Плохие девочки не плачут. Книга 3

Боже мой.

Повинуюсь рефлексу.

Стискиваю ответно.

Крепко.

Крепче.

Ещё, ещё.

Гораздо крепче.

Языки пламени оплетают наши руки, сковывают раскалённой цепью, сливают в единое целое.

Навсегда. Навечно. Намертво.

— Где подарок? — бросаю вызов, испепеляю пристальным взглядом. — Вообще-то, у меня день рождения. Надеюсь на бурное поздравление.

Романтика романтикой, а презенты требую строго по расписанию.

Никаких отлагательств, ставим вопрос ребром.

Не зря ведь миллиардера подцепила. Пусть раскошелится — проявит внимание, похвастает щедростью.

— Вообще-то, я тебя уже поздравил, — плотоядно ухмыляется фон Вейганд и как бы намекает: — Многократно.

Секс не катит, оргазмы не считаются.

Гони нормальную компенсацию.

— Хочу подарок, — в тоне звучат металлические ноты.

— Например? — хриплый голос сочится елеем.

— Фамильные бриллианты, — роняю небрежно. — Можно изумруды или сапфиры. На худой конец рубины. Дешёвку не предлагать. Так же соглашусь на классный автомобиль.

Кстати, чудесная мысль.

Машина на порядок практичнее побрякушек.

— Только тачка должна быть реально крутой, — сурово угрожаю пальчиком. — Пусть люди смотрят и сразу понимают чего стою. Пусть знают своё место. Лопаются от бессильной злобы. Плесневеют от зависти. Загибаются от чувства собственной неполноценности.

Мелочь, а приятно.

Обожаю греться в лучах чужой славы. Чужую ненависть ещё больше обожаю.

— Конечно, класть с прибором на ущербное мнение холопов и смердов, — надменно фыркаю. — Но почему не понтануться, если подвернулся повод?

Мечтательно вздыхаю, расплываюсь в улыбке.

— По-кондитерски розовый Rolls-Royce, элегантно-чёрный McLaren, ядовито-красный Ferrari, скромно-золотой Bentley, классически-белоснежный Lamborghini, — описываю смелые эротические фантазии, стремительно наглея: — Выбирай любой, не прогадаешь. Ещё лучше — оптом.

Фаворитку принято баловать.

— Отправим на помойку скучные клише, — брезгливо отмахиваюсь. — Этим никого не удивишь. Мы же не какие-нибудь жалкие нищеброды.

Впечатлять — наша святая обязанность.

Эпатируем публику. Бередим душу. Играем без фонограммы. Чётко и мощно. На полную, на разрыв аорты.

Слишком дикие, чтобы жить. Слишком редкие, чтобы сдохнуть. Стальной иглой прямо в мозг.

Ну, рискни.

Повтори, попробуй, сымитируй. Поймай удачу за хвост, натяни сову на глобус. Воспари к небесам на раздутом до неприличия ЧСВ.

И погасни.

Высший суд не обманешь. Вспыхнешь на миг и сгниёшь во тьме, не оставишь желанных следов на песке.

Божья искра никогда не разгорается в пустом сосуде.

— Гони остров, — говорю настойчиво. — В океане. Красивый. С пальмами. Кокосы там. Бананы. Вся х*йня. Натуральный остров.

Или дворец. Гигантский, мраморный, уникальный.

Или личную планету, обустроенную с комфортом, начинённую кислородом и прочими ништяками.

Или целый мир. Вдребезги, на щепки. К моим ногам.

— Отложим материальное, обсудим духовное, — меняю вектор, обращаюсь к радикальным методам, вкрадчиво интересуюсь: — Где атмосфера праздника?

Судорожно вздрагиваю. Мелкая дрожь пробегает по всему телу. Замерзает на губах, осыпается невидимым инеем.

— Хлопушки. Конфетти. Надувные шарики, — нервно посмеиваюсь. — Свечи. Лепестки роз на шёлковых простынях.

Застываю неподвижно.

Тону в пылающем водовороте чёрных глаз. Теряюсь, забываюсь, растворяюсь, погружаюсь в бездну.

Не нужны подарки. Дорогие, элитные, с кучей нулей. Не нужны. Особенные, значимые, за копейки. Не нужны.

Ничего не нужно.

Только он.

Жар дыхания. Рядом. Бой сердца. У сердца. Холод опасности. На коже. Ледяной нож. Под рёбра. По самую рукоять. Опять и опять.

Аттракцион не для слабаков.

— Шёлковые простыни скользят, — с расстановкой произносит фон Вейганд, слегка, отстраняется, но не отпускает, не разрывает контакт, наслаждается произведённым эффектом. — Лепестки липнут.

Стесняюсь спросить — куда липнут?

Хотя нет, не стесняюсь.

Просто не собираюсь спрашивать.

— С кем же ты скользил?! — истерика рвётся наружу.

Забудь.

Не отвечай.

Пофиг.

Без разницы.

Наср*ть.

— С женщинами, разумеется, — поясняет ровно, невозмутимо продолжает: — Предпочитаю египетский хлопок. Прочно и удобно. Отличная терморегуляция.

Колючая проволока обвивается вокруг грудной клетки.

Египетский хлопок. Ухмыляющийся фон Вейганд. Стая легкодоступных тёлок. Бл*дство. Разврат. Полнейшее непотребство.

Наверное, так выглядит Ад.

— Я не стану лгать, изображать раскаявшегося грешника, искажать объективную реальность, — заявляет елейно, сухо прибавляет: — Я поимел немало тел.

Железные шипы вгрызаются глубже, проникают внутрь с омерзительным, хлюпающим звуком.

Гостеприимные чертоги преисподней манят окунуться в геенну огненную.

— Я же не импотент, — хмыкает.

Убийственная ремарка.

Нет.

К сожалению, нет.

— Но за дырками не гоняюсь, — издевательски скалится. — Не переоцениваю значение рабочих отверстий.

Ну, ох*еть теперь.

Прямо повод расслабиться и снизить бдительность, возгордиться и счастливо почивать на лаврах.

Какого лешего он несёт?! На полном серьёзе откровенничает или не менее серьёзно стебётся?

Нервы на пределе.

Хмурюсь, лихорадочно пытаюсь набросать в уме уничижительную тираду, однако все старания напрасны. Не в тему, мимо нот. Разом теряю дар красноречия.

— Мне нравится секс, — спокойно сообщает фон Вейганд. — Не механический процесс. Не выброс напряжения пополам со спермой. Нечто большее, чем заурядный половой акт.

Да неужели?

Правда?

Нравится вырывать позвоночник через горло. Резать по живому. Нежно. Аккуратно. На равные доли.

Хирургическая точность завораживает.

Резко, чётко, динамично. Надрез за надрезом. Словно штрихи на полотне гениального художника.

Задержите дыхание, не шевелитесь.

Рождается новый шедевр.