёршнера суматоха. И суматоха шла с глубокой ночи. Многие слуги, да и не слуги тоже, спать сегодня не ложились.
– Куда же вы смотрели, вы что, не видели, что шарф не в тон фате! – выговаривала госпожа Ланге служанке.
– Ах, госпожа, то не тот шарф, сейчас тот подам, – отвечала служанка, тут же исправляясь.
Госпожа Ланге теперь была удовлетворена. Она покрыла плечи Урсулы Видль легким прозрачным шарфом и обняла ее.
– Вы прекрасны, молодая госпожа.
Урсула Видль тринадцати лет, в великолепном синем платье, расшитом отличным жемчугом, в белилах и румянах, как взрослая женщина, все-таки оставалась девочкой.
– Госпожа Ланге, отчего же мне так страшно? – едва не плача, спрашивала она.
– Не плачьте, не плачьте, иначе белила придется наносить по новой. – Бригитт присела подле нее. – И не бойтесь. Все женщины выходят замуж, так предначертано Господом. Слышите, весь город празднует, колокола, пир во всем городе – все это в вашу честь. Все женщины мечтают о такой свадьбе. У вас свадьба как у принцессы. Вы только поглядите, какое у вас платье! Я бы палец, вот… – госпожа Ланге показала мизинец на левой руке, – отдала бы за такое.
– Все так, но мне страшно!
Хорошо, что мамашу не допустили сюда. У той во все последние дни слезы так и текли из глаз.
– Вы же говорили, что жених вам мил, добр.
– Мил… – отвечала девочка. – Кажется, кажется.
– Так что же вам нужно? Жених мил, богат, добр. О таком женихе
все девицы мечтают. А вы знаете, что вам дом ищут, у вас скоро будет свой дом, с каретой и слугами. Вы там будете хозяйкой.– Знаю, знаю… Но все равно думаю: зачем же мне это?
– Молодая госпожа, мы с вами принадлежим фамилии Фолькоф, и все должны служить ее интересам, – говорила Бригитт, вставая и напоследок поправляя фату. – Я по-своему служу, вы по-своему. Ваш брак важен для фамилии.
– Мы все служим дяде?
– Так же как и дядя служит нам.
– Дядя служит нам? – удивленно спросила девочка.
– А разве без вашего дяди появилось бы у вас платье в сто талеров стоимостью? Была бы у вас карета к свадьбе, подыскивали бы вам дом со слугами для жилья? – Она взяла молчавшую девочку за руку. – Сходите по нужде? Обряд будет долог.
– Я только что…
– Что ж… Пойдемте, моя дорогая. Весь город и, главное, жених ждут вас.
Стражники распихивали зевак, сгоняли их с улиц в переулки, но зеваки лезли, несмотря на брань, тумаки и удары палками. Ничто не могло их остановить, потому что они знали: пред каретой невесты идут люди и раскидывают серебро. Шум, гам, злые и измотанные стражники, полупьяная толпа, мелкое серебро, летевшее в грязь, и дети, что лезли прямо под копыта, надеясь схватить пару монет.
А те, кто не лез под копыта коней за серебряными крейцерами, хотели видеть невесту. По балконам и окнам на пути следования невесты рассаживались те, кого на свадебный обряд и на свадебный пир не пригласили. По всему городу пошла молва, что платье у нее стоит пятьсот монет, а может, и вообще тысячу. В городе не было молодой женщины, что не хотела бы то платье увидеть, и не было человека, который не знал бы, что сын богатейшего в городе человека женится на племяннице известнейшего в графстве воина.
Обряд провел сам епископ, он с делом не тянул, к чему мучить новобрачных. Отчитал быстро и благословил юную пару, предварительно немного поговорив с невестой, успокоив ее и сообщив, что Дева Мария рада за девочку и будет ей покровительствовать. А потом побеседовал и с женихом, и на этом закончил обряд. А господин Кёршнер, уже изрядно с утра выпив, прослезился и пошел к Волкову обниматься. Волков, хоть и был абсолютно трезв, при всех прямо в соборе его обнимал и называл родственником. Также он был ласков и с госпожой Кларой Кёршнер. А вот Элеонора Августа фон Эшбахт держалась не так радушно: ее мутило всю службу, и обниматься с новыми родственниками она не собиралась, а лишь улыбалась насилу. После все стали садиться в кареты: хоть до ратуши недалеко, протискиваться сквозь толпы народа, что заполонили все улицы, ни у кого желания не было. Да и сесть в карету, что подъехала к воротам кафедрального собора, и то нелегко. На площади народу собралось огромное количество, тут же и пряники свадебные, и свадебные хлебцы раздавали. А еще путь для карет через толпу проложить надо. В общем, работы для стражи было много.
В городе не сыскать здания больше, чем ратуша, поэтому пир решили проводить там, а не в дворце Кёршнеров. В трех каминах ратуши горело столь много дерева, что даже в огромном продуваемом сквозняками зале была такая жара, что в шубе сидеть совсем невозможно. И кажется, от жары господин Кёршнер еще больше стал пьян и к тому же слезлив. И немудрено, сбылись его мечты и мечты его отца: справа от него сидел знаменитый воин с женой, причем жена воина была дочерью графа, а слева – сам епископ, а за епископом и первый консул города. Также в зале были все члены совета. Все! Ну, кроме разве что советника Фейлинга, которого на торжестве не желал видеть кавалер.